От настойчивых рекомендаций остаться в штабе армии я отказался и на следующий день перебрался ближе к линии фронта с официальной версией – проведение плановой инспекции. Статус должности позволял, и я всем видом показывал, что по настоянию Её Величества объезжаю войска, проверяя состояние дел. По моему настоянию о плане контрнаступления строжайше запретили открыто обсуждать, делиться какими сведениями с кругом лиц, не вовлечённых в предстоящее событие, а событие намечалось грандиозное. Одновременно радовало и настораживало пассивное поведение врага.
О методах ведения разведки сего времени меня лично просветил начальник особого отдела армии. Именно он рассказал, что главными инструментами разведывательной деятельности являются: вербовка допущенных к тайне лиц, визуальное наблюдение и самое неприятное – взятие языка. Ничего нового, всё те же проверенные методы. Готовя операцию, я старался минимально ограничить круг лиц, осведомлённых о планируемом контрнаступлении, но скрыть передислокацию войск, и это тогда, когда фактически летняя кампания ещё не началась, увеличение количества обозов, двигающихся от складов к расположенным на передовой частям, тихие перешёптывания среди солдат, не удавалось. И я боялся, что враг предпримет контрмеры, которым с достаточной быстрой противодействовать не смогу.
Из размышлений вывел бодрый голос:
– Господин представитель Императрицы, – именно так я просил обращаться ко мне при посторонних ставшего на постоянной основе моим адъютантом лейтенанта Красса, – прибыл фельдъегерь из штаба армии.
– Проси.
Я хоть и недалеко выдвинулся вперёд, ближе к линии фронта, но расстояние в три-четыре часа конного хода доставляло с одной стороны неудобство в координации действий с командующим, но с другой стороны, ускоряло принятие оперативных решений на местах.
Вошёл запыхавшийся курьер, протянул запечатанный пакет. Вскрыл, углубился в чтение, одновременно приказав:
– Лейтенант Красс, накормить курьера, подготовить сменную лошадь и ждать указаний.
Оставшись один, внимательно перечитал послание. В нём докладывал начальник тыла, что обозначенное обмундирование, боеприпасы и прочие затребованные мной для начала боевых действий материальные ценности, обозом направлены в части и через двое суток прибудут к месту назначения. Наступала решающая фаза подготовки к контрнаступлению. Через считанные дни дивизии будут полностью снабжены необходимым, южная группировка скрытно выдвинется в указанный ей район, а северная и так находилась на позиции начала атаки.
«Надо бы как-нибудь разузнать, что делается в стане врага. Последние сведения начальника особого отдела армии туманны и не содержат ничего интересного, а вот что конкретно планирует в летнюю кампанию враг так узнать и не получается», – думал, продолжая в уме перебирать варианты возможных контрмер противника при начале наступления. Погода хоть и устоялась. Весна постепенно входит в свои права и некоторые дороги достаточно просохли, но для скорой переброски сил этого будет недостаточно. Что удручало, я не располагал сведениями о резерве противника. Сколько он может выставить дивизий, начни я операцию. Это был риск, но риск оправданный. Если дальше тянуть, дожидаться, когда сенарцы первыми предпримут атаку на наши позиции, то, разделённая надвое армия с большой долей вероятности не выдержит натиска и придётся отступать.
– Господин представитель Императрицы, – вновь вывел из размышлений адъютант, – прибыл лейб-капитан Дудикс.
Я его сегодня не ждал, но этот уже немолодой офицер часто прибывал без приглашения и практически всегда или с дельными предложениями, или, как можно сразу понять, с жалобами на тыловиков.
– Что у тебя, лейб-капитан? – осведомился у вошедшего офицера. Он был явно чем-то взволнован.
– Господин штабс-полковник, – немного отдышавшись, начал офицер, – ночью, со стороны Дуговатовки мои люди видели множество передвигающихся огней. Утром я послал туда разъезд проверить, что там происходит, но он исчез, не вернулся. Вторую группу, чтобы не привлекать внимание своим интересом я отправлять не стал.
– Противник занял Дуговатовку? – задал очевидный вопрос, а сам продолжал лихорадочно думать. Весь мой план строился на скрытном захвате этого населённого пункта, что открывал южной группировке дорогу к конечной цели – Кенасовке. Если придётся с боем брать ещё и Дуговатовку, то одновременного удара и обходного манёвра не получится. Неизвестно, какими силами занял противник населённый пункт и сколько времени понадобится для завладения этой промежуточной, но важной точкой.
– Точных сведений нет, но все признаки говорят, что в Дуговатовке расположилось до роты противника.
– Примерно рота… – повторил предположение офицера. Оснований не доверять этим сведениям у меня не было, но я всё-таки уточнил, – Уверен? Может ошибся и ночью вернулись местные жители?
– Никак нет! Ошибиться не мог. Да и местных там, откуда так много, всего десяток дворов наберётся. На отшибе село стоит, вдали от основных дорог и конный разъезд не мог просто так кануть в небытие. Словно сквозь землю провалился.
– Конный разъезд… – я продолжал лихорадочно соображать. Потеря конного разъезда не великая утрата, но если их захватили в плен, и они заговорили… – они знали о подготовке?
– Не могу знать. Я как вы приказали строго настрого запретил офицерам говорить о предстоящей операции, но это ж гвардейцы, с немалым боевым опытом. Видели, что идёт подготовка и…
– Я понял, – прервал неуверенные оправдания офицера. На него было больно смотреть. За какие-то несколько минут лицо его осунулось, сам ссутулился и лицо побледнело настолько, что испугался, как бы не случился сердечный приступ. – Успокойся, присядь. Сейчас что-нибудь придумаем, – протянул офицеру стакан воды, а сам лихорадочно соображал, ища выход из затруднительной ситуации. Если Дуговатовку действительно взяли, то весь план надо переделывать, как минимум сдвигать сроки и начинать атаку раньше, пока враг не закрепился на рубеже. Но северная группировка ещё не в полной мере обеспечена и не готова к выступлению. Резерв находится на марше и не прибыл к точке базирования…
– Господин Представитель, курьер ожидает дальнейших указаний, – напомнил вошедший адъютант.
Я перевёл взгляд на бледного лейб-капитана, потом на адъютанта и тут у меня родилась мысль. Если не можем, не привлекая внимания узнать, сколько и с какой целью находится в интересуемом селе солдат, то надо заставить противника самому принять меры оставить важный стратегический пункт.
– Пусть ожидает, – ответил, а сам уселся за письменный стол.
– Вы совершенно правы, господин штабс-полковник, – через несколько минут моей писанины заговорил лейб-капитан.
– Вы о чём? – не понял я, заканчивая составлять письмо на официальном, с Имперскими вензелями, листе бумаги.
– Я поставил под угрозу контрнаступление, нарушил приказ и… достоин наказания, – говоря это лейб-капитан встал, одёрнул мундир и принял стойку: «смирно», – готов предстать перед военным трибуналом.
– Успеете… свободны, – ответил, выдержав долгую паузу. Я по-новому взглянул на офицера. Горяч, но признаёт ошибки, хотя в том, что произошло или возможно произойдёт нет его вины. Случайность, стечение обстоятельств. Тем более толком не знаем всех обстоятельств дела: жив ли конный разъезд, в селе враг или кто из гражданских… Вопросов больше, чем пока ответов на них. И приходится перестраховываться. Вызвал адъютанта с просьбой пригласить курьера.
– А как же докладная командующему? – неуверенно, стоя в дверях, спросил Версант Дудикс.
– Это не докладная, – только успел ответить, как в помещение вошёл курьер. Молодой парень, лет двадцати. Наверно ещё ни разу не брился. Я посмотрел на него, перевёл взгляд на лейб-капитана. Тот продолжал в нерешительности стоять в дверях.
Предстоял тяжёлый выбор. Отправить почти на верную смерть этого молодого курьера или поручить исполнить мою задумку лейб-капитану. С уверенностью предположил, отдай приказ лейб-капитану лично исполнить приказ, тот бы не задумываясь принялся его исполнять, но я медлил, ожидая хоть какого-нибудь знака.
Лейб-капитан и курьер стояли в дверях. Пауза затягивалась. Я уже набрал в лёгкие воздух вновь приказать лейб-капитану оставить нас, как тот сделал пару шагов ко мне, вытянулся по струнке и отрапортовал:
– Господин штабс-полковник, благодарю. Разрешите идти выполнять приказание?
Я перевёл взгляд на ничего не понимающего курьера и ответил:
– Отставить! Фельдъегерь, подождите несколько минут.
Молоденький курьер, не достигший ещё звания офицера, вышел, закрыв за собой дверь.
– Лейб-капитан, вашим людям есть особое поручение, – говорил, держа в руках запечатанный конверт, – в гвардии остались ловкие, быстрые и смелые солдаты, способные пожертвовать собой ради победы Империи? – говорил с налётом пафоса, но другого тона для обращения не нашёл.
– Так точно! Я лично готов выполнить любой приказ.
– Не сомневаюсь. Но я не готов терять командира дивизии перед началом наступления. Выбери самого стойкого и смелого гвардейца с высокими моральными качествами, что не пожалеет жизни… – я остановился, не зная, понял ли меня офицер, когда говорил про морально-волевые качества, но продолжил, – такого, что даже под пытками будет говорить то, что я скажу. Есть такие?
– Есть, господин штабс-полковник и не один.
– Нужен один, но… по комплекции схожий с фельдъегерем. Видел его?
Лейб-капитан кивнул, видимо догадался, что хочу провернуть.
– Адъютант! Приготовь смену одежды фельдъегерю и прикажи ему разоблачаться…
– Как тебя зовут, гвардеец? – передо мной стоял молодой, чуть старше меня солдат. Его длинные рыжие усы так сильно контрастировали с почти наголо бритой головой, что невольно вызвало улыбку.
– Лейб-сержант Её Величества третьей роты первого полка четвёртой гвардейской дивизии Хромстин, господин офицер!
Гвардеец успел переодеться и предстал передо мной в форме фельдъегеря. Он немного тушевался, изредка одёргивая полы мундира, но волнение объяснимо.
Инструктаж затянулся. Я объяснял гвардейцу его задачу в деталях. Куда скакать, в какую сторону пытаться уходить от погони, как себя вести, что говорить, когда показать свой норов, а когда выложить придуманную мной легенду. Присутствующий при этом лейб-капитан стоял молча.
– Всё, фельдъегерь, – закончил монолог, – вопросы есть?
Неожиданно для меня он покосился на лейб-капитана, но продолжал молчать.
– Говори, какие проблемы, не стесняйся.
– Проблем нет, господин офицер, – бодро начал гвардеец, – я лейб-капитану оставил адрес, куда сообщить, если что. Может какая помощь ещё… не помешала бы, – уже тише добавил Хромсин.
– Обещаю, что твоих родных не бросим на произвол судьбы. Лично прослежу, – ответил, а гвардеец просиял и бодро отдав честь, осведомился:
– Разрешите выполнять?!
– Выполняй. Выезжаешь на заре, – я протянул ему запечатанный конверт.
Остался наедине с лейб-капитаном.
– Уверен в гвардейце, не подведёт? – осведомился, зная ответ. На душе было что-то непонятное, непривычное. Впервые за свой недолгий век отправлял если не на верную смерть, то на муки человека. Ладно бы сам. Было бы легче, но другого…
– Не подведёт, – быстро ответил лейб-капитан, а немного подумав, спросил, – вы, господин штабс-полковник, так подробно описывали, что делают сенарцы с пленными. О допросах разного уровня…
– Я был у них в плену, но мне удалось бежать.
Изначально я не хотел говорить гвардейцу о тех тяготах и испытаниях, которые его возможно ждут, но видя его уверенный, самоотверженный взгляд рассказал всё, что знал сам о плене, о тех испытаниях, которые ему предстоит вынести. Тем более, сразу рассказывать заготовленную легенду выглядело бы подозрительно. А так, ну, сдался под пытками, с кем не бывает. И тогда написанный в запечатанном конверте текст сложится в единую картину. Главное, чтобы ему поверили и сразу передали перехваченное донесение если не в штаб армии, то как минимум дивизии и лучше тому командиру, что в состоянии самостоятельно принимать решения. Но это уже ни от меня, ни от гвардейца не зависело. Оставалось только ждать.
Дни пролетали незаметно в решении многочисленных проблем. Я выбивался из сил, разъезжая по частям, контролируя ход подготовки к наступлению. Иногда забывал и пообедать, но бдительный адъютант заставлял меня на непродолжительное время откладывать дела, не давая бренному телу совсем потерять силы.
Вечером, перед самым началом первой фазы контрнаступления, я вновь прибыл на южное направление. Оно меня беспокоило больше, чем северное, так как слишком много условностей и неучтённых допущений вскрылось в ходе подготовки.
Меня встретил лейб-капитан Дудикс с остальными командирами дивизий. Предстояло принять последний перед выступлением доклад и своей волей взять на себя ответственность о начале наступления, отдав соответствующий приказ.
– Господин штабс-полковник, докладываю. Фельдъегерь не прибыл в конечную точку, – сразу с главной новости начал доклад офицер, – немедленно организовали поисковую группу, но розыск результата не дал. Вчера ночью организовали вылазку в Дуговатовку. Противник её покинул.
– Точно? – от сердца отлегло. Значит сработал план, и противник отвёл войска с формально не важной с тактической точки зрения позиции.
– Проверили неоднократно. Посылал две разных группы, из местных.
– Понятно. Всё готово?
– Так точно! – дружно, но тихо ответили офицеры.
– Тогда слушайте мой приказ. Как стемнеет занять Дуговатовку, а дальше согласно плану. Обо всех непредвиденных происшествиях докладывать немедленно. Особенно это вас касается, господин лейб-капитан, – зная горячность и безрассудство, выделил из присутствующих командира гвардии, – и передайте гонцам, чтоб не жалели коней. Я должен знать всё, что происходит из не предусмотренного в плане как можно быстрее!
Козырнув, офицеры удалились, а я остался один. В последние дни перед контрнаступлением в воздухе витала напряжённость. Эти две недели погода стояла не по сезону ясная и тёплая. Дороги просохли, и я боялся, что противник опередит нас, начав летнюю кампанию, не дожидаясь подхода подкреплений, а что подкрепления на подходе мне на днях доложил начальник особого отдела. Он раз в трое суток присылал мне сведения, которыми располагал штаб армии, и концентрация войск противника всего в двух сутках пути западнее Кенасовки меня настораживало.
Я склонился над картой, пытаясь понять, почему враг концентрирует войска в относительном своём тылу, а не выдвигает их ближе к линии фронта, но общая картина выглядела обыденно. Версию, что выдвинул в своей пояснительной записке начальник штаба я обдумал со всех сторон и возможно бы согласился, что идёт рядовая смена долго воюющих частей на свежие, полнокровные, но один момент в этой версии мне не нравился. Ни в одном докладе я не увидел, что обратно в тыл уходят боевые части. Что идут обозы с ранеными и больными докладывалось неоднократно, но идущих на марше частей замечено не было.
Откинул карандаш, прошёлся по кабинету. Примерно в это время передовые части южной группировки скрытно выдвинулись к Дуговатовке. А я уже сгорал от нетерпения, не зная, что происходит на подступах к отправной точке моего плана. Встретили врага или прошли беспрепятственно, вступили в бой и необходимо срочно отправлять к ним подкрепление, или всё-таки лазутчики не ошиблись и сенарцы покинули село.
– Адъютант, пригласи ко мне курьера из второй резервной дивизии, – распорядился, продолжая нервно прохаживаться по кабинету.
Ожидание выматывало. И самое неприятное, что, не зная фактической ситуации я ничем идущим в атаку не мог помочь. В моих силах только ускорить выполнение приказа, когда минуется время на вызов курьера.
– Курьер второй дивизии, штабс-лейтенант Угорикс, господин штабс-полковник, – представившись, вошёл офицер.
– Прибыл курьер четвёртой дивизии, – тут же доложил адъютант.
– Проси!
– Господин штабс-полковник, Дуговатовка без потерь занята нашими войсками, – доложил запыхавшийся курьер.
Я удовлетворённо кивнул. Первая фаза прошла успешно.