– И что ты вспомнил? – донеслось сквозь туман воспоминаний.
Огляделся. Где я? Картины прежней жизни крутились бешеным водоворотом, перемешиваясь с новым опытом. Сознание упорно не хотело концентрироваться на чём-то определённом. Люська, дед Серёжа, Леший, Камал, Офелия, Аглая… Аглая… а ведь я выполнил своё обещание! Зацепился за эту мысль. Нужно сконцентрироваться. Я где? У деда Серёжи. Он что-то спрашивает. Ага! Нужно проговорить, чтобы не забыть.
– Вспомнил, как в Москву летал. Нет! Ерунда какая! Москва, это ведь здесь. Другой ведь нет.
– Точно! Нет другой, – подтвердил дед Серёжа, – была, но вся вышла. Оцифровали её. Приснилось тебе, Виталька. Наливай. Нет, лучше я. Нельзя руку менять.
– Но я ведь летал! Точно помню. Там красиво. Чисто везде. Люди все чистые, красивые, но какие-то несуразные.
– Откуда летал и на чём? На крыльях? А говоришь – не во сне.
– Из Бетельгейзе летал на самолёте.
– Самолёты только у полиции есть, и то – кукурузники. Из Бетельгейзе до Москвы на кукурузнике без посадок?
– Какие такие кукурузники?
– Малая авиация. Из таких раньше поля кукурузные от долгоносика опрыскивали. Там мест только рыл на десять. Ты на кукурузнике летал?
– Зачем на кукурузнике? На большом таком самолёте. Там по семь человек в ряд сидят. Он весь забит был. Я даже свою… одноклассницу в салоне увидел, Офелию. Мы ещё потом встречались. Когда Аглая учиться уехала. Только Феля меня почему-то не узнала.
Я вспомнил взгляд Офелии, когда её окликнул. Как будто корова посмотрела на лающую собаку. Одета Феля была… ну как сказать? Как знаменитость была одета. В костюмчике такого цвета, как белый, только немножко зелёный с лёгкой розовинкой. Понавыдумывают же цветов, а нам потом думай, как описать! Но красиво. Фелей я её в школе называл. И то за глаза. И потом… Да и что там той школы – три года. Дальше я с батей работал, а Феля онлайн колледж, факультет блогинга закончила! Родители-то не бедные. Что её меня узнавать? Кто я ей? Погуляли, и будет…
– А обратно я один летел. Скучно даже.
– Попался! Насмотрелся роликов! Не выпускают уже большие самолёты. Нету их! Не выпускают.
Наставник наполнил стаканы. Поднял свой, ожидая чоканья. Не пить же не чокаясь, как на поминках. Но я не поддержал. Меня несло:
– Большой театр видел, Кремль.
– Врёшь! Нету этого ничего!
– Как это нет?
Дед Серёжа не дождался моей поддержки, стукнул стаканом о бутыль и поднёс ко рту. Опрокинуть разом полный стакан было сложно. Кадык на его шее задвигался, проталкивая обжигающие глотки внутрь тренированного организма. А я был как будто в двух местах сразу: смотрел на его кадык в этой Москве и ходил по той, далёкой.
– В театральное училище Аглаю устраивал. В Джульярдскую школу, как она и просила.
– В какую?
– В Джульярдскую. Училище так называется.
– С чего ты взял, что Джульярдская школа в Москве находится?
– А где?
– В Нью Йорке. Раньше была. А сейчас нет ни Нью Йорка, ни Москвы, ни Парижей всяких! – хозяин пьяно всхлипнул. – есть только Клибриг, Марерит, Макеа, Хайран, Кутскон. Кто только такие названия выдумал?! И ведь войны никакой не было! Прогресс уничтожил цивилизацию! Па-ра-докс!
Стоп! Я уже ухватился за нить воспоминаний, не надо сбивать. Решил прервать стенания старшего товарища по поводу гибели цивилизации:
– Нет, дед Серёжа, ты путаешь. Я, когда собирался, подумал, что всё самое лучшее в Москве должно находиться. Так и вышло. Всё, как в роликах показывают. Вышел из аэропорта – Красная площадь, Кремль. Башни небо шпилями протыкают, за облаками и не видно, что к шпилям пришпилено. Но на курантах время отчётливо с любой точки видно.
– Из самолёта – на Красную площадь?
– Нет. Я в сортир ещё зашёл.
– В какой сортир.
– В обычный. В аэропорту.
То, что сортир был обычным, немного не правда. Это был суперсортир. Стена напротив входа была отделана монолитным срезом натурального камня. Неземные разводы розового, жёлтого, бирюзового, розового и коричневого цветов градиентом переходили друг в друга, создавая сказочный узор. Почему-то вспомнилась древняя, ещё бумажная книжка русских сказок, которые мне читала мама в детстве. не потому, что я угадывал в линиях Серого Волка или Жар Птицу. Просто, общее настроение. Оторвать взгляд от этого чуда было невозможно.
Я подошёл и погладил идеально гладкую прохладную поверхность. Не отпечатанная имитация, какую мы с отцом применяли в отделке. Настоящий полированный камень! Откуда-то из глубины памяти строителя всплыло знание, что это оникс. Камень, в общем-то, совсем недорогой в ювелирных украшениях, но целая стена! Выглядит фантастически. Стоит, наверное, дохренилиард денег. И это в сортире!
– Вдохновляешься?
Я повернулся на голос и отшатнулся. На меня смотрел тремя парами огромных круглых золотых глаз инопланетянин! Глаза были без зрачков и размещались по всему лицу абсолютно лысой головы, покрытой синими узорами. Тело пришельца от плеч до щиколоток было покрыто ярко-жёлтой шерстью. Ноги под свисающей шерстью продолжались золотыми копытами, подпёртыми длинными штырями. Блин! Это же туфли! На таких девчонки из «Оторв» в клубе стриптиз пляшут! Снежана хряснулась разок, потом месяц хромала. Высоко очень. Значит, это самка инопланетянина. Инопланетянка снова заговорила по-своему, по-инопланетянски:
– Кульно! Клёвый лук! Гранж стайл.
Я потихоньку выполз из состояния глубокого охренения и уточнил:
– Это мужской туалет?
– Какая разница?! Зануда!
Инопланетянка потеряла ко мне интерес, повернулась к огромному зеркалу во всю боковую стену, сняла очки и стала красить губы длинной щёточкой, которую периодически окунала в золотистый цилиндрик. Очки! Точно! Это такие тройные очки, закрывающие всё лицо. Прикол такой. Наверное, напугать кого-то хотела. У инопланетянки была обычная пара глаз. Ну как, обычная. Глаза были ярко-жёлтыми! веки раскрашены золотом с блёстками. Такой же цвет она наносила на губы.
Закончив краситься, инопланетянка повернулась ко мне:
– Вот теперь привет! Если ты меня почему-то не узнал в новом луке, я Стас шестьдесят девять шестьдесят девять.
От движения шуба, которую я принял за шерсть, распахнулась. Под ней оказался облегающий костюм бледно-розового цвета. Вроде бы спортивный, но какой-то рельефный. Как будто его на тело намазал шпателем начинающий штукатур. По отсутствию выпуклостей в одном месте и явному выпиранию в другом, я догадался, что Стас с номером скорее самец. Виля, что я не выражаю бурных восторгов по поводу встречи с знаменитостью, Стас «что-то там ещё» разочарованно протянул:
– Ну ты вообще-е-е… Не будь маргиналом! Давай общаться! Ты чем промышляешь?
– Просто посрать зашёл. Для чего вообще люди в сортир ходят?
– Посрать? Сортир?
Глаза Стаса выразили явное недоумение, потом вообще ничего не выразили. Мне показалось, что он потерял сознание. Так продолжалось пару секунд. Потом – яркая вспышка как будто из глубины подсознания пришла подсказка:
– Точно! Как я сам не додумался!
Стас рванул дверь ближайшей кабинки. Послышался стук, возня, потом восторженный крик:
– О-о-о!!! Любимые мои подписчики! Угадайте что я сейчас делаю? Не угадали? Я сру!
Ну ладно. Я старался дальше не вслушиваться: сосредоточился на своём процессе. Сделал свои дела и вышел.
Вышел прямо на Красную площадь. Осмотрелся, восхитился. Как во множестве публикаций. Ничего нового. Ну площадь, ну красная. Нужно ещё куда-нибудь зайти. Рядом парк разбит. С настоящей зеленью! Прогуляюсь! Когда ещё случай выдастся?
Для начала пешком пошёл. А там тропа всё круче забирает. Яркими островками пестрели клумбы. Причудливо подстриженные кусты складывались в геометрические фигуры. По камням журчит ручеёк. Деревья чудные, не как в нашей Москве. Узловатые, невысокие, под разными вывертами скрюченные. И все цветут одновременно. Я читал, что так весною бывает. А ведь уже и лето заканчивалось. Не успел подумать, а на ветвях стали появляться плоды. Знакомых мало, больше неизвестных, но все яркие, спелые. Я сорвал, что знал – яблоко. Откусил – вкусно. Не как из принтера. Здесь даже таких Гавриловы не выращивают.
Задолбался идти. Не успел подумать – стоянка коптеров. Модные, нарядные. Я думал, беспилотные. Подошёл. Мембрана двери разъехалась. А там сидит девушка в ярко-синем обтягивающем комбинезоне, зеркальных очках на лице и пилотке на собранных в хвост тёмных волосах. Улыбается своим красивым личиком, а ручкой на кресло рядом указывает. Сел. Кресло сразу под моё седалище сформировалось. Стекло помутнело картой парка, а девушка игриво так спрашивает:
– Куда хочешь полететь?
А откуда я знаю, чего хочу? Ляпнул:
– Мне бы просто посмотреть.
– Сколько у нас времени.
– Минут десять. Дела ещё…
Дальше ничего не успел сказать. Девушка рванула выехавший из панели штурвал. Меня вдавило в сидение, а пейзаж ринулся вниз и влево. Я понял – для эффекта ощущений, ругаться не стал. Всё синхронно с движением штурвала. Пухлые губки под курносым носиком растянулись в улыбку. Ей нравилось. А я уж подумал – робот.
– Меня Латона зовут, – представилась неробот.
– А я Вит, – признался я.
– Ты не на меня смотри, Вит, а вокруг. Времени мало.
Я понял, что пялюсь на соблазнительные выпуклости на комбинезоне пилотессы. Она уточнила:
– Мне пояснять, что где?
Я смущённо отвернулся к окну:
– Не нужно. Просто посмотрю.
Смотрю. Посмотреть реально было на что. На сколько глаз хватало раскинулось горное плато, какие в блогах про природу выкладывают. Зелёное море. Как будто не из отдельных деревьев, а сплошной ковёр, как мох на камне. И цвет такой яркий, какой бывает только в конце весны. А на самом горизонте – горы в шапках снегов. А ещё небо. Я такого синего неба никогда не видел. Наше по сравнению с тем тусклое. А в Клибриге, так и вообще серое. И солнце яркое. Лобовое стекло даже чуть потемнело, защищая от его света глаза.
И тут небо перевернулось и полетело вверх и назад. И внутренности мои полетели вверх, к самому горлу. Коптер так резко нырнул вниз, что я чуть не обосрался. Заорал:
– Латона, блин!
А она только смеётся и газу даёт. А впереди скала. Думаю, не обманешь, сейчас опять дёрнешь вверх. Сам за ручку на панели схватился, напрягся. Нет! Скалы оказалось две. Мы юркнули в щель между ними. Такую узкую, что ветки деревьев, вцепившихся в откосы корнями, хлестали по пластику окон. Стало темнее, но ненадолго. Раз, и лобовое стекло снова тонировалось, защищая от лучей солнца.
Мы пролетели над лугом, покрытым столбиками фиолетовых, лиловых и жёлтых цветов, и понеслись над водой озера. На другом берегу паслось несколько крупных животных. Барсуки, что ли? Фигуры приближались медленно. Теперь стало видно, что недалеко от крупных животных пасутся другие, поменьше Я думал, что мы сбавили скорость. Тут один зверь поднял голову на бесконечно длинной шее. Мы не летели медленно, просто животные оказались огромными. Динозавры! Они, оказывается, не вымерли! Или не все вымерли. Десяток по-любому остался. Пилот облетела совсем близко вокруг головы одного из них так, что я успел рассмотреть складки зелёно-бурой кожи вокруг жёлтых глаз и выступ на голове с отверстиями. Отверстия раздувались и опадали. Прикольно – у него нос на макушке! Мелкие животные были не так интересны – слоны, жирафы, ещё кто-то поменьше, не успел рассмотреть.
– Филиал Московского зоопарка, – пояснила Латона.
А ещё у берега в воде сонно застыли бугорки бегемотьих туш. Стайка страусов синхронно повернули головы на жужжание коптера, потом, как по команде понеслись, и некоторое время их можно было видеть сквозь прозрачный пол кабины.
Потом Латона прибавила скорости, и мы снова влетели в ущелье. Оно отличалось от того, через которое мы влетели. Здесь скалы были поражены кавернами пещер. Когда мы подлетели поближе, я рассмотрел, что каждая из имеет признак цивилизации. Входы имели арки или двери, некоторые застеклены. На приступках скал, то здесь, то там были видны люди. Кто-то копошился в палисаднике, кто-то просто развалился в шезлонге.
– Один из самых престижных районов Москвы, – сказала моя спутница, – для тех, кому уже ничего не нужно доказывать.
Сразу за ущельем оказалась та самая площадка коптеров, с которой мы стартовали. Странно, особо не поворачивали, а пролетели по кругу.
– Десять минут! – отрапортовала пилот.
Я поблагодарил и стал спускаться в сторону города. Обратный путь показался короче и вывел не на Красную площадь, а на широкий проспект. Наверное, свернул не туда. Я пошёл по пешеходной зоне между двух широченных проезжих частей. Кроны, нависающие над пешеходной зоной, защищали от лучей солнца. По сторонам расставлены удобные на вид скамейка. Вот только людей мне не встретилось. Никто не обгонял, никто не шёл навстречу. Не шуршали по дорогам машины, не жужжали в воздухе коптеры. А ещё говорят, что мегаполисы перенаселены.
Я перешёл через дорогу и пошёл вдоль одинаковых с виду пятиэтажных домов, по виду, построенных не меньше века назад.
Скоро стало скучно. Попытался войти в дверь ближайшего подъезда. Закрыто. Несколько следующих попыток повторили результат, вернее, его отсутствие. Так я училище не найду. И спросить не у кого.
Решил свернуть. Прошёл между домами. К моему удивлению, с тыльной стороны дома не оказалось двора. Я стазу вышел на другую улицу.
Буйство красок в водовороте людского потока ударило в глаза. Туда-сюда, вдоль и поперёк улицы, двигалось много ярко одетых москвичей. Некоторые подключались к магнитному полю тротуара и ехали, читая на ходу, кто с экрана, а кто и настоящие бумажные книги. Скользили аэроборды, лавировали скейткроссеры. Я запутался в обилии видов личного ноготранспорта. Сидя, стоя, на одном колесе, двух, трёх и так до бесконечности, вообще без колёс. Одна девушка лёжа управляла чем-то, напоминающим гладильную доску.
А наряды? Казалось, в одежде жители столицы попытались выбрать всю палитру цветов каталога, из которого мы с отцом выбираем краску для отделочных работ. То, что было надето на людях, я вообще бы не назвал одеждой. Показалось, что я ворвался в середину карнавального шествия. Перья, банты, цветы, объёмные геометрические фигуры соседствовали с обтягивающим латексом и разрезами в самых неподходящих местах то же и с аксессуарами: пояса и портупеи, сумки самых невообразимых форм, рваные тряпки, обмотанные вокруг тела, чалмы и фески на головах. Я подумал, что нужно было почаще заглядывать в блоги про столичную жизнь. Не выглядел бы сейчас ошарашенной деревеньщиной. Аглая говорила, что сейчас мода переживает новый ренессанс, но я не вникал, что это такое.
Из ступора меня вывело ощущение, что на меня смотрят. Точно! Несколько человек остановились и разглядывают меня с ног до головы. На айлайфах горели красные огоньки. Не просто смотрят – снимают. А высокий накачанный парень с розовой бородой ещё и бормочет что-то под нос. Комментирует. А девушка с абстрактной анимацией, перетекающей по лысой голове заговорила со мной:
– Вы пропагандируете новый стайл? Это что, грандж, треш или протест против чего-то. Эксплэйте моим подписчикам.
– Что? – не понял я.
Девушка провела открытой ладонью вдоль всего моего роста. Я осмотрел себя. Вроде бы нигде не испачкался. Нормальное худи с логотипом Клибринского Зубра, за которого я играл в лапту. Кеды тоже почти новые. И штаны не социальные. Что не так? Я застеснялся:
– Не нужно на меня пялиться!
Бородатый мужик в розовом платье уточнил:
– Ты не даёшь согласие? У тебя же просмотры упадут!
– Не даю.
Огоньки айлайфов синхронно потухли. Девушка с мультяшной головой презрительно бросила:
– Обычный гарбадж. Его всё равно забанят.
Она повернулась на роликовых босоножках, но я успел ухватить за рукав. Лысая испугано отдёрнкла руку:
– Ты нарушаешь личные границы!
– Извини! Не подскажешь, как до Джульярдской школы добраться?
– Ты что, прикалываешься? Она у тебя за спиной!
Я обернулся. Через улицу раскинулась Театральная площадь и здание Большого, которое ни с чем не спутаешь. Я только хотел возмутиться, что незнакомка перепутала, как обратил внимание на то, что нельзя было не заметить, но я умудрился. В тротуар врос… корабль! Линкор или крейсер. Если это и училище, то какое-то странное. Ещё на круизный лайнер похоже, на каких самые известные люди по океанам путешествуют. Нос острый на подпорках, будто в улицу, как в волну врезается. Одна стена, как борт сверкала иллюминаторами окон. Другая была сплошь стеклянной.
Справа что-то мелькнуло. В воздухе появилась гигантская рекламная голограмма гонок Аэро Рейсинга. Сначала раскрашенные летающие болиды, потом гонщики в ярких комбинезонах. Я невольно улыбнулся, узнал одного… одну. Латона! Выставил палец в сторону кнопки «подписаться»: посмотрю потом.
Подошёл к странному зданию. Тут меня ждал облом. Много дверей. Люди входят и выходят, а я в какую не сунусь – закрыто. Ну ладно! Безвыходных положений не бывает. Безвходных тоже. Я со двора подошёл. Там дверь железная. Скрипучая, но открылась. Коридоры тёмные, длинные, и никого. Вроде бы нигде ни одной лампочки, сумрачно, но всё видно. На полу красная потёртая ковровая дорожка поверх жёлтого линолеума. Стены покрашены в серый цвет. Не все, только в рост человека. Дальше – белёные. А вот потолка не разглядеть. Вдруг слышу, стук. Такой звонкий. Завернул за угол. Свет из полуоткрытой двери в конце коридора. На двери бумажка висит: «Приёмная комиссия». Зашёл. В пустой комнате без окон сидит женщина в очках. Какая-то неопределённая.
– В смысле?
– Ну, навроде тёти Клавы нашей. Если бы не дуля на голове и сиськи, вообще непонятно, женщина ли. Ещё бородавка волосатая на носу. Печатает на машинке, а листочков в ней и нет! Подняла голову: «Давайте документы!» А у меня как раз конверт с собой. Я по почте хотел отправить, Аглая просила, а тут в Москве оказался. Женщина конверт в ящик стола кинула и опять печатать.
– Конверт? По почте?
– Ну да. Это в Клибриге всё через Систему грузится. А в Москве кидаешь бумажный конверт в щель на стене дома, и он моментально оказывается у адресата.
– Что значит – бумажный? У тебя в городе бумагой пользуются?
– Ты не понял. Документы я согнал на карту. А она в Москве в конверт превратилась.
– И ты не удивился, что вещи сами превращаются?
– Чему удивился? Я просто знал, что так и нужно. Паста вон в принтерах тоже в любую вещь превращается. А хочешь – в еду. Многие даже вкус чувствуют.
– А ты?
– Я из принтера вообще питаться не могу – несёт потому отец и надрывается, чтобы натуральную еду мне покупать за крафты. А я помогаю.
– Да я не про то, – перебил дед Серёжа, – что ты дальше сделал?
– Ничего не сделал. На самолёт – и восвояси. От училища тоже в аэропорт вход был.
Мой собутыльник поперхнулся последним глотком, закашлялся, потом прохрипел:
– Хватит! Не коси! – ещё раз прокашлялся и продолжил. – Это у шизофреников бывают галлюцинации. Леший говорил. А ты полудурок! Нет Москвы! Вам её по вашим смартфонам и телевизорам показывают! А в живую не видел никто!
– Я видел. И Аглаю в училище приняли. Она теперь даже в сериалах снимается.
– Эта Аглая вживую уехала?
– Ну да. Родители говорят, приехала женщина, сказала собираться и отвезла в аэропорт. В Бетельгейзе. Я жду, что приедет, расскажет. Только ещё не приезжала ни разу.
Дед Серёжа уронил лицо на руки. Посидел так, потом поднял голову. По щеке текла слеза, но глаза были злые:
– Вот! – старик скрутил кукиш и больно сунул мне им прямо в нос. – Ничего ты не видел! Умерла столица! И Аглая твоя больше не приедет.
Пьяный дед вскочил, схватил ополовиненную бутыль за горлышко:
– За Москву! Не чокаясь!
Он пил захлёбываясь, больше проливая, давясь. Как будто пытался залить самогоном душу, утопить в ней что-то важное. Потом рухнул. Бутыль разбилась. Жалко. Она у нас одна была. Дед бормотал:
– А что ты хотел? А я хотел. Хотел всего! И я имел право! Конкурсы эти региональные… нечего жрать, кроме бутербродов…
Тут я вспомнил одну вещь:
– Тот посёлок, что во сне – Не Лиго.
– Какой посёлок?
– Я тебе рассказывал свой сон. Ты сказал, что знаешь это место. Ты ошибся. Это другой посёлок. В Лиго я был.
Только меня уже никто не слышал. Я перетащил деда на сундук, снял лапти. Портки снимать не стал. Обойдётся.
– Кто такая Аглая?
Я вздрогнул. Знал, что кикиморы могут двигаться очень тихо. Знал, что Люська иногда подслушивает, о чём мы с дедом Серёжей разговариваем. Она сама сказала. Ей интересно. Чтобы было, о чём поговорить. Дед Серёжа, он ведь умный. Мы потом обсуждали, к чему он что говорил. Но всё равно, я готов не был. Я повернулся к своей девушке и ответил:
– По-моему, моя девушка. Точно не помню.
Люська взяла веник, стала сметать осколки. Не домела. Села на табурет, опустила голову. Потом тихо, но твёрдо произнесла:
– Уходи!
– Что ты раскомандовалась? Это деда Серёжи дом.
– Из Москвы уходи. Совсем уходи!
– Что вы меня все гоните? Не хочу я никуда уходить. Я здесь живу.
Потом до меня дошло:
– Ты что, обиделась? Я эту Аглаю и не помню толком! Я тебя люблю! Как пшеницу обмолотим, поженимся. Я место для избы выбрал. Мы с дедом Серёжей самые лучшие брёвна отложили. Крепкая изба будет, тёплая.
Люська зарыдала. Горько, с подвываниями. Я сел на пол рядом, обнял её за колени и тоже заплакал.
– Ладно, – сжалилась Люська, – оставайся. Пошла она на хер!
– Кто?
Сзади раздался ещё один голос:
– Нет! Никуда я не пойду! Вернее, пойду, но не на хер. И он уйдёт! Я так и знала, что ты слабину дашь, вот и слушала.
Из сеней вошла Вероника, Люськина подруга. Вот те на! Что за день такой, что кикиморы одна за другой из-за спины вылезают?