Химик имеет инструментарий для своей деятельности и Периодическая система Менделеева – настольная книга или таблица каждого химика.
А чиновник, государственный деятель – не имеют настольной книги для качественного государственного управления.
То есть, перефразирую: «Настольная книга вещей есть, а людей – нет».
Улыбнуло, потому что представил себе артистов, актеров, художников, писателей, спортсменов, журналистов, политологов, юристов и прочих творческих индивидуалистов, у которых вся работа – самодеятельность.
А значит кому как не им быть у власти в современном мире самодеятельности – без ПСОЭ?
Даже мантру для оболванивания всего человечества придумали.
Весь мир – театр.
В нём женщины, мужчины – все актеры.
А че, куда проще за пьеской спрятаться, чем думы думать, играя то, что написано заранее Манипуляторами – как в театре.
Тем более, если слова вписываются в ложные, но выгодные смыслы, так почему не обозвать это шедевром.
Так и устраивается до сих пор современный мир, читатель, и ничего не изменилось со времен Шекспира – достаточно глупость обозвать шедевром.
Шекспир ошибся, мир не театр – он палата.
Вывод: «ПСОЭ должна была появиться и стать настольной книгой каждого, включая государственного деятеля!»
Но вот интересно, прорвется или как быстро в мейнстриме режиссеров от дьявола?
Однако, как оказалось, не только для прикладного применения нужна ПСОЭ, а по сути для создания впервые русской теоретической «социологии» и первой, альтернативной западным, русской научной школы обществознания.
Об этом читайте ниже, в выдержках из книги «Теория общества. Фундаментальные проблемы».
Но я бы добавил еще и свое видение современных концептуальных проблем науки обществознания.
ПСОЭ – предвестник создания теоретической обществологии как элемента, занимающего самую левую верхнюю строчку в единой Естественной системе наук, объединяющей в себе все доступные знания в объектно-предметной классификации Солнечной системы (см. рис. 27).
Что сие означает в прикладном плане?
Например, сие означает, что существуют базовые фундаментальные науки, которые лежат в основании познания общества, равно как и прочих надсистем.
Следовательно, управлять государством могут лишь люди, которые подтвердили свой высокий базовый статус – физик, историк, филолог, биолог, математик и т. д. в одном лице.
В этой логике суть Образования (передачи знаний) общества, то есть его эволюции – развитие мозга человека или способов обработки информации и отбор достойнейшего в систему принятия решений.
Но на этом не заканчивается Образование общества, необходима специализация развития мозга человека и выявленных одаренностей в школьный период до уровня медиков, крестьян, учителей, инженеров, строителей, купцов, водителей, филологов, историков, художников и т. д.
В этой логике суть Среднего и Высшего образования базовой структуры общества – формирование специалистов социальной структуры общества для их дальнейшей самоактуализации и формирования основ безопасности общества.
Это явление можно сформулировать как формирование обществоведов языка, здоровья, истории, техники и т. д.
Но и на этом не заканчивается Образование общества, ибо становление личности требует развитие индивидуальностей, мастерства, таланта, и даже гениальных возможностей.
А кроме того, развитие общества сопряжено с экономической и политической сферами его генома.
Все это означает, что на сцену науковедения должны выйти будущие обществоведы: экономисты, политики, управленцы, стратеги, идеологи, правоведы, культурологи, психологи, духовники, и т. д.
В этой логике суть Верховного образования общества – формирование специалистов из социальной структуры с квалификацией высочайших стандартов общества.
А ответственность за стандарты и качество выбора пожизненно несет вся Научно-Образовательная система общества.
Я не буду сейчас описывать все нюансы Образования общества, поэтому подытожу в контексте логики Естественной системы наук.
В представленной выше последовательности Образовательной системы общества, равно как и ерархии, заложена логика (иерархия) образования Естественной системы наук, что означает, на пальцах: «Каждый будущий государственный деятель в обществе высоких стандартов прежде всего обществовед – изучал свои дисциплины и применял их на практике в контексте обширных знаний об обществе, теоретической обществологии».
Думаю, что только при такой конструкции в системе наук могла бы появиться априори теоретическая социология (по-ихнему, а по-моему, нашему – обществология, ПСОЭ), и только при такой конструкции общество способно перестать шарахаться от невменяемых управленцев и гипотез и быть разумным.
Скажу больше или проще – не имей я в своем арсенале мышления элементарных знаний физики, химии, биологии, медицины, экономики, и т.д., а тем более – математики, геометрии, разве могла бы вообразиться ПСОЭ?
Ведь если бы не ломал (строил) я мозг свой высшей математикой с помощью развития моторики на даче и на музыкальном инструменте или с помощью его кислородного питания в спорте, разве научился бы мыслить новаторски – в принципе, рождать мысль – новое и сложное?
Разве мог бы родиться взгляд со стороны?
Судите сами, читатели, но проблемы нахождения Естественной системы наук и места в ней теоретической обществологии, отнюдь – не праздные!
Выдержки из книги
Сборник «Теория общества. Фундаментальные проблемы» под редакцией А. Ф. Филиппова состоит из работ зарубежных исследователей по актуальным проблемам социологии – вторая книга публикаций Центра Фундаментальной Социологии (серия «LOGICA SOCIALIS) – посвящен общим проблемам теории общества.
В книгу включены сочинения ведущих социологов Германии, Англии, США и Швеции.
А. Филиппов «Теоретическая социология» в сборнике «Теория общества»
В современной социологии нет школ, которые бы заслуживали исключительного внимания; у нее нет никакого «состояния», ибо она не образует единства.
Теоретической социологии в сегодняшней России нет.
Как наука, как чистое исследование она умирает и не много имеет шансов возродиться.
Нет обширных и постоянных коммуникаций, тематизирующих, прежде всего, фундаментальную социологическую теорию, нет обширных концептуальных построений (разветвленной теории), нет достаточно самостоятельных последователей (во всяком случае, круга последователей) какой-либо признанной западной школы, нет и заметных претензий на создание своего собственного большого теоретического проекта.
Между обществом и его социологией существует функциональная связь, которую невозможно описать простой формулой «причина – следствие».
…строго говоря, приписывать обществу как таковому способность к самопостижению социологически некорректно.
Точно так же нельзя способность к постижению общества отождествлять с одной только социологией.
Не случайно социология не привлекает к себе общественного внимания даже в интеллигентной среде, если, конечно, не считать опросов общественного мнения.
Публичное невнимание к социологии – социальный факт, имеющий симптоматическое значение.
Речь идет не только о состоянии науки, но и о состоянии общества.
Невнимание общества к социологии – симптом особого рода спонтанности, невменяемости общества.
Формулируя более жестко, скажем, что теоретическая деятельность у нас, правда, есть, но нет теоретической социологии как устойчивой совокупности взаимосвязанных коммуникаций определенного рода.
В нашем случае это можно интерпретировать, примерно, так: если теоретической социологии нет, то непонятно, как она может возникнуть сразу в виде масштабных концепций и сети специфических коммуникаций, а если все-таки может и условия для этого есть, то почему еще не возникла?
Итак, первоначально можно выстроить аргументы следующим образом.
Теоретическая социология есть самоосмысление общества…
В логическом смысле речь идет о проблеме абсолютного начала, когда из ничто должно стать нечто.
Однако отсюда выводится не столь уж банальное суждение: нечто в обществе продолжает оставаться таким же, как в классические времена, классики не кажутся архаичными.
Напрашивается и ответ: движение осмысления, направленное на ничто, зарождает то нечто, которое – и т. д.
Формулировка содержит необходимую тавтологию: знание субъектом себя как такового означает, что ему подлинно присуща субъектность.
А если… наше общество не осмысливает себя теоретически в некоторых определенных формах, привычно называемых социологической теорией?
Но что значит… эти некоторые определенные формы?
Социальных наук много, почему именно социология и именно теоретическая?
И действительно ли общество где-то когда-то сознательно… выстраивает свое движение?
Подойдем, однако, к делу с другой стороны.
Предположим, что общество – это совокупность структурированных (т. е. совершаемых по установленным, хотя и постоянно обновляемым образцам) взаимодействий.
Тогда отсутствие в нем теоретической социологии означает только, что среди этих взаимодействий не выделяются, не «выгораживаются» определенного типа коммуникации, которые принято называть теоретической социологией.
И… знание обществом самого себя в форме теоретической социологии означает то состояние общества, при котором только и возможна теоретическая социология.
Однако… знание должно что-то означать для общества здесь и сейчас,
Именно с этой точки зрения нередко оценивают значение социологии.
Можно рассуждать так, что – пусть не вся и не всегда – она представляет собой знание, одновременно и максимально приближенное к повседневным образам социальной жизни, и рационализированное.
Не будучи «житейской мудростью» в традиционном понимании, она позволяет обычному человеку «научно» объяснять для себя происходящее, дистанцируясь и от идеологических схем, и от привычных, повседневных толкований.
Не как действующее научное предприятие, но как постоянно обновляемый запас знания она является важным ресурсом индивидуальной рефлексии, самоидентификации и постольку – свободы.
Этот вопрос имеет как сугубо теоретический, так и практический смысл, поскольку затрагивает проблему коллективной идентичности и, следовательно, индивидуальных самоидентификаций отдельного человека.
Мы говорили, что теоретическая социология есть в известном смысле знание обществом самого себя.
Тогда отсутствие в обществе научного знания о нем самом можно также трактовать не просто как недостаток знания, но как отсутствие внятно очерченной инстанции «критической рефлексии».
Столь очевидное, в том числе и для многих социальных ученых, обстоятельство способно побудить их к более оптимистичным заключениям, например, следующего рода.
Теоретической социологии, вообще фундаментальной социальной науки (точнее, как социология не квалифицируемой), правда, нет, но потребность в ней ощущается, а это означает перспективу возможного изменения самого общества.
Иными словами, теоретизирующий интеллектуал самой своей рефлексией может менять общество.
Мысль есть действие.
В социальном смысле революционная задача требует исполнителя, отсутствие которого как раз и свидетельствует о совершенной греховности мира, а присутствие делает непонятным промедление с переходом от греховности к спасению.
Отсутствие безусловных теоретических лидеров, резкое взаимное неприятие ряда известных школ и т. п. в мировой социологии – вещи слишком хорошо известные, чтобы говорить о них снова и снова.
Известны и попытки привлечь историю социологии, прежде всего сочинения классиков, в качестве основного теоретического ресурса при определении границ, задач и возможностей нашей науки.
Но при этом трудно найти отправную точку, начало возникновения собственно социологической (не философской, не политической) теории, сложно составить список бесспорных классиков дисциплины.
Очевидно, однако, что и здесь мы должны решить, что означает отсутствие теоретической социологии в нашей стране и нельзя ли восполнить дефицит отечественных ресурсов за счет импорта идей, добавить к американской курице американскую социологию.
Протестантская этика М. Вебера – признанная классика для большинства социологов во всем мире.
Но возникнуть она могла – как хорошо известно и документировано специальными исследованиями – только в определенном месте и в определенное время: именно в Германии, именно в Гейдельберге, именно в начале века.
А поскольку никакой иной теоретической социологии, кроме как на Западе, не существует, то становление теоретической социологии, где бы оно ни происходило, предполагает постоянную ориентацию на «западный образец» (т. е. на один или несколько из западных образцов).
Иначе говоря, теоретические коммуникации по поводу «нашей страны» (лишь тогда они могут стать наукой) оказываются социологическими (т. е. совершенно определенной наукой), только если подключаются к «западным».
Теперь снова вернемся к тому, что отсутствие теоретической социологии мы трактовали не только как собственно научную, сколько как социальную проблему.
Здесь еще играет роль, во-первых, то, каков статус самой научности в обществе и культуре и, во-вторых, насколько реализован в обществе принцип социального государства.
Эти моменты взаимосвязаны далеко не очевидным образом.
Появление теоретической социологии – тоже не только научный результат, но и социальное изменение, но отнюдь не потому, что теперь-то общество – наконец – обретет орган мышления о себе самом.
Социальное изменение нельзя стимулировать одним только выпуском книг.
И (даже в самом переносном смысле в этом сравнении, кажется, есть толк) общество не мыслит о себе само не только потому, что не может, но и потому, что не хочет.
Дать возможность и пробудить волю – это совсем разные вещи.
В чем же состоит шанс социолога-теоретика?
В том, чтобы дать шанс обществу!
Шанс социологии стать в обществе тем, чем она может быть, есть шанс общества на особого рода самодистанцирование.
Отсутствие теоретической социологии как «самосознания» общества (при всех ограничениях, налагаемых на использование данной терминологии) означает, что общество не дистанцировано от самого себя.
Но самодистанцирование означает возможность самонаблюдения, отличения себя от иного, идентификации.
Между тем, социальное государство – это не просто обязательства государства поддерживать определенный уровень благосостояния граждан.
– Это также особая роль социальной науки.
– Обязательства государства должны быть сбалансированы с его возможностями.
– Оно запускает, предвидит, предотвращает социальные процессы.
– Оно ориентируется не на критерий физического выживания, но на фактически существующие, изменчивые притязания и мотивы.
– Оно не доверяется «стихии», оно планирует.
– И, разумеется, ему для этого нужна – и оно поэтому ее поддерживает – независимая инстанция производства знания – наука.
Независимость науки и научного знания можно понять как способность не только давать государству средство, но и задавать цель.
…ученый не хочет быть просто технологом государства.
Агония социального государства есть также агония социальной науки как социальной технологии, которая лишь до некоторой степени зависит от теоретической, фундаментальной социологии.
Интеллектуалы сменили привычную фронду (в лучшем случае) по отношению к старому режиму на (притворившееся наукой) идеологическое обеспечение нового порядка и опомнились только тогда, когда этому последнему стала не нужна от них даже такая малость.
Но если социальная теория не может быть инстанцией, где формулируются общечеловеческие притязания, с точки зрения которых оценивается социальная жизнь и предписываются цели ее движения; если она не нужна государству ни как конкретное знание о многообразных социальных проблемах и процессах, ни как технология разработки эффективных социальных решений, то что тогда еще ей остается?
Чтобы ответить на этот вопрос применительно к нашей ситуации, полезно будет определить институциональное место отечественной социологии.
Как наука, как чистое исследование она умирает и не много имеет шансов возродиться.
Место ее пребывания – маркетинг (понимаемый в самом широком смысле в обществе, где требуется эффективно продать политиков и презервативы) и образование, поскольку оно еще не всецело становится образованием для маркетинга.