– Съезд скандинавских муз? – Подняла бровь Нелли. – Когда? Где?
– Через неделю. В Стокгольме.
Она пыталась переварить только что полученную информацию: Муз собирался на какой-то духовный симпозиум, а значит, они всё же могли находиться вдали друг от друга.
– И… зачем тебе туда? – Недоверчиво спросила она.
– Ну, поскольку я начинающий, буду набираться опыта. Меня ждёт много лекций о работе с людьми, семинары по творческим отраслям, супервизия. Последнего, увы, не избежать: работа наставника выматывает, так что нас обязывают.
Нелли прикусила губу: сверхъестественная организация была куда более серьёзной, чем её нотариат. Она не помнила ни одного года, когда бы фру Ларссон и уж тем более её саму куда-то приглашали – даже на городской междусобойчик. Укол профессиональной ревности не укрылся от Муза, который уставился на неё с просил:
– Что с тобой?
– Ничего. – Отмахнулась она. – Ты уже купил билет?
– Он мне не нужен. Одно из преимуществ моего вида заключается в том, что я просто полечу в эфирных потоках.
Ещё одна привилегия – избегать общественного транспорта – окатила Нелли волной зависти. Она бы сама вступила в ряды вдохновителей, только бы никогда больше не трястись в междугороднем автобусе.
– Хотела бы я это увидеть. – Сказала она.
– Вряд ли это возможно, только если ты не экстрасенс. Для тебя я просто исчезну.
Она не знала полного списка чудес, подвластным созданиям вроде него. Дар воодушевлять оборачивался проклятьем вечного преследования. Способность перемещаться в пространстве требовала иногда участвовать в партийных собраниях.
Развалившись на софе, Муз не производил сверхъестественного впечатления: красавцем она бы его не назвала из-за выдающегося носа и непослушных волнистых прядей, которые напоминали ей взрыв фузилли на макаронной фабрике. На его ступнях болтались тапки на размер больше, а в одежде мелькали жёлтые заплатки. Свои несовершенства он не прятал, а наоборот подчёркивал. Она решила, что музы бедны как церковные мыши.
– Хотел попросить об одолжении. – Заговорил он. – Присмотришь за моими птицами? Их нужно кормить и поить, клетку я сам уберу перед отъездом.
Нелли оскалилась от мелкого злорадства и добавила:
– Твоя очередь давать мне ключ.
– Нет необходимости: я никогда не запираю дверь. У меня и ключа-то своего нет…
***
В первый день без Муза ей показалось, что в доме возник всепоглощающий вакуум. Музыка, которой он наполнял подъезд, эффект чужого присутствия, волнительное ожидание стука в дверь – всё это ушло вместе с ним. Только канарейки разрывались в тоске по хозяину.
Нелли забегала к ним дважды в день. Птицы – жёлтая и оранжевая – стали узнавать её и больше не забивались в угол клетки, как в момент знакомства. Она досыпала им корм, наливала свежей воды в поилку, любовалась тем, как они прыгают с жёрдочки на жёрдочку, чистят перья и хохлятся. Чтобы как-то скрасить их вынужденное одиночество, она ставила одну из пластинок в проигрыватель перед уходом. Закрывая дверь, Нелли представляла, что её волшебный помощник там, внутри, ждёт её также, как она ждала его, и тут же отрекалась от этих мыслей.
Ей уже не хватало Муза, и это начинало беспокоить. Они знали друг друга совсем недолго, и больше всего на свете ей хотелось поскорее завершить контракт, но, чтобы при этом он не уходил к следующему ученику.
– Это глупо, – рассуждала она перед сном, – он не останется здесь навсегда. Однажды мы придумаем нашу амбициозную цель. И, как только добьёмся её, пожмём друг другу руки на прощание. Конец обязательно наступит.
На следующий день она вернулась к пернатым и заметила мелованную брошюрку, прислонённую к клетке. Канарейки самозабвенно обгрызали её края сквозь прутья. Нелли потянулась за листом, отчего воздух пронзило недовольное чириканье. Даже когда объявление было у неё в руках, птицы отказывались признать своё поражение: они повисли на прутьях и раскрывали клювы.
– Вы голодны? – Спросила она. – Ладно, сначала я должна позаботиться о вас.
К ассорти из разноцветных злаков они даже не притронулись, как и к холодной воде из-под крана. Нелли просунула сквозь решётку кусочек яблока, но они продолжали сидеть у передней стенки.
– Чего же вы хотите?
На поддоне клетки она заметила бумажные ленты в мелких дырочках и решила, что птицы так развлекают себя за отсутствием компании.
– Бедняги, скучаете тут без хозяина. – Посочувствовала Нелли. – Будь вы ручными, я бы выпустила вас полетать. Но времени дрессировать вас у меня нет.
Рядом не лежало ничего, что могло бы заменить брошюру. Пришлось порыться в кухонных шкафчиках в поисках газеты. Единственная, с прошлого десятилетия, валялась на самом верху. Гюллинг посчитала её дату последним днём, когда здесь ещё жили люди. Муз не в счёт.
Нелли взгромоздилась на неустойчивую табуретку, взяла газету, порвала её на длинные полоски, часть из которых пропихнула в поддон, а другую скрутила в виде букета и поставила рядом с клеткой. Канарейки стали дружно щипать бумагу, а она вернулась к отложенной брошюре.
На титульной странице чьи-то руки обсыпали торт миндальной стружкой. Текст наверху гласил: «Путь к сладкой жизни прост». Заинтригованная, Нелли раскрыла обложку и увидела разбросанные всюду фотографии ягодного парфе, морковных пирожных, бисквитных рулетов, шоколадных трюфелей и маленьких кексов с кремовыми шапками. Между ними лежали радужные съедобные бисеринки, лепестки белых роз, сахарный жемчуг. Любуясь заманчивым десертным хороводом, она сглотнула слюну.
Растянутая на разворот фраза обещала: «Пройдите его в школе кондитеров Лива Оландера». На последней странице скромно пряталось фото самого преподавателя – серьёзного мужчины средних лет в очках и поварском колпаке. Нелли никогда не слышала о нём раньше, но составитель рассыпался в дифирамбах и потратил полстраницы на перечисление наград, которые мало о чём ей говорили. Заключительным штрихом были выведены телефон, время работы и адрес школы, по удачному стечению обстоятельств находившийся на Бергсгатан8, откуда было рукой подать до «булочного» переулка Багери и нотариата.
Нелли вздохнула: когда-то она бы отдала всё, чтобы попасть на эти курсы. В родной провинции она могла рассчитывать разве что на местечковый кулинарный колледж. Хотя и в него она бы бежала со всех ног. Уж как минимум вприпрыжку, в отличие от опостылевшего юридического здесь, в одном из крупнейших городов страны. Если бы ей только разрешили…
Она положила брошюру рядом с клеткой, походила по комнате, снова взяла её в руки.
– Наверное, это стоит целое состояние. Такой важный герр… – Сказала она канарейкам. – С другой стороны, что мешает позвонить и узнать? Или взять и зайти к ним. Меня же не будут унижать с порога, правда?
Птицы отвлеклись от разгрызания бумаги и уставились на неё.
– Но стоит ли оно того?
Армия грустных образов напалмом прорвала её мысленную оборону. Маленькая Нелли во всеуслышанье заявляет о своём желании стать пекарем, взрослые смеются и улюлюкают. Она со слезами на глазах ставит в духовку лимонный пирог, который впервые приготовила после смерти дедушки. Сестра тем временем больно щипает её за бок со словами: «Не реви по тому, что всё равно не получится!».
В следующем воспоминании соседская девчушка Мелина, как и раньше, идёт вместе с сёстрами Гюллинг в школу, но в самом конце сворачивает в сторону кулинарного колледжа. Эмилия тихо смеётся над ней, а Нелли закипает от злости.
В последнем она стоит и смотрит на то, как Андрес и Том пинают лимонный пирог, и всё становится красным, а потом она ревёт на плече у бабушки.
Тряхнув головой, она представила, что вредные мысли высыпаются через ухо, но они проделывали петлю в воздухе и возвращались в бесконечном водовороте. Нелли стиснула зубы, но её глаза всё равно наполнились слезами. Она была рада, что Муз не видит её такой.
Шелест из клетки возобновился с новой силой. Нелли рухнула на кровать Муза, заправленную лоскутным одеялом. Затхлый запах, который у неё стойко ассоциировался с такими тканями, оказался далёким от того, что она почувствовала: аромат его постели сочетал в себе акватические ноты озона и зелёные – сломанного листа базилика. Нелли перевернулась на живот и зарылась носом в стёганую ткань. Ей стало интересно, естественный ли это запах или все музы пользуются специальным парфюмом.
Вдоволь насладившись потусторонним фимиамом, она обратилась к старой теме:
– Вряд ли. Ведь я могу прочесть то же самое в кулинарных книгах. Так и в чём смысл?
Она поднялась с кровати, расправила вмятины и, помахав птичкам, покинула спальню. В этот раз они остались без патефона.
***
Нелли не считала, сколько дней прошло с его отъезда. В её привычную рутину вклинилось посещение птиц, но и к нему она уже привыкла. Пустота и серость окружающего мира скрашивалась лишь двумя чирикающими комочками – рыжим и жёлтым – которые были рады её видеть. После нехитрой заботы о них она припадала лицом к одеялу на кровати Муза. В остальном она продолжала избегать встреч с фру Эгдалль, стойко сносить вопли Мелинды Ларссон в нотариате, сухо общаться с матерью по телефону.
Весь выходной Нелли то и дело прислушивалась, не шагает ли кто-нибудь по площадке. После того, как она в очередной раз приложила ухо к замочной скважине, её осенило: возможно, музы вообще не пользовались дверьми, а она шпионит за ним, как прислуга из старых фильмов – за хозяевами.
Она села за письменный стол в гостиной, присмотрелась к нему и сдула пыль. Серые частицы взвились в воздух, Нелли, кашляя, с силой отворила окно. Малярная лента со подложенными в щели газетам треснула, в комнату ворвалась бодрящая октябрьская прохладца.
Она высунулась в окно, вдохнула полной грудью и тут же пригнулась, заметив движение. Что-то залетело внутрь с улицы, чуть не попав ей в лоб. Она повернула голову: в её шали застрял нос бледно-жёлтого бумажного самолётика. Нелли покрутила в руках незатейливое оригами, и её ноздри пронзил тот же аромат, что исходил от вещей Муза. Концентрированный, свежий, он ускорил биение её сердца.
Она пересекла комнату, остановилась у трельяжа, чтобы поправить причёску. Распахнув дверь, Нелли чуть не наступила на корзину с пышным бантом на ручке. Дно корзины было устлано соломой, на которой лежало несколько на которой лежало несколько обёрнутых вощёной бумагой кирпичиков. В каллиграфических подписях поверх каждого она узнала названия дорогих сыров.
Ошарашенная, она отставила подарок на скамейку в прихожей и вышла в подъезд одновременно с Музом. С радостным визгом она кинулась ему на шею. Он подхватил её под мышками и покружил на месте. Нелли стукнулась ногой о стремянку, ведущую на крышу.
– Ох! – Вырвалось у неё из груди. Но боль от ушиба ушла ровно в тот момент, как Муз улыбнулся.
– Привет, Нелл.
– Здравствуй. Спасибо за подарок!
Ей не терпелось узнать подробности его путешествия, но такт требовал выполнить пару социальных ритуалов.
– Давай скорее распакуем его. – Предложила Нелли.
– Мне говорили, что некоторые из этих сыров прекрасно сочетаются с горячим шоколадом. – Заметил Муз. – Проверим?
– Ох, жаль, у меня остался только кофе. Почему бы не попробовать с ним?
– Не спеши: у меня есть шоколад.
– Чудесно! – Обрадовалась она. – Тогда с тебя напитки, а с меня нарезка. Ты зайдёшь в гости, или мне зайти к тебе?
– Хм-м, а почему бы нам не расположиться прямо здесь?
Она проследила за его взглядом до лестницы.
– Хорошо, тогда я возьму коврик.
Пять минут спустя они оккупировали верхнюю площадку. Тарелка с кубиками сыра всех оттенков от белоснежного до тыквенно-рыжего стояла между ними, а кружку с дымящимся какао каждый держал в руках.
Нелли покосилась на соседа, который обмакивал сыр в напиток перед тем, как отправить в рот, но не стала говорить об этом, а просто попробовала также. Сочетание текстур ей не понравилось, она поморщилась.
– Что, плохой сыр? – Забеспокоился Муз. – Так и знал, что тот прощелыга меня обдурил.
– Нет-нет, – заверила его Нелли, – он замечательный. Просто мокрым он кажется хуже, чем есть на самом деле.
Сосед пожал плечами. Она приступила к расспросам:
– Как ты съездил? Я хочу знать всё!
– Ну, пф-ф, – заговорил он, не дожевав, – программа была насыщенной. Я даже не думал, что в Швеции столько муз, тем более, начинающих. Познакомился с коллегами из Этельсборга.
– Надо же! И много здесь твоих собратьев?
Муз посчитал в уме, загибая пальцы.
– Пять-шесть стажёров, не меньше. Есть и кураторы, но они себя ничем не выдали, видимо, не хотели общаться с молодняком.
– Как так? Ты никогда не видел своего куратора? – Удивилась Нелли.
– Нет. Мы общаемся письмами.
– И на какой адрес вы их отправляете? Дай угадаю: Небесная канцелярия, дом 1, верховья ноосферы?
– Технически, в небесную канцелярию, но нет. Я просто пишу «Бюро муз» в строке получателя и оставляю письмо на подоконнике, а к утру его забирают. Самая удобная почта Гёталанда, скажу я тебе.
– Ещё и самая быстрая, – буркнула Нелли, вспоминая, как на прошлой неделе бегала до почтамта за выписками из земельного реестра.
Пригубив шоколад, она спросила:
– Что нового ты узнал?
Он начал говорить: эмоционально жестикулируя, смеясь над тонкими шутками Талии, которая выступала на симпозиуме, пародируя речь Полигимнии в лицах, с умным видом рассуждал о высоких материях на сложном языке, которым и сам осторожно оперировал, а Нелли и вовсе поняла лишь пару слов. Затем он делился байками матёрого Фиолетового Муза, заведовавшим всем североевропейским регионом на тонком плане. Погружённые в беседу, они не заметили, как у их разговора появился свидетель.
Анита всегда подбиралась к своей жертве тихо. Она знала каждую скрипучую половицу и старательно их избегала. Её лёгкие, как у балерины, шаги не раз заставали Нелли врасплох. Снизу повеяло холодом. Пирующие как по команде вперились в полумрак уходящей вниз лестницы.
Фру Эгдалль сверкнула золотым зубом из-за перил и тут же исчезла в темноте.
– Наверное, мы слишком шумим. – Прошептала Нелли.
Муз пожал плечами и сказал:
– Ничего же не случилось. Дадим провидению шанс.
– Ага, привидению… – Съязвила она. – Бьюсь об заклад, она сверлила нас взглядом целую минуту. Уверена, когда-то она работала в тайной королевской полиции.
– Ты мыслишь узко: Анита наверняка её возглавляла. – Он изобразил перезарядку ружья и прицелился.
Белоголовая старуха вновь вытянула шею из-за перил и подалась вперёд. В руках она держала блюдо. Когда она почти добралась до верха, Муз вскочил с места, бочком спустился на один уровень с ней и, отвесив гротескный поклон, поприветствовал:
– А, фру Эгдалль, добрый вечер!
– И вам не хворать, юноша. – Сказала она.
Нелли тоже поздоровалась с ней, но без энтузиазма Муза. Старуха смерила её взглядом, словно выбирая, к чему придраться на этот раз. Закатный свет пролился на её лицо через круглое окошко под потолком. Иллюзорно гладкое в лучах засыпающей звезды, оно свидетельствовало былой красоте хозяйки: тонкие черты, высокий лоб с вдовьим мысом, который придавал ему форму сердечка. Пронзительные сапфировые глаза смотрели на Гюллинг без привычной укоризны.
– Мадам, прошу: присоединяйтесь, – пригласил Муз.
Нерешительно, словно боясь попасть впросак в высшем обществе, она протянула ему блюдо с чёрствым овсяным печеньем и сказала:
– Ну что вы, я только хотела удовлетворить своё любопытство. Мне было интересно, кто сидит наверху и что вы едите.
– Фру Эгдалль, угощайтесь, – предложила Нелли, протягивая ей тарелку. – Это сыр из Стокгольма. Очень вкусный.
Переминаясь с ноги на ногу и скрючившись сильнее обычного, Анита спросила, глядя на квартирантку исподлобья:
– Могу ли я обменять немного вашего сыра на печенье? Конечно, если вы не возражаете.
– Да, с удовольствием, – вклинился Муз.
Пересыпая сыр на блюдо, Нелли впервые увидела, как уголки губ Аниты приподнялись. Та, в свою очередь, по одному выложила на опустевшую тарелку печенье, пожелала всем доброй ночи и заковыляла вниз.
Муз сказал ей вслед:
– Если передумаете, мы будем здесь ещё с четверть часа.
Оглянувшись через плечо, Анита со сдержанной улыбкой кивнула.
Прежде чем она спустилась, подаренное ею печенье уже умяли. Жёсткое настолько, что без размачивания в какао оно непременно сломало бы кому-нибудь зуб, оно оказалось ещё и скверным на вкус. Но Гюллинг оценила спонтанный жест домовладелицы, ведь та, вероятно, отдала последнее лакомство, припасённое для чаепития.
– Зачем ты настаивал? – Спросила Нелли, когда замок на двери старухи щёлкнул.
Муз потёр ладони в предвкушении:
– Чувствую, Анита нас ещё удивит. – Объяснил он. – Интуиция никогда меня не подводила.
– Напомни, как давно ты работаешь музом? – Подмигнула она.
– Кажется, что всю свою жизнь.