– Надо же, ты встала! – восклицает папа, замечает, что я надела мини-платье, и поджимает губы. – Дай-ка я угадаю. Ты встречаешься с Зои?
– А что, нельзя?
Он пододвигает мне через стол витамины:
– Не забудь принять.
Обычно папа приносит мне их на подносе, но сегодня ему не придется возиться. Казалось бы, радоваться должен, но нет – сидит и следит, как я глотаю пилюлю за пилюлей. Витамин Е помогает организму справиться с анемией. Витамин А нейтрализует воздействие облучения на кишечник. Вяз ржавый восстанавливает слизистую оболочку, которая выстилает внутренности. Кремний укрепляет кости. Калий, железо и медь стимулируют иммунную систему. Алоэ вера полезно для здоровья в целом. А чеснок – ну, папа где-то прочитал, что достоинства чеснока еще до конца не исследованы. Он называет его «витамин Икс». Все это я запиваю свежевыжатым апельсиновым соком с ложкой неочищенного меда. Ням-ням.
Улыбнувшись, я отодвигаю поднос. Папа ставит его в раковину.
– Мне казалось, вчера тебя тошнило и болели ноги, – говорит он, открывая кран и ополаскивая чашку.
– Сегодня все в порядке. Ничего не болит.
– Может, тебе лучше отлежаться?
Это скользкая тема, и я быстренько перевожу разговор, переключив внимание на Кэла, который ковыряется ложкой в куче размокших кукурузных хлопьев. Вид у него такой же мрачный, как у папы.
– Что с тобой? – спрашиваю я.
– Ничего.
– Сегодня суббота! Ты разве не рад?
Кэл злобно смотрит на меня:
– Ты все забыла?
– Что забыла?
– Ты обещала на каникулах сводить меня по магазинам! Ты сказала, что возьмешь кредитку. – Он зажмуривается. – Я так и знал, что ты все забудешь!
– Успокойся! – предупреждает его папа суровым голосом, как всегда, когда Кэл начинает капризничать.
– Кэл, я все помню, но я же не обещала, что мы пойдем сегодня.
Он бросает на меня свирепый взгляд:
– А я хочу сегодня!
Значит, делать нечего: таковы правила. Второй номер из моего списка прост. Один-единственный день я должна со всем соглашаться. Что бы это ни было и кто бы ни попросил.
Когда мы выходим из калитки, я заглядываю в светящееся надеждой лицо Кэла, и меня внезапно пробирает страх.
– Я напишу Зои и скажу, что мы идем, – говорю я Кэлу.
Он сообщает, что терпеть не может Зои, и это плохо, потому что она мне нужна. Ее напор. То, что при ней всегда происходит что-то интересное.
– Я хочу на детскую площадку, – заявляет Кэл.
– Ты ведь уже большой мальчик.
– Ну и что? Там весело.
Я часто забываю, что Кэл еще ребенок, что он по-прежнему любит качели с каруселями и все такое. Ладно, в этом нет ничего дурного, и Зои пишет в ответ, что все в порядке, она все равно опоздает, так что встретимся в парке.
Я сажусь на скамейку и смотрю, как Кэл лезет по паутине из канатов. Наверху его еле видно.
– Я хочу выше! – вопит он. – Можно я залезу наверх?
– Давай, – кричу я в ответ, потому что поклялась себе со всем соглашаться, – таковы правила.
– Я вижу самолетики изнутри! – орет Кэл. – Лезь сюда!
В коротком платье карабкаться трудновато. Паутина качается; туфли приходится сбросить. Кэл надо мной хохочет.
– Наверх! – командует он.
Черт, это и правда высоко, а внизу канаты трясет какой-то пацан с мордой шире автобуса. Я подтягиваюсь, не обращая внимания на боль в руках. Я тоже хочу увидеть самолетики изнутри. Я хочу смотреть на ветер и ловить руками птиц.
Наконец я наверху. Мне видно крышу церкви, верхушки деревьев в парке и каштаны, которые вот-вот полопаются. Воздух чист, и облака проплывают близко, как будто я на какой-нибудь невысокой горе. Я гляжу вниз: люди, задрав головы, смотрят на нас.
– Высоко, правда? – говорит Кэл.
– Да.
– Теперь пошли на качели?
– Да.
Я согласна на все, что бы ты ни предложил, Кэл, но сперва мне хочется почувствовать, как в лицо дует ветер. Я хочу увидеть траекторию, по которой Земля медленно вращается вокруг Солнца.
– Я же говорил, тут весело. – Кэл сияет от радости. – Давай покатаемся на всем!
У качелей очередь, и мы идем качаться на доске. Я по-прежнему тяжелее Кэла, я все еще его старшая сестра. Я с силой отталкиваюсь ногами от земли, так что братишка подлетает высоко и визжит от смеха, жестко приземлившись на задницу. У него будут синяки, но ему все равно. Соглашайся, просто соглашайся.
Мы лазим по всей площадке, с трудом протискиваемся в домик наверху лесенки в песочнице. Залезаем на мотоцикл на огромной пружине. Когда я взбираюсь на него, мотоцикл сильно заваливается набок, и я обдираю колено о землю. Мы изображаем гимнастов на деревянном бревне, проходим по азбуке-змейке, прыгаем в классики, карабкаемся по лестницам. Потом возвращаемся на качели, я быстренько сажаю Кэла на свободные, и все мамаши, вытирающие носовыми платками пухлые щеки своих малышей, дружно на меня шипят. Мое платье задирается, обнажая бедра. Я смеюсь, откидываюсь назад и раскачиваюсь сильнее. Быть может, если я раскачаюсь высоко-высоко, мир станет иным.
Я не заметила, как подошла Зои. Когда Кэл показывает мне на нее, она наблюдает за нами, прислонившись к воротам площадки. Наверное, она стоит там целую вечность. На ней топик и юбка, едва прикрывающая задницу.
– Доброе утро, – здоровается она, когда мы подходим ближе. – Я смотрю, вы начали без меня.
Я заливаюсь румянцем.
– Кэл попросил, чтобы мы покачались на качелях.
– И ты, конечно, согласилась.
– Да.
Зои задумчиво смотрит на Кэла.
– Мы идем на рынок, – сообщает она. – Купим кое-что, поболтаем о своем, о девичьем, тебе с нами будет скучно.
Он поднимает испачканное грязью лицо и сердито глядит на Зои:
– Я хочу в магазин для фокусников.
– Вот и хорошо. Иди. Пока-пока.
– Он поедет с нами, – сообщаю я Зои. – Я ему обещала.
Она вздыхает и отходит. Мы с Кэлом следуем за ней.
В школе только Зои не испугалась моей болезни. Она и до сих пор – единственная из всех, кого я знаю, – ходит по городу с таким видом, будто на улице не могут ограбить, пырнуть ножом, будто автобусы никогда не выезжают на тротуар и никто ничем не болеет. Когда я с ней, мне кажется, что врачи напутали, умираю не я, а кто-то другой и все это лишь недоразумение.
– Давайте быстрее, – бросает она через плечо. – Тесса, шевели ногами!
Платье слишком короткое. Стоит мне вздрогнуть или нагнуться, как оно задирается. Машина гудит. Несколько парней пристально таращатся на мою грудь и задницу.
– Почему ты ее слушаешься? – спрашивает Кэл.
– Просто слушаюсь, и все.
Зои сияет. Она ждет, пока мы ее нагоним, и берет меня под руку.
– Я тебя прощаю, – заявляет она.
– За что?
Она с заговорщицким видом наклоняется ко мне:
– За то, что ты прожужжала мне все уши про свой облом с сексом.
– Не было такого!
– Было, было. Ладно, я не сержусь.
– Больше двух – говорят вслух! – вмешивается Кэл.
Зои подталкивает его вперед и притягивает меня ближе.
– Итак, – начинает она, – как далеко ты готова зайти? Если я тебе скажу, ты сделаешь татуировку?
– Да.
– Попробуешь наркотики?
– С удовольствием.
– Признаешься вон тому дядьке в любви?
Она указывает на лысого прохожего старше моего папы. Мужчина вышел из газетного киоска, сорвал целлофан с пачки сигарет и бросил его на землю.
– Да.
– Вперед.
Мужчина выбивает из пачки сигарету, прикуривает и выдыхает дым. Я подхожу к нему; он с улыбкой поворачивается – наверное, думает, что это кто-то знакомый.
– Я вас люблю, – произношу я.
Он хмурится, потом замечает хихикающую Зои.
– Проваливай, – рычит он. – Идиотка.
Умора. Мы с Зои вцепляемся друг в друга и хохочем до слез. Кэл строит раздраженную гримасу.
– Пошли уже, – говорит он.
На рынке кипит жизнь. Люди толкаются, как будто случилось что-то из ряда вон выходящее; все куда-то спешат. Мимо меня протискиваются толстые старухи с корзинами для покупок; родители с колясками перегораживают проход. Смеркается; я стою посреди толчеи, словно во сне, и мне кажется, что я не двигаюсь, ноги мои как из свинца и прилипают к земле. Мимо с отсутствующим видом шагают парни в свитерах с поднятыми капюшонами. Бродят девчонки, вместе с которыми я когда-то училась. Сейчас они меня не узнают – я сто лет не была в школе. В воздухе висит запах хот-догов, бургеров и лука. Чего тут только нет: подвешенные за ноги вареные куры, лотки с рыбой и требухой, куски свиных туш с торчащими ребрами. Ткани, шерсть, кружева и занавески. В ларьке с игрушками тявкают и кувыркаются собачки, заводные солдатики бьют в тарелки. Продавец улыбается мне и показывает на огромную пластмассовую куклу, молча сидящую в целлофановой упаковке:
– Всего десятка.
Я отворачиваюсь, сделав вид, что не слышу.
Зои сверлит меня взглядом:
– Ты же вроде должна на все соглашаться. В следующий раз купишь, что бы тебе ни предлагали. Договорились?
– Да.
– Вот и хорошо. Я сейчас вернусь.
И она скрывается в толпе.
Мне жаль, что Зои ушла. Она мне нужна. Если она не вернется, мне нечего будет вспомнить об этом дне, кроме прогулки по детской площадке и восхищенного свиста вслед по дороге на рынок.
– Как ты себя чувствуешь? – интересуется Кэл.
– Нормально.
– По тебе не скажешь.
– Я в порядке.
– Мне скучно.
А вот это уже опасно, потому что, если Кэл захочет вернуться домой, мне придется согласиться.
– Зои сейчас вернется. Мы прокатимся по городу на автобусе. Сходим в магазин для фокусников.
Кэл пожимает плечами и засовывает руки в карманы.
– Она не захочет.
– Посмотри пока игрушки.
– Там одна фигня.
Неужели? В детстве папа приводил меня сюда, и я рассматривала игрушки. Они казались мне волшебными.
Зои возвращается не в духе.
– Скотт – лживый ублюдок, – выпаливает она.
– Кто-кто?
– Скотт. Он говорил, что сегодня работает, но его нет на месте.
– Торчок? И когда он это тебе сказал?
Зои смотрит на меня как на полную идиотку и отходит. Она направляется к продавцу фруктового ларька и наклоняется над коробками с бананами, чтобы с ним поболтать. Он пялится на ее грудь.
Ко мне подходит какая-то женщина. В руках у нее несколько пакетов. Она смотрит на меня в упор, и я не отвожу взгляда.
– Десять свиных отбивных, три пачки копченого бекона и вареная курица, – шепчет она. – Будете брать?
– Да.
Она передает мне пакет и, пока я достаю деньги, запускает палец в свой шелушащийся нос. Я протягиваю ей пять фунтов; порывшись в кармане, она дает мне два фунта сдачи.
– Почти даром, – говорит она.
Когда она отходит, Кэл встревоженно смотрит на меня.
– Зачем ты это купила?
– Заткнись, – обрываю я, потому что нигде в правилах не сказано, что я должна радоваться всему, на что соглашаюсь. У меня осталось всего двенадцать фунтов, и я прикидываю, можно ли изменить правила и соглашаться только на то, что бесплатно. Из пакета мне на ноги капает кровь. Я раздумываю, нужно ли оставлять себе все, что купила.
Возвращается Зои, замечает пакет и забирает его у меня.
– Что там такое? – Она заглядывает внутрь. – Похоже на куски дохлой псины! – Она выбрасывает пакет в урну и с улыбкой поворачивается ко мне. – Я нашла Скотта. Он оказался на месте. И Джейк с ним. Пошли.
Мы пробираемся сквозь толпу, и Зои, не глядя на меня, признается, что после того вечера, как мы приехали к ним домой, она несколько раз встречалась со Скоттом.
– Так почему же ты раньше молчала?
– Ты целый месяц не объявлялась! К тому же я думала, что ты рассердишься.
Так непривычно увидеть ребят при свете дня в ларьке с фонариками, тостерами, часами и чайниками. Оба кажутся старше, чем я запомнила.
Зои заходит за прилавок поболтать со Скоттом. Джейк кивает мне.
– Как дела? – спрашивает он.
– Нормально.
– Пришла за покупками?
Сейчас он выглядит иначе – потный, немного смущенный. Сзади подходит какая-то женщина, и нам с Кэлом приходится посторониться, чтобы пропустить ее к прилавку. Женщина покупает четыре батарейки. Они стоят фунт. Джейк кладет их в пакетик и берет деньги. Женщина уходит.
– Тебе нужны батарейки? – спрашивает Джейк, не глядя на меня. – Бесплатно.
Он так это говорит, будто делает мне огромное одолжение, будто ему меня жаль и хочется показать, что он хороший парень: тут я понимаю, что он все знает. Зои проболталась. В его взгляде я читаю жалость и осознание вины. Он переспал с умирающей девицей и теперь боится. Вдруг я заразна? Моя болезнь тронула его за плечо. А что, если она затаилась и ждет, чтобы его сразить?
– Так что, нужны? – Он берет с прилавка упаковку батареек и показывает мне.
– Да, – выдавливаю я, стараясь скрыть досаду, беру его дурацкие батарейки и прячу в сумку.
Кэл пихает меня локтем в бок:
– Ну, пошли, что ли?
– Да.
Зои обнимает Скотта за талию.
– Нет! – протестует она. – Мы едем к ним. Через полчаса у них перерыв на обед.
– Мы с Кэлом идем гулять по городу.
Зои с улыбкой подходит ко мне. Она выглядит очень сексуально – наверное, Скотт ее тискал.
– Ты же вроде собиралась со всем соглашаться?
– Кэл первый попросил.
Она хмурится:
– У парней есть кетамин. Я обо всем договорилась. Хочешь, возьми с собой Кэла. Мы придумаем, чем его занять, – может, у них найдется игровая приставка.
– Ты рассказала Джейку.
– Что рассказала?
– Про меня.
– Нет.
Она краснеет, бросает окурок на землю и затаптывает, лишь бы не смотреть на меня.
Могу представить, как это случилось. Она приехала к парням, они забили на троих косяк, Зои дунула первой, глубоко затянулась, а они на нее смотрели. Потом подсела к Скотту и спросила:
– Помните Тессу?
И все им рассказала. Может, даже расплакалась. И Скотт наверняка ее обнял. А Джейк схватил косяк и затянулся глубоко-глубоко, чтобы ни о чем не думать.
Я беру Кэла за руку и увожу. Прочь от Зои, прочь с рынка. Я тащу его за собой по ступенькам за ларьками, по дорожке вдоль канала.
– Куда мы идем? – хнычет он.
– Заткнись.
– Я боюсь.
Я смериваю его взглядом. Мне плевать.
Иногда мне снится, что я брожу по дому, слоняюсь по комнатам, и никто из родных меня не узнает. На лестнице я встречаю папу, и он вежливо мне кивает, как будто я домработница или мы постояльцы в гостинице. Кэл с подозрением таращится на меня, когда я захожу в свою комнату. Все мои вещи куда-то подевались; вместо меня тут живет какая-то другая девушка в платье в цветочек; у нее сочные губы и щеки, как наливные яблочки. Я понимаю, что это моя параллельная жизнь. Та, в которой я здорова, а Джейк рад, что познакомился со мной.
Наяву же я тащу брата по дорожке к кафе на берегу канала.
– Тебе понравится, – поясняю я ему, – мы поедим мороженого, выпьем горячего шоколада и колы.
– Тебе нельзя сахар. Я все папе расскажу.
Я крепче сжимаю его руку. На дорожке к кафе стоит мужчина в пижаме и смотрит на воду. Во рту у него тлеет сигарета.
– Я хочу домой, – ноет Кэл.
Но мне не терпится показать ему снующих по дорожке крыс, яркие листья, облетающие с деревьев, то, как люди чураются трудностей, и объяснить, что этот мужчина в пижаме честнее и проще торопливо семенящей вслед за нами Зои с ее большим ртом и дурацкими белокурыми локонами.
– Иди отсюда, – не оборачиваясь, бросаю я ей.
Она хватает меня за руку.
– Почему ты вечно делаешь из мухи слона?
Я отпихиваю ее.
– Не знаю. А ты как думаешь?
– Это же никакой не секрет! Уйма людей знает, что ты больна. Джейку все равно, но теперь он считает, что у тебя крыша поехала.
– Так и есть.
Прищурившись, она смеривает меня взглядом.
– Знаешь, я думаю, тебе нравится, что ты больна.
– Ты уверена?
– Ты не можешь быть как все.
– Ты права, так оно и есть. Какая ты умная! Хочешь, поменяемся?
– Мы все умрем, – произносит Зои так, словно это только что пришло ей в голову и она ничего не имеет против такой перспективы.
Кэл тянет меня за рукав.
– Смотри, – показывает он.
Мужчина в пижаме вошел в воду. Он плещется на мелководье и хлопает руками по воде. Купальщик равнодушно смотрит на нас и улыбается, сверкая золотыми зубами. У меня по спине пробегает холодок.
– Эй, красавицы, не хотите окунуться? – кричит он с шотландским акцентом. Я никогда не была в Шотландии.
– Давай залезай, – подначивает Зои. – Чего же ты?
– Ты мне приказываешь?
– Да, – отвечает она со злобной усмешкой.
Я оглядываю столики у кафе. Люди смотрят в нашу сторону. Они подумают, что я наркоманка, ненормальная, что по мне психбольница плачет. Я заправляю платье в трусы.
– Что ты делаешь? – шипит Кэл. – На тебя все смотрят!
– А ты притворись, что ты не со мной.
– Я так и сделаю!
Я снимаю туфли; Кэл упрямо садится на траву.
Большим пальцем ноги я пробую воду. Она такая холодная, что нога тут же коченеет.
Зои трогает меня за руку.
– Тесса, не надо. Я пошутила. Не глупи.
Она что, вообще ничего не понимает?
Я захожу в воду выше колен; от меня с кряканьем шарахаются утки. В канале неглубоко, вода мутная. Наверное, на дне полно всякого мусора. В этой воде плавают крысы. Люди швыряют в канал консервные банки, тележки для покупок, шприцы и дохлых собак. Жидкая грязь хлюпает под ногами.
Золотозубый машет рукой, смеется и бредет ко мне, хлопая себя по бокам.
– Молодец! – говорит он.
Между его синих губ блестят золотые зубы. На голове глубокая рана, и по лбу на глаза сочится кровь. От этого я коченею еще больше.
Из кафе выходит мужчина и кричит, размахивая посудным полотенцем:
– Эй, вылезайте оттуда!
На нем фартук; тряся животом, мужчина наклоняется, чтобы помочь мне выйти из воды.
– Вы в своем уме? – пыхтит толстяк. – В этой воде можно подцепить любую заразу. – Он поворачивается к Зои. – Она с вами?
– Извините нас, – просит она. – Я не смогла ее остановить. – Зои встряхивает волосами, чтобы он поверил, что она ни в чем не виновата. Терпеть это не могу.
– Мы не вместе, – вмешиваюсь я. – Мы с ней вообще незнакомы.
Зои затыкается; мужчина из кафе в растерянности поворачивается ко мне. Он протягивает мне полотенце, чтобы я вытерла ноги. Потом говорит, что я сошла с ума. Что вся молодежь – сплошь наркоманы. Он разоряется, а я смотрю вслед Зои, которая уходит прочь. Она становится все меньше, пока наконец не скрывается из виду. Мужчина из кафе спрашивает, где мои родители, знаю ли я дядьку с золотыми зубами – тот как раз вылезает на противоположный берег и над чем-то хрипло хохочет. Не переставая ворчать, мужчина из кафе усаживает меня за столик и приносит чашку чая. Я кладу себе три куска сахара и отхлебываю маленькими глотками. Все на меня таращатся. У Кэла смущенный и перепуганный вид.
– Что ты наделала? – шепчет он.
Мне так сильно будет его не хватать, что хочется сделать ему больно. А еще хочется отвезти его домой и передать папе, пока я не погубила нас обоих. Но дома скучно. Там легко со всем соглашаться, потому что папа никогда ни о чем меня не попросит.
Чай согревает желудок. Пасмурное небо яснеет и тут же снова хмурится. Даже погода не может решить, что ей делать, мечется и совершает ляп за ляпом.
– Пошли на автобус, – говорю я Кэлу.
Я встаю и обуваюсь, держась за край стола. Посетители кафе делают вид, что не смотрят на меня, но я ощущаю их взгляды. И от этого чувствую себя живой.