Тема: «Легенды и мифы народов империи»
Автобус сломался под Листовцом12. Они простояли под дождем три часа, пока ползающий в грязи водитель и еще пара неравнодушных к технике пассажиров не вернули транспорт к жизни. В салоне было душно и тесно. Ноги Макса затекли, колени упирались в переднее сидение. Пахло выхлопными газами, потом и копченой курицей, которую ел толстый парень у окна, на соседнем месте.
Иногда плакали дети. Мальчишка лет шести, что сидел через проход, без стеснения разглядывал Гроша круглыми, полными любопытства глазами. Его внимание привлекла черная форма. На груди маленького пассажира болтался такой же, как и у Макса, пластиковый муляж кад-арта. У ребенка был дар, и его будущее было предопределено.
Если ты умеешь управлять энергией, тебя заберут в Академию в пятнадцать лет. Оторвут от семьи, от друзей, заставят забыть о мечте стать пожарником или космонавтом, ты не снимешься в кино и не побьешь рекорд на соревнованиях. Ты станешь пси-специалистом. Нерушимый закон, утвержденный предком нынешнего Императора. Макс понял это спустя год в казенных стенах, после четырех побегов и четырех позорных возвращений, после штрафа, для выплаты которого отец продал машину. Таких, как он, не спрашивали. Не спросят и этого мальчишку. В его интересах захотеть стать псионником, как произошло с большинством сокурсников.
– Мам, а расскажи, как появились пси, – затеребил сидевшую рядом женщину мальчик.
– Я уже столько раз рассказывала, – она бросила на Макса извиняющий взгляд.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста-а-а-а, пожалуйста-а-а-а-а, – заныл пацан.
– Хорошо, – сдалась она, и Грош понял, что она сдавалась так миллион раз до этого, по миллиону самых разных требований этого мальчишки. – Давным-давно в темные века, когда мертвые убивали живых тысячами…
Студент фыркнул. Чего ж не миллионами?
– Не было ни камней разума, ни псионников.
– Пока не родился Император Керифонт? – не утерпел сын.
– Да, – согласилась мать. – Но тогда он еще не был Императором. Он был простым человеком, который понял, что может прогонять блуждающих, может причинять им боль, может…
– Убивать призраков! Х-дышь! – пацан взмахнул рукой, имитируя удар.
– Да. Но он был один. А один не способен спасти всех, не может быть повсюду.
– И тогда он отдал свою силу камню, – юный слушатель как-то разом сник, эта часть легенды ему не очень нравилась.
– В горах, на самой-самой высокой вершине, люди нашли камень. Он был прозрачным, как вода, и каждый день его наполняло светом солнце. Ни один вернувшийся не осмелился приблизиться к нему.
– А почему? – мальчишка заерзал и бросил еще один взгляд на Макса. – Почему призраки не могли подойти к камню? Он был волшебный?
– Наверное, Вить, а может горы – это слишком высоко для них.
Юный псионник подумал и кивнул, соглашаясь. Грош отвернулся. Всего лишь легенда, ей не обязательно быть логичной, достаточно быть красивой.
– Керифонт добрался до камня и…
– А как же семь дней? – перебил сын. – Ты должна была сказать, что он шел семь дней и семь ночей, не ел, не пил, не спал.
«И сдох», – мысленно закончил Грош легенду. В таком варианте она понравилась ему больше.
– Тогда рассказывай сам, – предложила мать.
– Нет, ты, – мальчишка в знак примирения положил голову ей на колени.
– Он шел семь дней и не остановился, пока не дошел до вершины.
На своих двоих на вершину за неделю? – подумал Макс. – Супергерой, не иначе.
Он поймал себя на том, что качает головой, глядя на смущенного толстого парня, который достал очередную куриную ножку. В детстве все звучало не так плохо, как сейчас.
– Когда Керифонт увидел камень, силы его были на исходе. Он понял, что кристалл предназначался ему, а он – кристаллу.
– Мам, – робко прервал парень, – откуда он это узнал?
– Иногда, малыш, люди просто знают. Вырастешь – поймешь.
Грош повернулся и увидел, как мальчик сморщил нос, задумался на секунду, а затем кивнул. Его полностью устроило это обещание. Взрослые кажутся детям великанами из сказки, видятся чем-то большим, чем являются на самом деле, обладателями тайных знаний.
– Керифонт из последних сил поднял руки и положил их на нагретый солнцем камень, – женщина коснулась головы сына. – И камень впитал его силу, из золотого став красным. Защитник потерял сознание, здесь и нашли его воины спустя два дня.
«А чего не через две недели?» – Макс ухмыльнулся, ведя мысленный диалог. «Хватились, значит. Единственный защитник человечества лазает по горам, а им и горя мало».
– Воины спасли его, – голос пацана дрогнул, словно он слушал эту историю впервые.
– Спасли. Они принесли его назад. И камень тоже. Но лишь спустя время все узнали, что Керифонт сделал для людей, а что сделал камень для гор. Каждый, кто коснулся прозрачных граней, стал псионником. Все воины, сменявшие друг друга у носилок Керифонта, по очереди несли кристалл, и он наделял их силой. Он впитал силу одного, умножил ее и разделил между людьми и камнями. Целый отряд стал пси, а все камни, найденные в горах, стали отражением первого кристалла. Они превратились в кад-арты, вид-арты, сем-аши и выбирали себе людей, которых могли оградить от вернувшихся, – женщина вздохнула. – У воинов родились дети, внуки. Дар пробудился в потомках, из века в век их становилось все больше.
– А Керифонт? – грустно спросил мальчик.
– Он лишился силы навсегда, – ответила мать. – Но люди в благодарность за жертву избрали его Императором.
«Ну, предположим, не Императором, а Князем», – снова про себя возразил Макс, – «Императором стал его праправнук, огнем и мечом присоединивший к землям отцов Ладию, Перискор, Винию, Бронер13. Да и с избранием все не так просто, ведь откуда-то Керифонт взял своих воинов».
– С тех пор в роду Императоров рождались только люди.
– А камень? – юный псионник приподнял голову. – Куда делся камень?
– Говорят, он хранится в императорской сокровищнице.
– Он по-прежнему волшебный?
– Думаю, да, – мать взлохматила каштановые волосы.
Хороший камушек. Заверните два. Грош побарабанил пальцами по подлокотнику.
Автобус фыркнул и заурчал двигателем. Пассажиры радостно загомонили, мальчишка подскочил на месте и завертел головой, женщина улыбнулась.
До Троворота оставалось еще полтора часа.
Мать была бледна, но относительно цела (и, слава императору, не собиралась умирать), пусть конструкция вокруг ее колена и выглядела устрашающе.
– Максим, – она протянула руки, и он, присев рядом, положил на них голову, совсем как тот мальчишка из автобуса. В основном потому, что не хотел видеть, как она постарела за прошедший год, как новые морщины расчертили лицо, как резко обозначились скулы, набрякли веки, посветлели некогда такие же темные, как у него, глаза. Пока он был рядом, изменения казались незаметными, но стоило ему уехать, и все изменилось. Они изменились: она, он, отец. И он не хотел, чтобы она увидела отражение этих перемен в его глазах.
– Как ты? – глухо спросил он.
– Ничего, Макс, уже ничего.
– Как это случилось? – прозвучавшая помимо воли резкость в голосе заставила женщину на соседней койке вздрогнуть.
– Да, глупость полная. Несла пакеты с продуктами, устала, в голове лишь одна мысль, что сериал вот-вот начнется, ну, и поставила ногу мимо ступеньки. Сама виновата.
Грош поднялся и посмотрел матери в лицо.
– Тебя надолго отпустили? – быстрый вопрос, словно она опасалась, что он начнет задавать свои.
– У меня есть время проследить, чтобы это не повторилось, – Грош встал, посмотрел на съежившуюся на сером казенном белье женщину и почувствовал себя взрослым, ощутил великаном из сказки. Когда все успело так измениться?
– Ты ведь не уйдешь сейчас? – испуганно спросила мать, и он услышал за ее словами много такого, чего бы не хотел. – Скоро придет врач, опять будет говорить об операции, терапии. Максим, – голос сорвался, и она приложила руку к груди, пальцы с короткими обломанными ногтями чуть дрожали.
Он знал, о чем она его просит, видел, чего на самом деле боится. Всегда боялась, все равно не мог отказать. Не мог уйти.
Грош опустился обратно на кровать, воздух в палате показался ему спертым, а взгляды, бросаемые соседкой, навязчивыми и слишком жалостливыми. Он в жалости не нуждался. Ни в чьей.
– Я поговорю с врачом, – пообещал он, сжав ее руку.
Итог этих разговоров был неутешительным: и травматолог, и заведующий отделением сказали одно и то же. Нужна операция. В противном случае, кость могла срастись неправильно, плюс атрофия нервных окончаний. Тогда, в лучшем случае, мать будет ковылять с палочкой, в худшем – ездить на инвалидной коляске. Еще хуже то, что операция не покрывалась из имперской социальной страховки, а шла сверх нее. Тысяч на сорок сверх.
Он воспользовался телефоном матери, который до сих пор выглядел так, словно его вчера купили. Он купил, а она им почти не пользовалась.
Трубку взяли после третьего гудка.
– Привет, – проговорил Грош и представился, – это Малой.
– Тебя уже выпустили из психушки? – голос хрипло рассмеялся.
– Нет. Нужно поговорить.
– Приезжай, – милостиво разрешили ему.
Дом был самым обычным. Трехэтажный особнячок, выкрашенный голубой краской и отделанный белым орнаментом. Здание долго разрушалось, никто ни хотел браться за реставрацию сарая, объявленного памятником архитектуры. Пока, к возмущению сторожил, за него не взялся Шрам. Или Раимов Тилиф, успевший изрядно намозолить глаза корпусу правопорядка. На момент знакомства с Максом у него было около трех десятков хвостов. О чем и не преминул сообщить ему один мелкий мальчишка десять лет назад, встретив того на улице. Молодой мужчина, правую щеку которого пересекала ломаная линия шрама (от этого уголок глаза казался опущенным книзу, а еще не хватало части верхней губы), тогда очень напугал его мать.
Второй раз они встретились через два года, и Макс с удивлением отметил, что количество хвостов уменьшилось вдвое. Тогда же он заработал свои первые деньги, просто подержав в руке зеленовато-желтый кристалл, змеевик. Это сейчас Грош знал, что Шрам заставил пацана поднять сопротивляемость кад-арта онна на три, передав ему часть силы. И стоило это куда дороже, чем та, сотня, что дал Раимов.
Кад-арт – это не первый камень Керифонта, он не лишает псионника, взявшего его в руки, силы, а лишь впитывает ее частичку, которая со временем восстанавливается, как и любая другая энергия.
Макс оглядел фасад, ухоженный газон с цветами, козырек над крыльцом, с которого лениво капала вода. Дождь закончился, на тротуаре в серых лужах отражалось серое небо.
В здании располагался клуб спортивного туризма Эдвантин, названный в честь высокогорного озера, жемчужины в короне Инатара. Многие думали, что его председатель романтик, пока не встречались лицом к лицу. Один из журналистов разразился серией обличительных статей, экспрессивно рассуждая, что на самом теле перевозят байдарочники и студенты в своих больших рюкзаках. А потом вдруг в зените славы перевелся в областной центр на другом конце Империи. «Де юре» Раимов был чист перед законом и не имел никого отношения ни к проституции, ни к транспортировке оружия и лекарств. Каким чудом при такой насыщенной «путешествиями» жизни Шрам не обзавелся ни одним смертельным хвостом, оставалось для Макса загадкой.
Обычные хвосты регулярно подчищались, причем совершенно законно, разве что любопытные задавались вопросом, как он минует расписанные на год вперед очереди к пси-специалистам. А умные об этом не думали, помня о судьбе журналиста.
Грошев потянул на себя тяжелую железную дверь, глазок камеры ожил и повернулся, фиксируя посетителя. Приемная с двумя диванами, фикусом в кадке и секретаршей за массивным столом. Вместо ожидаемой длинноногой блондинки на него сквозь стекла очков смотрела дама в строгом сером костюме и тугим пучком на голове, по возрасту годившаяся студенту в матери.
– Вас ждут, – она указала на совершенно обычную дверь в конце коридора, а не на представительное полотно за спиной.
Макс смутно помнил, что комната, куда его отправили, была библиотекой. Стеллажи книг уходили под потолок, мягкие кресла, тумбочки, низкие столики, несколько торшеров со светлыми абажурами и гигантский каменный глобус у окна. В одном из кресел спиной к двери сидел мужчина, в руках которого белела страницами открытая книга.
С момента их первой встречи прошло десятилетие, время посеребрило и без того светлые волосы, придав им немного пыльный оттенок, лицо стало грубее, залысины на висках глубже, шрам на правой щеке казался трещиной на светлой коже, и только глаза остались такими же цепкими, в них по-прежнему горел лукавый беспокойный огонек.
– А ты подрос, Малой, – Тилиф указал на кресло напротив.
Макс сел, оглядел дорогой костюм, часы на запястье, кожаные туфли собеседника. В нос тут же ударил застарелый несвежий запах отрезанных хвостов и яркие аромаросчерки действующих. Шрам многим был неугоден и при жизни, и после нее. Но ему было наплевать. На груди поверх шелковой рубашки висели три кристалла: кад-арт, вид-арт, сем-аш.
Многие сказали бы, что он этого не достоин. Но решали не люди, а камни. После рождения ребенка приносили в сад камней, чтобы один из кристаллов отозвался на его зов и признал хозяином, до самой смерти защищая его разум от мертвых. Ничто не могло помешать этому: ни потоп, ни народное восстание, ни высадка инопланетян, ни отсутствие денег или времени. На земле, где призраки убивали живых, беспечность обходилась очень дорого. Но бывало и так, что младенцу отвечал не один камень, а два, еще реже – три. Кад-арт – камень разума, вид-арт – камень сердца, сем-аш – камень души. Три кристалла, три хранителя. С абсолютно одинаковой электронной начинкой и по сути взаимозаменяемые, но если поднять сопротивляемость каждого хотя бы на пару единиц, способность противостоять блуждающим усилится ровно в три раза. Таких, как мужчина напротив, называли счастливчиками. Таким завидовали.
– И остался таким же молчуном, – Шрам перевел взгляд на окно и без эмоций спросил. – Сколько?
– Откуда Вы…
– Ко мне за другим не приходят, – мужчина развел руками. – Только за деньгами.
– Мне нужны не деньги, мне нужна работа.
– Сколько?
– Тридцать пять тысяч, – Тилиф прищурился, и парень добавил. – И у меня только два, максимум три дня.
– Да, все такой же, – словно разговаривая сам с собой, повторил Шрам. – Работа на пять тысяч и на тридцать пять сильно отличаются друг от друга. Ты понимаешь это, Малой?
– Понимаю.
– Хорошо, – мужчина усмехнулся. – Возвращайся к матери в больницу.
Макс скрипнул зубами, вызвав еще одну полу улыбку. Шрам всегда знал то, что требовалось знать. Мужчина достал из кармана телефон и протянул парню.
– Нам нужна связь, судя по тому, что звонил ты с матушкиного, с этим проблемы, – он бросил аппарат Максу на колени. – Прекрати разыгрывать передо мной белошвейку с принципами. Сделаем дело – вернешь.
– Когда? – Грош убрал трубку в карман.
– Я позвоню, – мужчина взял отложенную книгу и перевернул страницу.
Макс ждал звонка весь остаток дня и даже часть ночи, которую провел в больнице, легко поддавшись на материнские уговоры. Точно также поддался и врач, и сестра-хозяйка, выделившая парню закуток со швабрами, раскладушку и байковое одеяло неопределенной расцветки. Он мог пойти домой, он почти хотел этого, но, глядя в умоляющие серые глаза, сдался. Мать не боялась оставаться одна, она боялась, что один останется он.
Но дома он все-таки побывал, пусть и не совсем так, как рассчитывал.
Чтобы добраться до родительской квартиры, нужно сесть на третий автобус, доехать до церкви, пересесть на девятнадцатый и выйти за одну остановку до конечной, на улице Старого Яма.
А можно дойти пешком. Сжимая руки в кулаки, то и дело останавливаясь, задирая голову к темному небу. Двухчасовая прогулка как способ успокоить бушевавшую внутри ярость.
Знакомая до каждой выщерблины лестница, дверь из фанеры, выкрашенная коричневой краской. У него не было ключей, но он почему-то был уверен, что она не заперта. Полумрак коридора, брошенная как попало обувь, мерцающий свет работающего телевизора в дверном проеме.
В большую, обставленную старой мебелью комнату, он прошел, не разуваясь. Круглый стол по центру, вместо скатерти – затертая на сгибах клеенка. На стуле, глядя на беззвучное изображение экрана, сидел мужчина. Перед ним опустошенная наполовину бутылка, стопка и банка помидор.
– Пришел, умник? Я уж заждался, – он рассмеялся. – Давай-давай, проходи, выпей.
Рука схватила бутылку и прозрачная жидкость, булькнув, перелилась в стопку. Мужчина был нетрезв, но движение отработано настолько, что мимо не пролилось ни капли.
– Давай, – взмах рукой.
Гость не шевельнулся.
– Али ты не мужик?
Вошедший не ответил, он стоял и смотрел на стареющего алкоголика, с его выпирающим брюшком под растянутой майкой, на волосатые руки, и испытывал отвращение. Больше всего на свете ему хотелось оказаться подальше от этих стен, оклеенных обоями в цветочек, подальше от этого пьяного урода.
– Али ты меня не уважаешь? Уже западло поднять стопку с таким как я? – мужик поднялся, угрожающе качнулся вперед, пальцы сжались в кулаки. – Высокомерный щенок. Все вы чернорубашечники такие, все…
Он замахнулся, но гость легко ушел от удара. Пьяного повело в сторону, он задел бедром стол. Бутылка упала, разливая остро пахнущую жидкость.
– Урою, мразь, – заорал он, бросаясь на молчаливого гостя.
Бутылка докатилась до края стола и упала на пол, каким-то чудом не разбившись.
Хозяин ударил снова, на этот раз удачнее, по лицу не попал, но задел плечо. Пришедший толкнул пьяного, тот грузно сел обратно на стул.
– Ублюдок, – взревел мужик, поднимаясь и бросаясь на гостя, лицо покраснело, вены на шее вздулись.
Это даже не было похоже на драку. Это вообще не на что не было похоже. Размашистые, дерганные движения пьяного с лихвой компенсировались силой. Пришедший отступал, блокировал удары, словно не желал причинять хозяину вред. Замах, гость пригнулся, короткий рык, удар в пустоту – и пришедший скользнул в сторону. Ругательство, гость перехватил руку и снова оттолкнул от себя хозяина.
Но долго так продолжаться не могло, от всех ударов не уйдешь. И кулак мужчины все-таки врезался в живот. Из горла пришедшего вырвался хрип.
– Получил, сопляк, – удовлетворенно сказал пьяный и ударил снова, на этот раз в грудь.
Гость согнулся, задевая и опрокидывая стул.
– Мразь!
Мужик налетел, уронил противника на пол, подмял под себя и ударил. Гость поднял руки, все еще защищаясь, а не атакуя.
– Я научу тебя уважать старших! Научу, – удар по рукам, – уважать, – удар в лицо – и что-то хрустнуло. – Старших!
Гость все еще молчал, и только хриплое дыхание срывалось с разбитых губ. И это бесило мужчину. Он хотел слышать мольбе о пощаде, он привык их слышать. Это доставляло удовольствие, охлаждало ярость. Они должны были хныкать и просить. Он здесь хозяин. Он и только он будет решать, когда остановиться. Но упрямый молодчик в черной рубашке продолжал молчать.
– Сопляк! – удар.
Темно-серые глаза встретились с черными, небо с землей. Что они увидели друг в друге? От чего занесенная рука пьяного чуть дрогнула? Неизвестно. Но мужик бы все равно ударил, на этот раз чужая безмолвная боль не приносила удовлетворения.
Из-за спины нападавшего появилось лезвие, поймало искусственный свет телевизора и четким движением прочертило на горле хозяина горизонтальную линию. Кожа разошлась, в стороны, окатив лицо и руки гостя, алой кровью. Булькнуло, челюсть клацнула, и прежде, чем мужик с остановившимся взглядом повалился вперед, пришедший успел подумать лишь об одном: «Почему кровь такая горячая? Разве она может быть такой горячей?»
Макс рывком поднял голову от подушки. Все еще ощущая на коже обжигающее прикосновение чужой смерти. Сердце грохотало в ушах, во рту было сухо, пальцы сжимали край одеяла.
Что было? Сон? Явь? Мечта?
Парень сел и протер лицо руками. День начинался так, что впору совсем не вставать с кровати.
Телефон зазвонил за полчаса до полудня, ровно в тот момент, когда он сидел в палате матери, а человек в серой форме корпуса правопорядка сообщал, что этой ночью в их доме был убит его отец, Грошев Вирон. Не ответить он не мог, пусть мать, едва замечая, что происходит вокруг, цеплялась за руку, как заведенная повторяя одно и тоже:
– Нет! Боги, нет! Макс, нет, пожалуйста!
Парень поднес телефон к уху.
– Серый тенвер на больничной стоянке, – сказал хриплый голос. – Избавься от формы, в ней ты привлекаешь внимания больше, чем клоун в трико, – голос замялся, но все же добавил. – И постарайся не привести «следака», что сидит напротив.
Макс опустил аппарат. Пальцы матери впились в его запястье, из глаз катились слезы, на рвущее грудь дыхание не хватало дыхания. Она мотала головой, не слушая, что говорил офицер. Не желая слушать, и все еще повторяя:
– Нет! Нет! Нет! Максим!
Будто он что-то мог изменить.
Конструкция вокруг ее колена шевельнулась, когда она попыталась приподняться, но парень положил руки на плечи, удерживая на месте, и едва заметно кивнул капитану корпуса. Слава богам, тот все понял.
В палату вошли трое, соседка с напуганным лицом, доктор и медсестра, сменившая Гроша у кровати, и также старающаяся удержать мать на месте.
– Как он умер? – спросил Макс, выходя вместе с офицером из палаты.
– Ему перерезали горло, – ответил мужчина.
Парень до боли стиснул зубы, стараясь отогнать картинку того, как из ровного, словно прочерченного по линейке, разреза толчками выходила кровь. Макс оглянулся, матери как раз делали укол, а она продолжала плакать.
– Один из соседей видел около дома молодого человека в черной форме, – мужчина средних лет демонстративно осмотрел рубашку Макса.
– Я всю ночь был здесь.
– Знаю, – капитан, кад-арт которого был спрятан под форменной рубашкой, жестом предложил студенту пройтись по коридору. – Твоя мать уговорила врачей нарушить правила. Но это не значит, что ты не мог выбраться.
– Не значит, – согласился Макс.
– Сестрички на дежурстве заскучали и решили позвать тебя в свою теплую компанию, живой псионник, и все такое, – мужчина позволил себе легкую улыбку. – И было это в аккурат около двух часов ночи.
– Я не был в сестринской.
– Точно, у них руки не поднялись тебя будить. Но этим своим любопытством они сделали тебе алиби.
– А оно мне нужно?
– Этот же сознательный сосед видел, как пару дней назад Грошев старший спустил свою жену с лестницы. И он же вызвал ей скорую, – они остановились у окна. – Рвать волосы от горя ты вроде не собираешься, так что сам скажи, нужно тебе алиби или нет.
Макс отвернулся.
– Когда ты в последний раз виделся с отцом?
– В прошлом году в августе, приезжал на побывку.
– Не начинай врать, – строго предупредил офицер. – Тебя видели у дома вчера в десять утра, через час после прибытия автобуса из Шоромы.
– А вы многое уже успели, – кивнул Грош. Сквозь оконное стекло была видны часть стоянки и серебристый тенвер, стоящий с правого угла здания. – Видели меня? Или человека в черной форме?
– После того визита Грошев был жив и здоров, он даже успел полаяться с соседкой Ехивановой, – сказал капитан. – Не понимаю, зачем тебе это скрывать.
– Не зачем. Только вот незадача, я там не был и не мог быть. Автобус три часа простоял под Листовцом. Я приехал в начале двенадцатого.
Мужчина крякнул.
– Н-да, успел многое, но не все, – он улыбнулся, только глаза остались цепкими, оглядывая каждый сантиметр черной формы.
– Хотите взять в лабораторию? – предложил парень. – Убийство – грязнее не придумаешь, а всю кровь не смоешь.
– Хочу, – не стал отнекиваться офицер.
В подсобке собранная раскладушка и сумка с вещами все еще соседствовали с оцинкованными ведрами и швабрами. Пока Грошев переодевался в клетчатую рубашку и серые джинсы, капитан внимательно осмотрел вещи.
– У тебя есть нож? – задал он вполне ожидаемый вопрос.
– Конечно, – Макс расстегнул боковой карман, вытащил складной нож, выигранный в споре и, положив поверх стопки черной одежды, передал следователю.
– Теперь все?
– Пока да. Город не покидать.
– Это вряд ли, – Макс достал выданную Арчи бумагу. – Через три дня я вернусь в лагерь, а еще через месяц – в Академию.
– Значит, поторопим лабораторию.
– Меня задержат?
– А что, очень хочется? – на этот раз улыбка офицера была искренней. – Алиби плюс добровольное сотрудничество со следствием, еще кое-какие детали, которые я не вправе раскрывать – все это заставляет меня не торопиться с выводами.
Парень нахмурился, раньше отсутствие доказательств никого не смущало, хватало одного его вида. В резких, почти хищных чертах лица, легко было видеть злодея. И ведь видели, да и он обычно оправдывал ожидания публики.
– Капитан, – окликнул уходящего следователя Грош, может, тот и представлялся, но имя парень успел начисто забыть. – Он вернулся?
– Это ты у коллег спроси, – мужчина обернулся. – Не сегодня-завтра специалисты явятся к твоей матери, и ей придется с ними поговорить.
Макс и сам это знал. Но волновало парня совсем другое: чтобы не происходило в лагере, оно последовало за Грошем сюда. Ни о какой случайности не может быть и речи. Девять из десяти, что охота шла именно за ним.