Весь Ипсвич собрался на похоронах Полли Портман. «Новости Ипси» прислали фотографа с камерой, а вокруг здания церкви кружили журналисты из других изданий. Достопочтенный мэр Нидлман собственной персоной сидел на скамье позади Элис и её родителей в тёмно-сером костюме и брогах[7], начищенных до невероятного блеска. Его жена Мелани Нидлман сидела рядом в элегантной шляпе из перьев. Их одиннадцатилетняя дочь Нора, которая училась с Элис в одном классе, тоже была здесь в миниатюрной копии шляпы своей матери. Элис не слишком-то любила Нору Нидлман. Будучи дочерью мэра, она порой держалась так, словно считала себя лучше остальных детей.
Элис проплакала навзрыд целых два дня. Её нос покраснел, как у оленя Рудольфа, а внутри она чувствовала себя куском швейцарского сыра – дырявым и комковатым. Мать сидела рядом, сминала носовой платок с такой силой, словно стремилась его задушить, а с другой стороны от неё сидел отец Элис и выглядел совершенно несчастным в колком шерстяном костюме.
Пока преподобный Флауэрс готовился прочитать некролог, мальчик по имени Чарли втиснулся на свободное место рядом с Элис.
– Соболезную по поводу тётушки, – прошептал он.
Очевидно, он не знал, что на похоронах в первом ряду сидят только родственники. Мать Элис смерила Чарли недовольным взглядом, но тот, кажется, не заметил. Элис же совершенно не волновало, где он сидит. Ей было так грустно, что всё остальное отступило на второй план. Преподобный Флауэрс прочистил горло и начал читать панегирик[8] в честь Полли Портман: сколько добра она принесла Ипсвичу и как все кругом её любили.
– Среди нас нет тех, кого бы Полли не одарила сверх всякой меры. Своей неизменной улыбкой, щедростью духа и вкуснейшими пирогами.
Его глаза увлажнились, а голос задрожал, но он продолжал:
– День благодарения в доме пастора никогда не будет прежним без её великолепных пирогов с пеканом, которые так украшали стол.
Люди вокруг Элис начали всхлипывать и трубно высмаркиваться, но она уже выплакала все слёзы. Ощутив, что к горлу подступает комок, она огляделась в попытке отвлечься, и обнаружила грязные ногти Чарли Эрдлинга.
Элис знала Чарли бо́льшую часть своей жизни, но не дружила с ним. Как и Нора Нидлман, он учился с ней в одном классе. Тощий и слишком высокий для своего возраста мальчик, с ярко-рыжими волосами и гигантским размером обуви. Он носил стрижку «под ёжик» с плоским верхом, и при этом ему так сильно выбривали волосы у висков, что просвечивала кожа головы. Полли Портман иногда нанимала Чарли для разной работы – например, выбросить накопившийся мусор или донести продукты из магазина. Пока Элис изучала его ногти с тонкими ободками жирной чёрной грязи, она задумалась, слышал ли кто-нибудь в доме Эрдлингов о существовании мыла и щёток для ногтей.
Когда преподобный Флауэрс наконец-то вышел из-за кафедры, Чарли ткнул Элис под рёбра острым локтем и указал большим пальцем на гроб Полли с открытой крышкой.
– Ты сейчас пойдёшь прощаться с тётей? – спросил он.
Элис содрогнулась. Ей совершенно не хотелось смотреть на тело тёти Полли, застывшее и холодное, в длинном деревянном ящике. Она надеялась, что дух тёти очень далеко – радостно печёт пироги для толпы голодных ангелов на небесах.
– Иди, если хочешь, – промолвила Элис и сгорбилась на скамье. – Думаю, я ещё тут посижу.
Родители Элис подошли попрощаться первыми, и сразу за ними последовал мэр Нидлман. Его жене удалось устроить так, что в то время когда мэр возьмёт под руку мать Элис и поведёт её по проходу из церкви, фотограф «Новостей Ипси» сделает фотографии для газеты. Мэр выставил свою кандидатуру на очередные выборы, и его жена, которая по совместительству руководила предвыборной кампанией, никогда не упускала хорошую возможность для рекламы. Всего за неделю до того мэр позировал вместе с Полли в её пекарне для статьи в журнале «Лайф». Элис узнала об этом не от тёти Полли – та никогда не кичилась подобными вещами, – но от жены мэра, которую они с матерью встретили в магазине в секции замороженных продуктов.
– Ты слышала, Рут? – хвасталась тогда миссис Нидлман. – Журнал «Лайф». Притом что выборы будут в ноябре… что ж, лучше времени и не придумаешь. Генри, конечно, даже не хотел давать интервью – он ненавидит разговаривать с журналистами не меньше, чем произносить речи, но я сказала: «Дорогой, от такой рекламы разве что дурак откажется». Знаете, как говорят: сегодня в кабинете мэра, завтра – в Овальном кабинете. Президент Нидлман – звучит неплохо, правда?
Мать Элис недолюбливала Мелани Нидлман, считая её эгоцентричной и слишком взвинченной. Пока мэр Нидлман вёл мать Элис по проходу после службы, его жена шла в паре шагов позади и смахивала перхоть с его плеч между вспышками фотокамеры. Миссис Нидлман так сосредоточилась на этой задаче, что не заметила пожилую седоволосую женщину в чёрной вуали, которая пыталась протиснуться мимо. Наконец дама, тяжело опираясь на трость, постучала по плечу миссис Нидлман рукой в перчатке.
– Можно пройти, милая? – проскрипела она. – Я немного тороплюсь.
Мелани Нидлман сделала шаг в сторону, пропустив даму, и снова направила всё своё внимание на перхоть мужа.
Несколько минут спустя большая зелёная «Шевроле» выехала со стоянки у церкви и направилась к пекарне.
Элис не хотелось выходить и слушать болтовню посторонних людей о том, как они будут скучать по тёте Полли и её пирогам. Никто не будет скучать по тёте Полли так сильно, как Элис.
В церкви оставалось ещё много людей, желающих попрощаться с Полли. Чёрные фигуры двигались по проходу друг за другом, напоминая цепочку муравьёв. Посмотрев вниз, Элис увидела, что у неё развязался шнурок, и наклонилась завязать его – на сей раз на два узла, чтобы он точно продержался. Выпрямившись, она заметила высокую женщину в объёмном платье, которая нависла над открытым гробом. Большое кольцо на её указательном пальце блестело и сверкало в солнечных лучах, проникавших в церковь через высокие арочные окна. И хотя она стояла к Элис спиной, девочка сразу поняла, кто это. Мисс Гурке, директор её школы, всегда одевалась в такую свободную одежду, что туда поместился бы ещё один человек – и даже осталось бы место.
Элис боялась мисс Гурке. Её отличала не только странная манера одеваться – её кожа маслянисто блестела, напоминая Элис о змеях.
Больше всего мисс Гурке досаждали опоздавшие. Она стояла в дверях и, если дети приходили хотя бы на секунду позже звонка, хватала их за капюшоны курток и тащила в свой кабинет. Ещё с детского сада Элис взяла за правило приходить в школу как минимум на пятнадцать минут раньше.
Со своего места на скамье Элис наблюдала, как мисс Гурке опустила голову, положив обе руки на край гроба. Попрощавшись, она сделала нечто странное. Вместо того чтобы отвернуться, она наклонилась над гробом и сунула в него руку, как будто собиралась приподнять голову Полли и поцеловать её перед расставанием. Должно быть, она передумала, решила Элис, когда мисс Гурке отдёрнула руку и, не оглядываясь, пошла к выходу быстрым шагом.
Элис оставалась внутри до тех пор, пока помещение не опустело и не разошлись последние скорбящие. Стало очень тихо и спокойно – подходящее время, чтобы воскресить в памяти множество особенных моментов, которые они разделили с тётей Полли.
Она вспомнила, как однажды зашла в пекарню по дороге домой из школы и застала тётю за прилавком. Та выжимала сок из лимонов, чтобы напечь «шахматных» лимонных пирогов.
– Можно я буду вылавливать семечки? – спросила Элис, с радостью забираясь на красную табуретку.
Полли закончила выжимать последний лимон и передала миску Элис. Потом протянула ей вилку.
– Вылавливай на здоровье, – улыбнулась она.
– Мама говорит, ты могла бы заработать миллионы, если бы захотела, – сообщила Элис, извлекая вилкой скользкие белые семечки и складывая их на блюдечко, которое тётя поставила рядом с ней. – Разве ты не хочешь разбогатеть?
– Я уже богата во всех отношениях, которые имеют значение, – ответила Полли. – И твоя мама тоже, даже если она ещё этого не знает.
В ожидании, пока Элис закончит, Полли рассеянно теребила медный ключ, который висел у неё на шее на цепочке. Она всегда так делала во время разговора – то совала ключ за ворот блузки, то вытаскивала его наружу. Элис нравилось смотреть, как он вращался на весу, её завораживали отблески огня, отражавшиеся на поверхности, когда тётя ставила пирог в пылающую духовку. Это был единственный ключ от двери пекарни, и Полли всегда носила его на шее, чтобы не потерять.
Когда семечек в лимонном соке не осталось, Полли послала Элис в кладовку за сахаром, а сама сходила за корзиной свежих коричневых яиц, которую кто-то оставил на пороге утром.
– Если я кое о чём спрошу, ты обещаешь ответить честно, тётя Полли? – задала вопрос Элис, оперевшись локтями о прилавок и наблюдая, как тётя тщательно ополаскивает яйца.
– Конечно, – кивнула Полли. – Спрашивай о чём угодно.
– Я фантазёрка?
– Однозначно, – ответила Полли и ловко разбила яйцо о край миски.
– Этого я и боялась, – вздохнула Элис.
– Что ты имеешь в виду? Богатая фантазия – это чудесно.
– Мама так не думает, – призналась Элис. – Её это раздражает.
– Чепуха, – отмахнулась Полли, отложила скорлупу и взяла следующее яйцо.
– Иногда я сочиняю песенки, – сообщила Элис. – Мама говорит, это особенно раздражает.
Полли посмотрела перед собой отсутствующим взглядом.
– Твоя мама раньше пела словно ангел.
– Правда? – Элис не могла припомнить, чтобы мама пела при ней.
– Слушать её было наслаждением, – поделилась Полли.
– Мама говорит, мне медведь на ухо наступил.
– Добро пожаловать в клуб, – сочувственно засмеялась Полли. – Я бы не отличила диез от бемоля, даже будь это вопрос жизни и смерти. А может, споёшь мне свою песенку?
– Прямо сейчас? – Элис вскинула брови.
Полли кивнула, и Элис, спрыгнув с красной табуретки, прочистила горло и запела песенку, которую только что придумала.
Пироги горячие и круглые у Полли!
Ешьте их на улице, дома или в школе!
С голубикой, ежевикой, вишней и морошкой!
Ешьте вы их вилкой или ешьте ложкой!
Когда Элис закончила петь, Полли заключила её в объятия.
– Браво! – воскликнула она.
– Никогда не слышала про пироги с морошкой, – пожала плечами Элис. – Но иногда приходится вставлять в песни странные вещи ради рифмы.
– Мне очень понравилось, – заверила её Полли. – С морошкой и всем остальным. Я очень тебя люблю, Элис.
– Жаль, что я недостаточно хорошо пою, – смутилась Элис.
– Важно быть благодарными за таланты, которые у нас есть, – подбодрила её Полли. – Ты отлично сочиняешь песни. Никогда об этом не забывай.
У Элис внутри сделалось тепло и сладко, словно она была пирогом тёти Полли. Ей хотелось остаться в пекарне навсегда. Тётя Полли была единственным человеком, кроме неё самой, которому нравились бутерброды с мягким сыром и оливками. Их они ели на обед в день, когда она умерла. Это была пятница в середине июля – время школьных каникул, и Элис пришла в пекарню, чтобы помочь тёте очистить бушель ревеня для пирогов. В полдень они устроили перерыв и поели бутербродов на кухне наверху, сидя за столом напротив друг друга. Тётя Полли сказала, что ей нездоровится, и захотела ненадолго прилечь. Элис накрыла её лоскутным одеялом с леопардовым рисунком, которое лежало сложенным в изножье кровати, и когда она наклонилась поцеловать тётю в гладкую щёку, Полли Портман прошептала последние слова: «Спасибо тебе большое». К утру она ушла навсегда.
Элис сама не знала, сколько времени просидела одна в церкви, погружённая в воспоминания, но, когда встала, обнаружила, что у неё затекла левая нога, поэтому пришлось ей потрясти. Она правда собиралась выйти на улицу и найти родителей, но по непонятной причине ноги понесли её по проходу прямо к открытому гробу тёти. Нужно признать, что над её внешностью хорошо поработали – завили волосы и накрасили губы розовой помадой приятного оттенка. Но когда Элис стояла там и глядела вниз на тётю Полли, у неё появилось очень странное ощущение. Она не смогла бы точно его описать, но что-то было не так.
Пирог с пахтой[9]
1 сырая основа для пирога (в форме диаметром 23 см)
3 больших яйца
¾ стакана сахара
3 ст. л. муки
1½ стакана обезжиренной пахты
1 ч. л. ванили
3 ст. л. свежевыжатого лимонного сока
1 ч. л. тёртой цедры лимона
1 ч.л. растопленного сливочного масла
½ ч. л. молотого мускатного ореха
Разогрейте духовку до 180°C. Расстелите поверх сырой основы пергамент или кофейный фильтр и слегка прижмите, так чтобы он прилегал к поверхности теста. Сверху бросьте горсть сухой фасоли. Поставьте форму с тестом в разогретую духовку и выпекайте 10 минут. Достаньте готовую основу из духовки и отставьте в сторону. Уберите с неё фасоль и выбросьте пергамент.
Установите температуру на 190°C. Взбейте яйца с сахаром, пока смесь не станет лёгкой и не приобретёт лимонный оттенок. Всыпьте муку и продолжайте взбивать, пока всё хорошо не перемешается. Добавьте пахту, ваниль, лимонный сок, цедру и масло, не переставая взбивать. Перелейте в выпеченную основу и присыпьте мускатным орехом. Выпекайте пирог 25–30 минут. Подавайте слегка охлаждённым.
Не забыть: любимый пирог Дорис Каперфью. (День рождения: 12 августа.)