– Итан пригласил меня на свидание. – сказала я, нарезая огурец тонкими прозрачными кольцами.
– Наконец-то! – вскричала Хло так, что я едва не выронила трубку. – Ты должна пойти!
– Я собираюсь отказать ему.
– Ты старая калоша, Софи. Сходи развейся. Энн бы сходила.
Я рубанула ножом по ни в чем неповинному овощу, и взвыла от боли – нож вошёл в палец, словно в масло.
– Твою мать, Хлоя!
– Что такое, Софи? – вскинулась она. – Пора уже произносить её имя вслух. Ты превратилась в затворницу!
– Вы никогда не были близки. – Упрекнула я, омывая под холодной струёй окровавленный палец.
– Неправда! Мне тоже больно, Софи, но я продолжаю жить.
Я почувствовала укол совести, но не собиралась сдаваться.
– У тебя есть Дик.
– А что мешает тебе, София?
Я закрыла глаза и потерла висок. Не говорить же ей, что даже не помню, когда в последний раз красила ресницы. После измены Макса я перестала ощущать свою привлекательность и в присутствии мужчины чувствую себя… второсортной.
– Хорошо, я пойду. – Сдалась я. – Можно надеть твоё платье?
**
Платье Хлои, которое я одалживала для похода на выставку, сидело на мне не идеально, но намного лучше, чем любое моё. После развода я похудела на семь килограмм, а до обновления гардероба так и не дошло.
«И все же, – думала я, выбрасывая просроченную косметику из розового сундука, – кое что все ещё пригодно.» Красилась на скорую руку – если так можно было назвать получасовую возню у зеркала – теми продуктами, которые пережили косметическую зачистку. Макияж получился почти прозрачным и очень естественным.
Тушь пришлось выбросить, я лишь слегка подвела веки тенями.
Мне нравился цвет моих глаз, не «глубокий синий» и не «небесно-голубой», как описывают в книгах, скорее «холодный серый».
«От твоего взгляда мороз по коже» – говорил Макс.
**
Пока я ждала Итана у эскалатора (он пришёл минута в минуту, я – раньше), я чувствовала на себе взгляды проходящих мимо мужчин и съёживалась, и переминалась с ноги на ногу. Мне казалось, что все они смотрят на меня, как на витрину «sale» и видят брак.
– Софи, – окликнул меня Итан. Он подошёл ближе и скользнул плотоядным взглядом по открытой шее – волосы я собрала в узел, оставив лишь несколько небрежно «выбившихся прядей».
– Ты очаровательна.
– Спасибо.
Итан привёл меня в кофейню, и усадил за столик у панорамного окна; не поинтересовавшись чего бы мне хотелось, заказал два кофе.
Он отхлебнул из картонного стаканчика, уставился на меня, обхватил себя руками за плечи, и раскачиваясь со стороны в сторону, стал напевать:
«Take it, take it
Baby, baby
Take it, take it
Love me, love me1»
Худшего свидания у меня ещё не было. После кафе Итан потащил меня в парк, и всю прогулку говорил о необходимости сексуального голода – «воздерживания». А в конце вечера попытался поцеловать меня, и очень обиделся, когда я вежливо отстранилась.
– Софи, – сказал Итан, проводив меня до стоянки. – Я вёл себя как придурок?
Я попыталась подобрать слова, чтобы объяснить почему мы больше не должны видеться, но его плечи вдруг затряслись, подбородок задрожал, словно он изо всех сил сдерживал какой-то порыв, и он сказал:
– Прости. У меня давно никого не было. Я перенервничал.
Я ничего не ответила по этому поводу. Попрощалась и завела машину.
По пути домой я думала о странностях, которые присущи Итану, и тем не менее я не могла отшить его, боялась ранить чувства, как Макс ранил мои.
Этот страх втянул меня в странные отношения – иногда я виделась с Итаном, выслушивала жалобы, рассуждения о пользе «воздерживания» и умерщвления плоти.
Между нами никогда не было близости, не только интимной, но и простых поцелуев. И я ничего не чувствовала к нему, кроме повинности.
Мне почему-то казалось, что Итан на грани депрессии и я рискую подтолкнуть его к опасному краю.
Мой октябрь был вовсе не таким, как его описывают в женских романах. Никаких жёлтых, медленно опадающих, листьев, никаких смеющихся солнечных лучей, никаких запахов кофе с корицей.
Мой октябрь был квинтэссенцией ранних подъёмов, сломанной машины, сумасшедших клиентов и парочки тухлых свиданий с Итаном Кларком. С Итаном Кларком, который оказался пресным, как рыба. С Итаном Кларком, который доставал меня звонками и давил на чувство жалости. С Итаном Кларком, который с плямканьем облизывал свои бескровные губы, пялясь мне в декольте. С парнем, который не подходил мне ни по одному из пунктов.
Возможно, он был неплохим человеком. Мне это неизвестно. Все попытки узнать Итана получше сводились к бесконечным рассказам о его бывшей, из которых я поняла, что Эмма меркантильная тварь.
Я захлопнула ноутбук и взглянула на настенные часы, подарок моей драгоценной Энн, скончавшейся в прошлом году от неоперабельного рака.
До встречи с Итаном оставалось пятнадцать минут. Я уже решила, что это будет последняя встреча и перебирала варианты бегства, такие как «давай останемся друзьями» и «дело не в тебе».
Когда его «додж неон» припарковался у моего дома я услышала три условных сигнала, накинула куртку и вышла. Густой молочный туман окутал меня осенней сыростью.
Итан стоял у машины и как мне показалось был напряжен. Я никогда не видела у него такого выражения лица. Холодная ярость, слепая решительность.
– Садись в машину.
Как обычно, я сажусь на переднее сиденье и пристегиваюсь. Замечаю, что салон после чистки. Вместо привычного запаха сигарет ощущаю аромат клубники. Так и есть – на зеркале болтается дешёвый ароматизатор-елочка. Открываю бардачок, чтобы убрать перчатки и тут же захлопываю обратно. Бархатная коробочка никак не вписывается в мои планы.
– О Боже, – шепчу самой себе – он же не собирается сделать мне предложение?
Тем временем Итан обходит машину, садится на водительское место и трогается. Скулы его играют.
Мы выезжаем за пределы города, он жмёт на газ. По моей спине бежит холодок. Не дури, говорю себе, ты же не боишься Итана?
– Куда мы едем?
Он только зло сверкает глазами в мою сторону, руки судорожно сжимают руль. Чувствую, как внутри расползается страх, ладони потеют, и я стараюсь улыбнуться. Улыбка получается столь вымученной, что он наверняка это заметил.
Машина с ревом взлетает по склону вверх, а солнце уже задевает край горизонта, взвизг тормозов; от удара головой об торпеду автомобиля меня спасает только ремень безопасности. Самым спокойным из голосов спрашиваю зачем он привёз меня на этот жуткий пустырь, но Итан пропускает вопрос мимо ушей и выходит, громко хлопнув дверью. Вижу в зеркале заднего вида, как он копошиться в багажнике. Меня мутит от нехорошего предчувствия, но я стараюсь не поддаваться панике. Выхожу следом.
– Итан?
Итан сидит в позе эмбриона и… всхлипывает. У его ног валяются две лопаты. Он схватывается , его нижняя губа трясётся. Никогда не видела зрелища более отталкивающего. Одним прыжком он преодолевает расстояние между нами, хватает меня за волосы и шипит:
– Я знаю что ты задумала. Хочешь бросить меня? Послать ко всем чертям, так?
Я в отчаяньи мотаю головой.
– нет, – улыбается он и меня прошибает током – он сумасшедший. Вот что я видела в его глазах – безумие, а вовсе не огонь.
– Я расскажу тебе историю. Ты любишь истории? – он подбирает лопаты с земли как раз в тот момент, когда я прикидываю смогу ли, вооружившись одной из них, оглушить его.
Его цепкие пальцы хватают меня за запястье.
– пойдём.
.Я стараюсь не отставать но он тащит меня за собой со скоростью взмыленного жеребца.
– Вот, – он Тычет пальцем на поросший мхом камень. – когда мне было десять мой отец купил мне щенка. Он сказал мне: « Я хочу, чтобы у тебя был друг, которого ты будешь любить». И я любил. Я кормил его, гулял с ним, убирал за поганцем дерьмо… мой отец любил выпить, и когда он набирался, мы с Бакси сбегали; напившись, отец нередко поколачивал меня. Мы часто прятались с Бакси здесь, на этом самом пустыре, в хижине, которую я соорудил из ненужных досок. Мне было хорошо с ним, Бакси был единственным существом, любившим меня. По крайней мере я так думал. Но однажды Бакси сбежал. О-о-о.. Я не находил себе места, несколько дней я бродил окрестностями и звал его… он нашёлся недалеко от дома, знаешь что он делал, а? – Итан дёрнул меня за руку с такой силой, что я вскрикнула от боли. – Он трахал соседскую овчарку. Он убежал от меня, своего любящего хозяина, чтобы трахать суку! – Эти слова Итан буквально проорал мне в ухо. – И тогда я схватил камень и стал бить Бакси по голове пока его мозги не вытекли. О, Софи, он был удивительным псом. Ты хочешь увидеть его, хочешь?
Вспоминаю мистера Вильямса из театрального кружка. Ты прирождённая актриса, Софи, говорил он. Я вздрагиваю, словно от приснившегося кошмара, и сжимаясь от омерзения медленно беру Итана за руки.
– Нет, Итан, он нам не нужен. Только ты и я. – мой голос абсолютно чужой . Когда я говорю искренне, в голосе не звучит приторно слащавая нотка, но на Итана мои слова производят впечатление. Он впивается в моё лицо водянистыми глазами. Я лепечу что-то о том какой он удивительный, чувственный, непохожий на других мужчин. Кажется, он доволен.
Долбанный псих.
– Мне показалось ты хочешь меня бросить? – говорит он, растягивая слова. Надо быть осторожней, не терять бдительность.
Кошу под дуру.
– Итан, как ты мог об этом подумать?
Он вырывается, как девчонка в истерике, глаза полны влаги.
– Тогда докажи!!! Докажи!!!
Чувствую как ком в горле перекрывает дыхание. Как черт возьми я должна это сделать? Осматриваюсь по сторонам. Да, то что нужно. Надеюсь, обойдётся без заражения. Трясущимися пальцами подбираю с земли осколок. Его глаза загораются тем же бешеным огнём. С блаженным видом вывожу на запястье букву И. Итан начинает поглаживать карман брюк…
О Боже, Энн, я лучше сдохну, чем сделаю это. Я сошла с ума или действительно слышу её «прорвёмся»? Вздрагиваю, ощутив ледяное прикосновение к своей руке. Внезапно где-то над головой раздаётся хлопанье крыльев, перемежающиеся с гоготанием. Разъяренная, невесть откуда взявшаяся казарка, грузно пикирует, норовя ударить Итана в голову. Итан отшатывается, закрывает лицо руками и падает.
Я бегу к машине, пока Итан сражается с уткой. И снова мне улыбается удача – ключи торчат в замке зажигания. Плюхнувшись на сидение, я бью по газам; Итан бежит за машиной; встреча с уткой не прошла для него бесследно – из рассеченной брови сочится кровь.
Спасибо, Энн.
« Если я выгляжу как утка, переваливаюсь, как утка и крякаю, как утка то скорее всего я и есть утка». Именно эти слова ты сказала мне незадолго до смерти, раскачиваясь со стороны в сторону на больничной койке.
– Софи, все в порядке?
Я набрала Хлою ровно пять минут назад. Ровно пять минут назад мои зубы перестали стучать, как башмаки степистов, а бутылка «Jack Daniel’s» опустела. Мой язык едва ворочается, но тем не менее я в подробностях описываю события вечера.
– Ты заявила в полицию?
Я мычу нечто невразумительное.
– Софи, ты не можешь это так оставить…
– Слушай сюда, – отвечаю я и меня передергивает от стали в голосе. Похоже, я выпила лишку и от того все чувства притупились. – Это ты подсунула мне этого кретина. Но я не пойду в полицию, не хочу чтобы он знал, что единственный кто клюнул на меня за последние два года псих-извращенец!
– О Боже, Софи, вы уже два года в разводе, какая разница что он подумает?
Я вздыхаю. По моим щекам льются горячие слезы. Как хорошо, что Хло не может меня видеть.
– Ладно, Софи,как знаешь. Завтра вечером я вернусь в город мы с Диком найдём этого придурка. Будь уверена, он к тебе больше не сунется.
***
«Милая Энн, я не жива ни мертва после того как ты покинула нас. Если рай существует ты, конечно, в раю. И мне стыдно, что я так эгоистично желаю тебя вернуть. Иногда я ощущаю твоё незримое присутствие рядом. Порой я думаю, что ты стала моим Ангелом. О, это единственная мысль, которая позволяет мне дышать. Папа очень скучает по тебе, Энн. А Хло так и не отошла, хоть избегает говорить об этом. Они знают, что моя боль нескончаема, и прёт со всех щелей моей располовиненной души. Скоро день благодарения, но я не желаю возвращаться в родительский дом куда ты больше не вернёшься никогда…»
Я не люблю возвращаться в Бруклин. В частности потому, что мне так и не удалось справиться с гефирофобией (*боязнь мостов) . Ещё одна причина – смерть Энн. Мне невыносимо думать о том что её прах лежит под пудом земли в Грин-Вуде.
Часовня, в которой мы с Энн молились после смерти мамы больше не утешает меня, хотя приезжая навестить их, я молюсь усерднее, чем прежде.
Размышляя о бренности бытия я шагнула на мягкий ковёр травы, покрытый пожелтевшими листьями догорающей осени. Когда мы с энн были маленькими нам всегда казалось что сойдя с вымощенных кладбищенских дорожек мы можем провалиться под землю или, того хуже, из под земли высунутся сгнившие костлявые руки и схватят нас за лодыжки. Никто из нас не знал что через двадцать с лишним лет одна девочка придёт сюда к другой и её больше не будут беспокоить зомби.
Две могилы самых близких мне людей находились рядом. Изначально предполагалось что второе место займёт отец, когда придёт его время, но судьба распорядилась иначе.
«Кейт Райт. 1965-2010»
И просто «Энн»
Ниже Эпитафия на латыни написанная округлыми буквами с уклоном вправо не дрогнувшей рукой гравировщика:
«Tu, Domine Deus eam et invenisti eam, fidelis in conspectu te2». Я стою и шепчу вам что-то, а ветер осушает слезы, оставляя лишь чёрные бороздки на щеках.
Позади раздаётся какой-то чавкающий звук. Я вздрагиваю словно кто-то вдруг ворвался в моё пространство и нарушил молчание в зале скорби.
– Простите, мисс, вы обронили?
Незнакомец в широкополой шляпе, почти скрывающей лицо протягивает мне пачку «l@m».
Я качаю головой.
Он просит прощения поправляет шляпу и бормочет что-то себе под нос, краем уха слышу обрывок фразы :
– Хватить глазеть на могилу, пора возвращаться, Никки…
Мой взгляд перебегает со странно одетого незнакомца (впрочем, разве странно увидеть туриста в Грин-Вуде?) на могильную плиту у его ног.
«Нику Роджерсу от вечно скорбящего М. Броуди. Только те, кто предпринимают абсурдные попытки, смогут достичь невозможного.»