Даша
На выкрашенной в персиковый оттенок стене висит портрет президента, слева от него информационный стенд. На подоконнике – изобилие цветов в глиняных горшках. Деревянный шкаф, стеллаж с одинаковыми черными папками, на корешках которых от руки выведены цифры. Полагаю, это годы, а не количество заключенных и расторгнутых браков.
Перевожу взгляд на рабочий стол, который завален кучей документов.
Я не рассчитывала, что в здании ЗАГСа меня будет ждать королевский зал, я вообще не знаю, как здесь все устроено. За свою жизнь я ни разу не была на церемонии заключения брака, отсутствие подобного опыта не мешало мне представлять, как это должно быть красиво. В торжественном церемониальном зале, с камерным оркестром в его углу, красной ковровой дорожкой и огромными винтажными окнами, увешанными помпезными гардинами. В центре этого роскошного зала – широкий стол, за которым ухоженная женщина в праздничном наряде с не менее широкой улыбкой произносит торжественную речь.
Женские пальцы с облезлым маникюром шлепают по клавиатуре. Передо мной сидит женщина в повседневном легком платье на круглых пуговицах, и она нисколько не похожа на ту, которую я себе представляла. Она не улыбается. Она выглядит так, будто ненавидит это место и каждого присутствующего в нем. Когда случайно пересекаюсь с ней взглядами, читаю в ее взгляде пренебрежение и…осуждение.
Мне не нужно ни ее одобрение, ни порицание, я и сама не в восторге. Я не выгляжу счастливой невестой, наша пара вообще слабо напоминает молодоженов и то, что в этом кабинете сейчас происходит полнейшая дикость, женщина понимает тоже.
Хмыкнув, она бросает взгляд правее от меня, а потом тяжело вздыхает, поджав губы. Реакция этой женщины уже третья по счету, когда она скашивает взгляд в сторону. Там сидит Бондаренко. По правую от меня руку, растекшись по стулу бесформенной консистенцией.
Опускаю глаза на свои руки, пальцы нервно мнут подол сарафана, но я не смотрю в его сторону. Просто не смотрю, хоть и вижу боковым зрением его длинную вытянутую ногу. Она голая. Его ноги голые! Длина спортивных шорт едва прикрывает середину бедра. Черные брендовые шорты и белая майка с глубокими проймами и вырезом спереди. На ногах высокие белые носки и мощные фирменные кроссовки. Светлый ежик волос спрятан под белой кепкой, на козырьке которой покоятся солнцезащитные очки. Оптимальный вариант для нашего города с учетом тридцатиградусной жары, и в целом он выглядит так, будто вышел из дома на утреннюю пробежку и не вернулся.
Сказать, что мне неловко – ничего не сказать. В этой неловкости я искупалась с головой с тех пор, как увидела вываливающегося из машины Бондаренко. Зара до сих пор пребывает в коматозе, сидя на крайнем в ряду стуле у стены. Она будто проглотила язык, глаза, не моргая, смотрят в одну точку и то, что она жива, подсказывают ее пальцы, терзающие корону. Бумажную красочную корону, которую Соколовский напялил на нее у входа в ЗАГС. Корону свидетельницы.
Рядом с ней улыбается наш одногруппник. В этом кабинете ему одному все нравится. И, если у его друга совершенно скучающий и равнодушный видок, то Денис выглядит вовлеченным.
Улавливаю движение справа. Скосив правый глаз, наблюдаю, как Бондаренко меняет позу. Вытягивает вперед, прямо под стол, вторую ногу и складывает руки на груди, отчего его левое плечо бугрится.
Его и щупать не надо, уверена, эти мышцы твердые и стальные. Я успела разглядеть, пока парни шли к нам, ведь Герман эти мышцы не прятал. Сложно не разглядеть, когда семьдесят процентов его тела – неприкрытая кожа, под которой различается фактура. Крепкая, рельефная и…самоуверенная. Разумеется, он в курсе, что его тело идеально. Я в этом нуб, а он – съел собаку. Понятия не имею, как он добился такого результата, возможно, ему повезло с генами, потому что Бондаренко сложно представить не вылезающим из спортзала.
Столько мужских открытых частей тела я видела только на городском пляже. Но ни на одной из них я не зависала. Это ни о чем не говорит! Это лишь подтверждает, что Бондаренко – наглый бунтарь, который не слышал о нормах приличия и поведения.
От всего происходящего у меня взрывается голова. Я однозначно совершаю ошибку и позже пожалею, уверена.
Я уже жалею и готова сорваться к двери одновременно с голосом женщины, который меня тормозит:
– Дарья Игоревна Шольц… – она смотрит в экран, а не на меня, – ваш паспорт, – вытягивает руку, прося документ.
– Шольц? – неожиданно просыпается мой «жених». – Ты Шольц? – он поворачивается ко мне и смотрит на меня по-новому. Будто вообще впервые видит. Осматривает с ног до головы, отчего скукоживаюсь в комок. Его взгляд с наглецой и усмешкой. – Я могу взять фамилию будущей супруги? – отворачивается, обращаясь к женщине-регистратору. – Герман Шольц… – задумывается, словно смакует. – А неплохо! Ден, скажи? – кивает Соколовскому, который показывает ему «класс» и поощряюще улыбается.
Зара кашляет, не виню ее в этом.
Мне хочется провалиться сквозь землю, настолько мне стыдно. За поведение этих двух, а больше за себя. Перед собой и женщиной, которая, вероятно, считает меня идиоткой, решившей связаться с самим сатаной.
Удрученно вздохнув, регистраторша забирает у меня паспорт. Я смотрю на нее умоляюще. Вразумить меня и направить на истинный путь, но она хладнокровно шлепает печать в моем документе, и я получаю удар в грудь.
Все. Это конец. Эта печать – свидетельство того, что моя ошибка приобрела официальный статус.
Почему она не спросила – согласна ли я? Где вся эта формальность?
Пока я пытаюсь выйти из комы, женщина проводит подобную процедуру с паспортом Германа, который провожает ее действия легким интересом и не более того.
– Распишитесь здесь, – холодно оповещает регистраторша и показывает длинным ногтем место, куда ставлю корявую закорючку, слабо напоминающую мою подпись.
Мои руки трясутся. Внутри я вибрирую тоже, когда смотрю на аккуратную размашистую завитушку, которую Бондаренко выверенно рисует.
Вот и все.
– Фамилию супруга брать будете? – шокирует меня женщина. Поднимаю лицо и смотрю на насмешливое ее. Эта шпилька в мой адрес такая острая, что стискиваю кулаки и сжимаю колени, отрицательно качнув головой.
Мой брак – одна сплошная насмешка: судьбы, этой женщины и Дениса, который после того, как нам с Бондаренко вручают паспорта и свидетельство о заключении брака, орет на весь кабинет:
– А теперь жених может поцеловать невесту! Горько, дети мои!