Едва открыв глаза, я понимаю, что нахожусь в больнице. Они все пахнут одинаково, и мне до боли знакома трубка, прикрепленная к моей руке.
Я пытаюсь сесть в кровати, но голова разламывается, и к горлу подкатывает желчь.
Подбегает медсестра с тазиком. Поздно: бо́льшая часть попала мне на грудь и на простыню.
– Ничего страшного, – успокаивает медсестра. – Сейчас мы все уберем.
Она вытирает мне рот, помогает перевернуться на бок и развязывает ночную рубашку.
– Скоро придет врач, – сообщает она.
Медсестры никогда не рассказывают, что знают. Их берут на работу за пышные волосы и жизнерадостный вид. Они должны выглядеть бодрыми и здоровыми, чтобы пациентам было к чему стремиться.
Помогая мне переодеться в чистое белье, она болтает со мной – рассказывает, что раньше жила в Южной Африке у океана.
– Там Солнце ближе к Земле и всегда жара.
Потом вытаскивает из-под меня простыни и проворно стелет чистые.
– А в Англии у меня ужасно мерзнут ноги, – признается она. – Так, теперь переворачивайся обратно. Уже? Вот так, молодец. Надо же, как мы все успели – вот и доктор пришел.
Бледный лысый доктор средних лет вежливо здоровается со мной и пододвигает стул от окна к кровати. Я все надеюсь, что в одной из этих больниц рано или поздно найду идеального врача, но пока все не то. Мне нужен чародей в плаще с волшебной палочкой или рыцарь с мечом – тот, кому неведом страх. А этот вежлив и внимателен, как продавец.
– Тесса, – произносит он, – ты знаешь, что такое гиперкальциемия?
– А если я скажу «нет», мне можно будет выбрать что-то другое?
Доктор смутился. В том-то все и дело: они не понимают шуток. Жаль, что у него нет ассистента. Лучше всего подошел бы шут: пока врач выносит заключение, тот щекочет его перышком.
Доктор листает лежащую у него на коленях историю болезни.
– При гиперкальциемии повышается уровень кальция. Чтобы его понизить, мы даем тебе бисфосфонаты. Тошнота и рассеянность уже должны уменьшиться.
– Я всегда в рассеянности, – сообщаю я ему.
– У тебя есть вопросы?
Он выжидательно смотрит на меня. Мне жаль его расстраивать, но о чем я могу спросить этого заурядного человечка?
Он говорит, что медсестра даст мне снотворное. Встает и кивает на прощание. В этот момент шут выложил бы до двери дорожку из банановых корок, а потом уселся бы около меня на кровати. Мы бы вместе хохотали в спину улепетывающему доктору.
Когда я просыпаюсь, уже темно, и я ничего не помню. Это пугает меня до смерти. Секунд десять я борюсь с этим чувством, суча ногами в сбившихся простынях, в полной уверенности, что меня похитили или того хуже.
Ко мне подбегает папа, гладит по голове, снова и снова шепчет мое имя, словно заклинание.
Тут я все вспоминаю. Я прыгнула в реку, уговорила Кэла пойти за покупками, потратила кучу денег, а теперь в больнице. Но от того, что на минуту забыла, кто я, сердце мое заколотилось, как у трусливого зайчишки: я ведь и правда не могла ничего вспомнить. Я стала никем и знала, что это случится снова.
Папа улыбается мне.
– Хочешь пить? – спрашивает он. – У тебя в горле не пересохло?