В день благодарения в дом нашего отца по традиции съехались родственники – Таня, вторая жена покойного дядюшки Вильяма, Бекки и Роберта – кузины из Миннеаполиса, дядюшка Гарри со своей женой Джудит и тройняшками Ширли, Авой и Беном, Тони ( внучатый племянник сестры Вильяма, как говорит Таня – седьмая вода на киселе) и, конечно, Хло с Диком.
Хло, в ужасном платье-мини канареечного цвета и накинутом на плечи пальто, выпорхнула из машины и, заметив меня, потупилась. Это была наша первая встреча после случая с Итаном. Наконец она нерешительно двинулась ко мне, шевеля губами, но я не позволила ей оправдываться.
– Не здесь, – прошипела я ей на ухо и схватив под локоть, буквально поволокла в холл.
Никому не было до нас дела. Дети носились по дому за игрушечным щенком, кузины щебетали, поглядывая на Тони, а сам парень скромно сидел в углу, уткнувшись в смартфон.
Таня зачем-то притащила портрет Энн, перевязала его чёрной лентой, поставила перед ним стакан с вином, а сверху накрыла хлебом.
Проследив за направлением моего взгляда, Хло схватила меня за руку :
– Нет, Софи!
Я прищурилась. Во мне клокотала ярость.
– Ей бы это не понравилось. – Сказала я сухо. – Я не позволю Тане создавать здесь цирк.
– Софи, – взмолилась Хлоя, – она не создаёт цирк. Она поминает Энн, так как до этого поминала дядюшку Вильяма. Это традиция её народа.
– Энн не нравилась эта традиция.
– Энн поняла бы её, Софи.
Я закрыла лицо руками; напряжение, вызванное услужливой памятью прошлось волнами по моему телу.
После смерти Энн стала неприкосновенной. Я никому не позволяла запускать щупальца в свою канопу, (*канопа погребальная урна для хранения внутренностей умершего), никому не позволяла оскорблять память Энн дурацкими ритуалами. Я не задумывалась о том, что моё навязчивое желание уберечь ее от судачеств и пустых вздохов по поводу ранней смерти превратилось в шизофрению.
– Софи? – Хлоя коснулась моего плеча и вывела из оцепенения. – Дик навёл справки – Итан покинул город. Он не обратился в полицию по поводу угнанной машины и вообще…
– Хорошо, Хло. – Ответила я, сглотнув колючего ежа в глотке. Я поцеловала её в щеку и поднялась наверх. Мне хотелось остаться в одиночестве.
Твоя комната, Энн, всегда закрыта. Ни отец, ни Хло не решаются заходить в неё, да и я сама по правде сказать, вздрагиваю каждый раз, когда оказываюсь там. Все вещи нетронуты, все фото на своих местах.
Я пересматриваю их каждый раз и в эти моменты чувствую, что ты рядом. Ты никуда не ушла, просто перестала быть осязаемой.
Здесь нам пять. Мы с тобой задуваем свечи на трёхъярусном торте с Минни Маус. Здесь пятнадцать – это фото было сделано в последний день нашего пребывания в лагере. Знаешь, я до сих пор помню свою необъяснимую нервозность.
Мы катились по мосту, вы с Джеком Гирном распевали непристойные песенки, а я вдруг оцепенела, я ещё не знала что произойдёт, но в следующую минуту раздался оглушающий грохот – мне показалось что рядом взлетает самолёт – и я увидела, как разломилось дорожное полотно и машины полетели в воду. Люди выбегали с автомобилей и бежали, а когда наш автобус повис на обломках арматуры ты схватила меня за руку и прошептав «о Боже», стала рьяно молиться. Ты, наверное, не видела, как вспыхнул бензовоз и загорелся трейлер поблизости, закрыв глаза ты молилась, молилась так неистово, словно этим могла спасти нас. И ты спасла, Энн. Я уверена, только твоя молитва уберегла нас. И после эвакуации ты, белая, как фарфор, улыбнулась дрожащими губами.
– Я никогда не оставлю тебя, Софи.
Почему ты сказала эти слова? Неужели предчувствовала что-то?
Последнее наше общее фото сделано в твоей палате. Две одинаковые девушки, одна отражение другой, с одним отличием – на моей голове есть волосы. Ты уже знала что умрёшь, но приняла это известие стойко, как боец.
Скажи мне, Энн, как так получилось, что умирала ты одна, а не стало нас обеих ?
Находиться в доме отца для меня невыносимо. В этом крошечном мире все пропахло завуалированной болью. Поэтому в
Статен-Айленд я отправляюсь раньше, чем Таня выпьет последнюю рюмку.
Дорога занимает чуть больше часа. В начале десятого мой автомобиль тормозит у местного супермаркета. Я теперь не придерживаюсь диеты, поэтому могу побаловать себя чипсами. Продавец невероятно медлителен. Наконец он протягивает мне сдачу и произносит с сильным акцентом:
–М-ээм, что-о-о то-от тип де-л-ает у ва-ашей мА-шины?
Я оборачиваюсь, выхватываю взглядом жидкий, поросший светлой щетиной подбородок и чувствуя как подкашиваются ноги, наваливаюсь на стойку; Мне хватает доли секунды, чтобы сориентироваться. Трясущимися пальцами ищу номер Хло в своём смартфоне.
– Слушаю.
– Хлоя, он здесь. Этот чёртов придурок здесь! – яростно шепчу в трубку.
– О Боже! Где ты, Софи?
Быстро объясняю; продавец косится недоуменным взглядом, вероятно его знание языка не позволяет меня понять.
– Никуда не уезжай, – говорит Хло. – Мы с Диком сейчас приедем.
Я вздыхаю с облегчением.
Продавец глядит в упор. Вывеска на дверях гласит – магазин закроется через 40 минут, и тогда ты, Софи, снова останешься наедине с Итаном Кларком.
Спрашиваю готовят ли здесь кофе. Продавец качает головой, но на ломанном английском говорит, что может сделать мне растворимый за десять баксов. Я киваю. Я бы согласилась даже на воду из под крана.
Время тянется медленно и вот пластиковый стаканчик в моей руке опустел. Продавец поглядывает на часы, а я приросла к стойке и напряжённо гляжу сквозь стеклянную дверь.
– Че-ез пять минут я-а за-акрою ма-агизин, мэ-ем.
Смартфон отзывается в кармане виброзвонком. Наконец-то!
По взволнованному голосу Хло понимаю – ничего хорошего не жди. В бесконечном лепете отчётливо слышу слова «авария», «все в порядке», и «вызови полицию». Вызвать полицию в данном случае гораздо разумнее, но когда дело касается бывшего мужа я веду себя , как идиотка. Не могу позволить ему обсасывать произошедшее со своей шлюхой.
Вылетаю с магазина и пока продавец закрывает дверь осматриваю шины. Так и есть, из бокового прокола, негромко шипя, выходит воздух.
Прикидываю в уме смогу ли доехать до ближайшей заправки. Оттуда я вызову эвакуатор и позвоню кому-нибудь , да хотя бы Вивьен, с просьбой отвезти меня домой. Хотя нет, пожалуй в гостиную. Появляться дома может быть опасно.
Завожу машину и трогаюсь с места одновременно с подержанным фордом продавца супермаркета. В потоке машин несколько раз замечаю красный джип. Пропуская на светофоре потрепанный седан, он вклинивается в мою полосу и быстро догоняет. Слепит дальним и норовит подобраться поближе, пытаясь столкнуть с дороги. Мощный дизельный движок дико рычит под массивным капотом со смятой решеткой радиатора. Но здесь, на трассе, среди тысяч ползущих автомобилей мне не страшно. Здесь Итан до меня не доберётся.
Всё происходит так, как я планировала. Без приключений. Если конечно не считать приключением в задницу пьяную Вивьен на пассажирском сидении её минивена. Парень Виви очень любезно соглашается подбросить меня до ближайшего отеля.
Джип не отстаёт. Размышляю о том, что Хло права. Единственный способ избавиться от Итана – отнести заявление в полицию. Плевать на Макса, я уже не старшеклассница, и способна вынести его смешки. К тому же мне грозит нечто пострашнее сплетен
Выудив на свет черный футляр, я достал оттуда странный предмет, чем-то отдаленно напоминающий карандаш. Миниатюрный цилиндр из голубоватого металла, легкий и гладкий. В верхней части устройства располагалась кнопка-таблетка, справа и слева шли ряды кнопок и тумблеров, о назначении которых я не догадывался. Из приложенной инструкции я мало что понял, кроме пары фраз : «Устройство для переноса сквозь…» и «успешная калибровка».
Я сел, разглядывая загадочный пульт. Определенно Ник здорово потрудился чтобы создать такое. Устройство, как и фото, внушал трепет.
«Неужели я тоже побываю в будущем?»
Косвенно я понимал, что так оно и есть, а странная фотокарточка лишь свидетельствовала в пользу моей теории. Ник не стал бы врать и кривить душой. Он доверился старому другу, но как оправдать его доверие?
От осознания свалившейся на голову информации меня прошиб ледяной пот. Если эта штука попадет не в те руки… от созерцания объятого пламенем мира меня отвлекло негромкое пиканье. Устройство завибрировало. Отчаянно борясь с желанием сложить все обратно в ящик и кинуть туда гранату, я взирал на пляску голубых искр в воздухе вокруг устройства. Моя рука словно срослась с удивительным механизмом, а большой палец сам собой вдавил круглую кнопку.
В тот же миг невыносимый гул заставил меня сцепить зубы. Реальность перед глазами дернулась шторой, закрутилась волчком и рассыпалась мелкой крошкой, точно Бруклин, в котором я жил, был сделан из фарфора. От жуткого свиста закладывало уши, молочно-белая дымка окутала меня, скрывая все вокруг. Я почувствовал, как тело само собой оторвалось от земли, сделалось невесомым, не значимым. Я стал пушинкой, со скоростью пули летящей сквозь время и пространство в неизвестность.
Средь грохота отбойных молотков и ярких вспышек, проявилась кирпичная стена, а затем меня вышвырнуло из потока. Я рухнул навзничь, оказавшись в каком-то грязном переулке. Меня мутило, но я смог сдержать тошноту, сглотнув едкий ком в горле. Мое тело отчаянно сопротивлялось новой реалии, казалось, будто костям тесно в живой оболочке. Я зажмурился и сцепил зубы от страшной боли, сотрясшей каждую клеточку тела. Новая реальность врезалась в меня подобно поезду, смяла, переломала, проглотила и изрыгнула наружу.
Стоя на коленях в сером от грязи снегу, я оглядывался по сторонам. Определённо, это был Нью Йорк; я по-прежнему находился в Бруклине, вот только этот Бруклин был другим. Я с трудом узнал здание заводской фабрики, где когда-то производили лампы уличного освещения. Вместо него вырос гигант-небоскреб, упираясь плоской кроной в хмурые облака. Вниз по улице промчался серебристый автомобиль даже отдаленно не похожий на творения Генри Форда.
Неужели получилось?
Я сидел на снегу и смотрел то на руки, то на мир вокруг и не спешил покидать убежище. Меня охватил самый настоящий страх.
А что, если эта штука, намертво зажатая в кулаке, открывает врата лишь в одну сторону? Я так и не удосужился прочитать инструкцию Ника полностью. А про то, чтобы бездумно тыкать на кнопки не могло быть и речи; я очень явно представил, как одна половина Мэтью Броуди материализуется перед редакцией Вестника – желательно верхняя – а все, что осталось, оказывается где-нибудь на Луне или Бог знает в каком времени. От подобного каламбура меня затрясло в ровной степени, как от смеха так и от страха.
Отряхиваясь я поднялся, прошел по стене до поворота и заглянул за угол