«Опять моё назначение в действующую армию начинается с защиты составленного плана, – думал, стоя возле стены, мельком бросая взгляд на собравшуюся аудиторию, – хотя, нет. В прошлый раз и народа было поменьше, и план был не такой грандиозный, да и тогда нежданный покровитель вовремя оказался в нужном для меня месте, а сейчас… – я тяжело вздохнул. Взглядом проводил, как командующего усадили в первом ряду. Начальник штаба что-то с ним коротко обсудив, дал мне знак начинать, – ладно, пора».
– Господа офицеры и командиры! – обратил на себя внимание собравшихся, а когда в зале воцарилась тишина, продолжил, – как большинство из вас успело понять, сегодня не совсем обычное совещание. Я – штабс-полковник Валео Мирони, представитель Императрицы Линессы Первой, обращаюсь к вам. Сколько будем отступать, оставляя земли где живут наши с вами братья и сёстры, отцы и матери? Сколько будем терять солдат, всё равно оставляя целые территории врагу?..
Кто-то попытался с места возразить, но я его осадил:
– Прекратите оправдываться. Я не хуже вас знаю положение дел в армии и конкретно на данном направлении, и знаю, что нам надо сделать. Итак, представляю на обсуждение план контрнаступления, подготовленный совместно со штабом армии, – мельком заметил, как командующий вопросительно посмотрел на начальника штаба, а тот невозмутимо продолжал смотреть вперёд. Прям восхитился его артистическим способностям, но необходимо переходить к основной части выступления:
– Как видите, на фронте сложилась следующая ситуация, – я развернулся полуоборотом к карте и указкой наглядно сопровождал своё выступление. Как таковой заготовленной речи у меня не было. Только тезисы, которые необходимо озвучить, чтобы собравшимся стало понятно, что планируется совершить. К счастью, мне удалось поговорить с командирами дивизий, которые планировал использовать в качестве основного острия удара. И это всё благодаря начальнику штаба. Не думал, что он так резко изменит ко мне отношение, но факт остаётся фактом. После моего категоричного отказа воспользоваться случаем и отбыть в столицу, штабс-полковника Нарсина словно подменили. Он не только предоставил в моё распоряжение практически весь штат штабных работников: картографов, посыльных, писарей и прочий обеспечивающий персонал, без которого не обойтись, но и лично обеспечивал встречу с нужными мне людьми, которым возлагалась честь нанести первый неожиданный и надеюсь сокрушительный удар.
– …этот выступ сильно врезается в нашу оборону, практически разделяя армию на две части, – продолжал, погрузившись в ораторский азарт, – что ухудшает не только снабжение разделённых практически на две неравные части группы армий, но и влияет на координацию действий, – я говорил прописные истины, но другим, доходчивым языком, делая акценты на том, что сложившаяся ситуация как никак удачно подходит для наступления. Излагал план обстоятельно, указывая на угрожающе со стратегической точки зрения углубление противника в обороняемые ряда, упоминал возможные пути развития наступления противника, расставлял акценты, что дальше отступать некуда. Как не смешно звучало, но действительно, позади оставалась практически открытая дорога на столицу. Изложил возможный вариант, как отойти и выровнять линию обороны, сконцентрировав основные силы на угрожающем направлении на столицу, но сам же прошёлся по этому варианту, указав на возможные катастрофические последствия, что потеряем не только территории, но и армию. Вдоволь насладившись произведённым эффектом, приступил к самому главному, изложению плана контрнаступления.
– Итак, на рассвете пятая, восьмая и шестая дивизии, располагающиеся севернее Тинсо́вки ударят по направлению к Кена́совке. Ночью того же дня третья, четвёртая и седьмая дивизии стремительным марш-броском выступят по направлению к Дуговатовке, и заняв её, нанесут удар по направлению всё той же Кенасовке. Предвосхищая вопросы отвечу, Дугова́товка не занята неприятелем. Она по состоянию на сегодняшнее утро, как, впрочем, и предыдущие несколько недель, ничейна. В детали и задачи каждой конкретной дивизии погружаться не буду, враг не дремлет. А теперь главное, о сроках. Контрнаступление намечено провести через две недели, – говорил громко, чётко, делая небольшие, но достаточные паузы, чтобы слушатель смог осознать информацию, но у него не было времени меня перебить. – Вопросы?
В зале воцарилась тишина. Командиры дивизий, что упоминал в своём плане молчали. Я их лично уведомил о предстоящей задаче, даже пришлось учесть некоторые особенности расположения и пожелания, чтобы кардинально не менять план, перебрасывая дивизию с одного края предполагаемого наступления на другой. Но звенящая тишина меня удивляла. Я предполагал, что будет много вопросов, приготовился держать ответ, но все чего-то ждали и когда с места поднялся командующий, понял, чего ждали офицеры…
Командующий успел перекинуться парой фраз с сидевшим рядом начальником особого отдела, как голос штабс-полковника привлёк к себе внимание.
«Ну, что ж, послушаем», – приготовился к монотонной речи генерал, но вместо ожидаемого бубнежа услышал хорошо поставленную, на уровне ораторского мастерства, речь. Представитель Императрицы говорил дерзко, но не обвиняя, а обращая внимание на допущенные просчёты и указывая на бреши в обороне противника, а когда тот вновь упомянул, что план составлен совместно со штабом армии, генерал перевёл взгляд на штабс-полковника Нарсина, но тот с невозмутимым видом продолжал смотреть прямо перед собой.
«Они что, сговорились? – возмутился генерал, – ладно, сейчас наступит пауза и офицеры не станут молчать. Никогда такого не было, чтобы план хоть и небольшой операции проходил без бурных обсуждений. Каждый из командиров хочет выторговать себе лучшее положение для наступления, лучшее снабжение…».
Штабс-полковник продолжал доклад, а генерал начал нервничать. Докладчика не перебивали, он просто не давал время опомниться, самостоятельно отвечая на возможные вопросы. А когда заговорил о возможном отступлении и выравнивании фронта, генерал подобрался. Именно этот план он обсуждал совсем недавно, буквально сутки назад. И докладчик проехался по нему словно гружёная бочками телега, не оставив никому шанса выжить под колёсами.
«М-да, разгромил полностью как с тактической, так и со стратегической точки зрения», – думал генерал, пытаясь отыскать несоответствия или хоть какие-нибудь зацепки в своё оправдание, но не находил. Всё выглядело логически выверено. Все приведённые этим штабс-полковником доводы подкреплялись цифрами, расчётами расстояний и оптимальным маршрутом как отступления, так и наступления, что не оставляло сомнений в невыполнимости рассматриваемой ранее идеи выровнять фронт, а когда офицер приступил к основной своей части, собственно для чего все и собрались, начались чудеса.
При упоминании номера дивизии, командир вставал со своего места и, выполнив согласно уставу отдание чести без головного убора, молча садился на своё место. Командующий смотрел за разворачивающимся действием и не понимал. Он не ожидал, что какой-то заезжий, явно совсем недавно назначенный высший офицер так быстро найдёт подход если не к каждому, то к большей части собранного в одном зале офицерскому составу, а среди них были и отличавшиеся своенравием и скверным характером. Взять хотя бы командира четвёртой дивизии, лейб-капитана Верса́нта Ду́дикса. Потомственный военный, за личную храбрость неоднократно награждён, вот только характер… Если б не его неуживчивость с коллегами, полное отсутствие авторитетов. Он, надо же удумать, умудрился поссориться со всеми, в том числе с начальником тыла. Но надо отдать должное – офицером он являлся отменным, и его гвардейская дивизия была, пожалуй, одной из самых подготовленных из всех имеющихся в распоряжении генерала.
Из раздумий командующего выдернула звенящая тишина. Он осмотрел зал: десятки пар глаз смотрели на него. Он и спиной ощущал, как на нём сосредоточилось внимание целого зала. Командующий встал со своего места, обернулся к залу, но, мгновенно оценив обстановку, подошёл к докладчику.
– Что ж, сегодня мы с вами услышали то, что хотели сделать ещё несколько лет назад. И, как понимаю, нам представился шанс, и мы его не упустим. Господин личный представитель Императрицы, – генерал специально обратился к офицеру не по его званию, а по должности, чтобы нивелировать разницу в звании, – армия Канторийской Империи готова исполнить приказ Её Величества…
Смотря как медленно со своего места поднимается командующий, я, если честно, немного струхнул и сделал шаг назад. Вид у генерала был задумчивый, но серьёзный. Он сделал несколько шагов ко мне. Остановился рядом и произнёс речь, которую не ожидал услышать. После его слов зал встал и замер. Ничего более впечатляющего в своей недолгой жизни я не видел. Это действие на меня произвело сильное впечатление, и я чуть не прослезился, но генерал меня одёрнул:
– Что ты, держись. Предстоит много работы…
Встречи, обсуждения, уточнения деталей и просто разговоры с офицерами продолжались до глубокой ночи. Предоставленный мне кабинет стал больше похож на проходной двор, где стояли, сидели, иногда на повышенных тонах общались офицеры.
Командиры частей, что не задействованы в наступлении убыли в свои расположения, а вот тех, кому предстояло выполнить основную часть плана я собрал у себя. Конечно, нарушил субординацию, но мне было простительно. Как понял, генерал проникся произведённым эффектом и закрыл на нарушение субординации глаза, хотя, как понял, он сознательно при большом скоплении народа обратился ко мне не по званию, а по должности, тем самым поставив меня с собой на один уровень.
Только сейчас, видя, как рьяно продолжают уточнять детали предложенного мной плана офицеры я осознал, что застоялась армия: долгие месяцы, сидя на зимних квартирах, изредка совершая малозначимые тактические действия, то отбивая один населённый пункт, то сдавая другой, а тут представился реальный шанс. И шанс, который может кардинально изменить если не ход всей войны, то по крайней мере станет переломным и поменяет вектор движения на ближайший год.
Иллюзий я не строил, но надеялся на благоприятный исход, тем более видел, с каким тщанием обсуждаются детали контрнаступления.
– Господин штабс-полковник, – вырвал меня из обсуждения адъютант.
– Слушаю, что-то срочное?
– Вас приглашает командующий.
Я обвёл глазами собравшихся. Каждый был чем-то занят и не выказывал недовольства, что мне необходимо их покинуть.
– Хорошо, скоро буду.
Всё те же длинные коридоры, но в этот раз даже равные по званию мне первому отдавали честь, кое-кто пытался заговорить, но я, ссылаясь на срочный вызов к командующему, продолжал свой путь.
– Проходите, вас ожидают, – подскочил адъютант генерала. В приёмной никого не было.
Я вошёл.
– Проходите, присаживайтесь, – встретил генерал. В помещении кроме него были ещё высшие офицеры и что мне бросилось в глаза, все они сидели за сервированным столом, но приборы были не тронуты, что означало ожидают только меня. Тут желудок предательски напомнил о себе. Сегодня, почти целый день я ничего не ел.
– Присаживайтесь, не стесняйтесь, – продолжал генерал, – за целые сутки вы так толком и не поели, а мы так и не поговорили. Так что, давайте совместим приятное с полезным.
– Не откажусь, – ответил, усаживаясь на пустующее место. Справа от меня сидел начальник штаба, слева командир отдельной гвардейской кавалерийской дивизии, рядом с командующим начальник тыла и особого отдела.
«Всё знакомые лица», – ухмыльнулся я.
Ужин прошёл в тишине, нарушаемой только звоном бокалов. Короткие тосты за здравие Императрицы, процветание Империи и третий тост – за погибших во славу Империи, произносились без помпезности и лишних слов. Для себя отметил, что отличное вино выставил на стол генерал, а что за столом не принято вести деловой разговор я узнал за короткое время пребывания в столице. Исключение только Императорский обед, на котором мне посчастливилось побывать.
Обед закончился, убрали сервировку и подали горячий тонизирующий напиток. Кофе его назвать можно было с натяжкой, но сердце, отвыкшее от кофеина или таурина, забилось, словно хотело вырваться из груди.
– Знаете, я рад, что в вас ошибся, – завёл разговор генерал, – пока вы были заняты, я изучил ваш план контрнаступления, как вы его назвали, «Кинжал», если не изменяет память. Что ж. Хорошо продуманный, тщательно взвешенный, конечно не без огрехов, но выполнимый. Меня только смущают сроки. Начинать наступление с двух направлений одновременно…
Я понимал сомнение генерала. Малость изучив историю здешних военных действий, предложенный мной удар с двух направлений, а потом обходящий манёвр и замыкание кольца окружения за пределами населённого пункта выглядел слишком авангардно и опережал военную науку на несколько десятилетий, если не столетий. Южной ударной группировке, состоящей из третьей, четвёртой и седьмой дивизий предстояло ночью начать марш-бросок длительностью почти двадцать километров по пересечённой местности и это в полной амуниции, с двукратным запасом боеприпасов. И практически сразу, по плану давалось на отдых примерно три-четыре часа, вступить в бой, пойдя на штурм занятых позиций врага. Расчёт строился на внезапности и заверении начальника тыла, с которым по рекомендации начальника штаба пообщался дополнительно в неформальной обстановке. Ведь от его службы зависело снабжение атакующих войск. Сколько красноречия мне стоило убедить командиров дивизий не нагружать солдат и не брать с собой лишнюю тяжесть из поленьев, пятисуточного запаса провизии и другого хоть и нужного, но бытового скарба, а ограничиться минимумом продуктов питания и воды из расчёта на одни сутки, но мне это удалось.
– Сроки сжаты до минимума, – согласился с высказанными генералом сомнениями, – десять-одиннадцать дней на доукомплектование. Господин штабс-полковник Рассин меня заверил, что этого времени предостаточно. Затем два-три дня на финальную проверку.
– А ещё один день?
– Южная ударная группировка начинает в ночь, пока северная будет ещё стоять в ожидании приказа на выступление. Есть только один момент, который я не озвучил открыто, это резерв. Он необходим и в размере не менее двух-трёх дивизий, – действительно, в озвученном широкой публике плане я не упомянул о наличие резерва. О нём конкретно указывалось только в пояснительной записке, которую получили лишь задействованные в операции командиры. Говоря последние слова, я смотрел на Шнарсина – командира отдельной гвардейской кавалерийской дивизии. Именно его подразделению я отводил роль основного резерва. Разбросанные, включённые в общий состав хоть и гвардейские части мало подходили для усиления, а возможно и для ликвидации вероятных попыток прорыва окружения.
– Что скажите, господин лейб-полковник? – проследив мой взгляд, осведомился генерал.
– Я-то думал, почему все идут в наступление, а отдельная гвардейская кавалерийская дивизия остаётся в стороне.
– Не останетесь, – улыбнулся генерал. «Он-то уж точно внимательно прочитал и карты, и пояснительную записку, и скорее всего полный план операции», – подумал про себя.
– Значит требуются ещё две дивизии. Второй и девятой будет достаточно?
– Вполне.
– Что-то ещё необходимо?
– Посыльные, здоровые и выносливые кони. И ещё, я бы хотел лично возглавить наступление южной группировки.
– Неудивительно, но командиру стоит находиться не впереди строя, а умелым и своевременным командованием управлять ходом сражения, – как по учебнику выпалил генерал. В принципе я с ним согласен. Командир уровня дивизии уже не простой солдат, а командир с большой буквы, но отступить я не мог.
– У нас на родине говорят, что кто придумал, тот и выполняет, – ответил, лицеприятно перефразировав фразу: «Инициатива трахает инициатора».
– Интересное выражение, надо запомнить, – нехотя согласился генерал, – но тогда вы противоречите сами себе, господин полковник, если уж придумали план, так и контролировать весь ход исполнения, а не отдельного участка, логично поручить именно вам.
В словах генерала имелась доля истины. Никто не владел полной картиной и не разбирался в деталях плана контрнаступления лучше меня.