Март месяц, мороз так себе, но ветер сильный, дует в лицо, не хочется поднимать голову. Да и не нужно этого делать. Ильяс сидел на корточках в толпе арестантов, вокруг автоматчики, собаки лютуют, лают, рвут нервы. Один конвой сдает этап, другой принимает, обычное дело. Только вот Ильясу совсем не обязательно быть здесь. В феврале исполнилось восемнадцать, в июле выходит срок, он вполне мог провести пять месяцев в колонии для несовершеннолетних. А нет, собака-кум решил подсунуть ему свинью. Вот и мучайся теперь. Этап уже прибыл, сейчас их примут, прогонят через баню, с месяц продержат в карантине, а потом уже раскидают по баракам. Четыре месяца он уж как-нибудь продержится. Тем более что законы тюрьмы он знает, по понятиям жить умеет, на малолетке в авторитетах ходил, так что ничего страшного.
Страшное Ильяс увидел у ограждения локальной зоны: в шинели с малиновыми погонами, с автоматом в руках стоял Слава Бешметов или кто-то очень похожий на него. Ильяс не поднимал головы, смотрел на вэвэшника исподлобья, вечерело, темнело, а он все никак не мог точно сказать, кто перед ним. Вдруг обознался.
Но Слава сам посмотрел на него, да так пронзительно, что стало еще холодней. Глянул на Ильяса и арестант с глубоким шрамом вместо правой брови. Перехватил взгляд и пытливо посмотрел на него. Но ничего не сказал.
После долгих и бессмысленных перекличек этап загнали в баню, Ильяс мечтал о горячей воде, но просчитался. Это у них на малолетке баня как баня, а здесь просто прохладная водичка. Даже лейки отсутствовали, душ Шарко какой-то. И все быстро, быстро. Хорошо хоть, чистое белье выдали.
Ильяс уже одевался, когда к нему подошли двое, взрослые мужики, прожженные, и от одного опасностью веет, и от другого. Ильяс настороженно смотрел на них. За шмотки переживать нечего, его гражданка осталась на прежней зоне, сюда он прибыл в фирменном клифте, нашивку надо будет только сменить. Значит, не раздевать его эти двое пришли. Что-то другое их в нем привлекало.
– А ты с малолетки, да? – спросил один, среднего роста и с длинными, как у обезьяны, руками.
Ильяс смерил его взглядом. Он смотрел ему в переносицу, вроде как и в глаза не смотрел, но и взгляд не прятал. Не страшно, потому что.
– За лохматого мотаешь? – спросил другой, плотный, коренастый, с темным после обморожения лицом.
– И не мечтай! – Ильяс угрожающе смотрел на него.
Не вопрос, насильники достойны презрения, но наказывать и опускать лохмачей придумали такие вот любители молоденьких новичков, которые стояли сейчас перед ним. Они уже нашли повод, чтобы придраться к Ильясу, и неважно, по какой статье он осужден на самом деле. Оправдываться перед ними бесполезно, если полезут, нужно убивать. Ильяс к этому готов, если кто-то не понимает, пусть попробует.
В тот день его не трогали, и ночь прошла относительно спокойно, причем в теплой постели на чистом белье. А следующей ночью к нему пришли. Обмороженный сел в изножье кровати с одной стороны, длиннорукий навис над Ильясом с другой.
– Тебе привет от моей сестренки! – сказал он, положив свою обезьянью руку ему на плечо.
Ильяс усмехнулся. Ну конечно, сестренку у него изнасиловали, пусть эти сказки лохам рассказывает.
– Сестренке было больно! – Обмороженный резко сорвал с Ильяса одеяло.
И тут же взвыл от боли: это заточка вошла ему в ногу над самым коленом. Ильяс знал, куда бить, чтобы вызвать болевой шок.
Длиннорукий попытался его ухватить, но Ильяс развернулся и снова ударил. Противник успел отскочить, головой шарахнувшись о верхнюю шконку в соседнем ряду.
Обмороженный держался за раненую ногу, он все еще не мог оправиться от шока, Ильяс этим воспользовался, вцепился в его плечо как в опору, резко поднялся с кровати, махнул перед собой заточкой из столовой ложки.
Длиннорукий снова шарахнулся от Ильяса, его пугала заточка, но прилетело ногой в морду. Да, Ильяс молодой, но ранний. И биться насмерть умеет, и драка для него что песня, так что зря эта мразота на него поперла.
– Ша! – донеслось откуда-то из прохода.
Ильяс остановился, обернулся на звук и увидел низкорослого человечка в чистой, хорошо отглаженной робе. Лицо в морщинах, взгляд жесткий, проницательный, губы плотно сомкнуты. Его сопровождали двое, и один амбал, и другой ломом опоясанный.
– Подойти сюда! – густым басом сказал один громила.
Он обращался к Ильясу, всем своим видом показывая, что имеет полное право повелевать. С позволения авторитета, которого сопровождал. Ильяс не стал перечить, подошел к нему, но натолкнулся на вытянутую руку. Не смел он близко подходить к низкорослому, тем более с заточенным под нож черенком ложки.
Заточку Ильяс положил под матрас. И хотел протереть простыней черпало, на котором остались его «пальчики», но не успевал.
Авторитет смерил его взглядом, посмотрел на обмороженного, на длиннорукого.
– Пряничков захотелось?
– Так это, статья у него лохматая, – пискнул обмороженный.
– Два двенадцать у меня! – мотнул головой Ильяс.
– Разберемся.
Авторитет повернулся боком к Ильясу и повел головой, увлекая за собой. Один «бык» пошел с ним, другой остался разбираться с отморозками. Ильяс, как был босиком, пошел за низкорослым по холодному полу – в умывальню, где авторитет повернулся к нему лицом. Роста ниже среднего, худощавый, но сколько силы во взгляде. На темном загрубелом лице история суровой лагерной жизни – шрамы, складки, морщины.
– Я Зиндан, – сказал он, пристально глядя на Ильяса.
– Слышал.
За зоной смотрел Губа, но Ильяс успел узнать и про его окружение. Зиндан – правая рука смотрящего.
– А я о тебе нет! – отрезал авторитет.
– Ильяс я, с Казани.
– Вертухая откуда знаешь?
Зиндан хмурил брови, требуя от Ильяса быстрого и точного ответа. Тянуть резину вредно для здоровья.
– Слава это, мы с ним с одного двора… – сказал Ильяс.
Но Зиндан требовал продолжения.
– Его сестра кореша моего с зоны ждет… А брат сука…
– Сука? – повел бровью вор.
– Ну а кто он, если ссучился? Сначала отшился, потом вот…
– И что собираешься делать?
– Ничего.
– Ты же пацан! – Зиндан смотрел на Ильяса, но думал о чем-то своем. И думал напряженно, как будто головоломку разгадывал.
– Пацан, – не мог не согласиться Ильяс.
– Убей мента! – спокойно сказал авторитет.
Ильяс едва не открыл рот, потрясенно глядя на него.
– Если ты пацан, – пренебрежительно скривился Зиндан.
– Пацан!
Авторитет покровительственно кивнул и движением руки отпустил его.
В спальном помещении тишина, даже обмороженного не слышно, хотя у него дырка в колене. Может, на больничку отвели, если так, то сейчас начнется, начальство нагрянет, кум будет крутить, мутить. Ильяс вернулся на свою шконку, приподнял матрас, заточка на месте, он взял ее, снова отправился в умывальню.
Зиндан со своей свитой уже исчез, Ильяс тщательно вымыл заточку под краном. Это не нож, кровь под рукоять не затечет, вымыл и пошел. Убивать. Славу Бешметова. Но за что? За то, что его призвали во внутренние войска? С любым это могло случиться, и с Ильясом, и с Аркашей, если бы они не угодили на зону.
А если Слава сознательно сделал свой выбор, сам напросился во внутренние войска? Это, конечно, западло, косяк, но не убивать же его за это? Тем более что Слава так и оставался ему другом. Ильяс, конечно, будет это скрывать, может, никогда в жизни не назовет Бешметова другом. Но и предать никогда не сможет. А Зиндан пусть идет на хрен! Тем более что сроков никто не назвал. Глядишь, через пару дней все забудется.