– Египетская гробница.
Елена вздохнула, склонясь в полукруг, вычищенный от снега пассажирским «дворником
Темное, прямолинейное – очерченное параллельными и перпендикулярными линиями – здание казалось смертельно унылым. Количество этажей оставалось неясным: верхние не различались сквозь метель.
Вдоль цоколя желтел ряд огромных ресторанных окон, кое-как завешенных шторами.
Над ними теплился бельэтаж – галерея с балконами, напоминающими пещеры.
Все, что было выше, таяло во тьме.
Отель стоял, как тонущий корабль, с которого убежали пассажиры первых классов.
–…Нет даже дымка марихуаны…
Сооружение казалось еще не мертвым, но уже не живым.
–…И это их лучшая гостиница?
– А вы ожидали увидеть десять этажей и наружные лифты в прозрачных коробах? – усмехнулся Громов.
– Ну… – вздохнув, Елена замолчала.
Он тоже вздохнул.
Мрачный портал, поддерживаемый колоннами квадратного сечения, украшала вывеска из двух слов, над ней сияли два ртутных прожектора. Левый, видимо, попал под глыбу льда, сброшенную с крыши, развернулся и светил на тротуар. Однако можно было догадаться, что под ним написано
«ВОЛЖСКИЙ
Правый стоял исправно и освещал слово
«ПЛЕС
– Все верно, плес, – сказал Громов. – Волжские откосы не здесь, а среди Астраханских полей.
– Каких-каких полей? – переспросила она.
– Астраханских. Это из поэмы детства. «Киров с нами». Знаете?
– К стыду своему – нет.
– Плес, утес, или откос – похоже, что нам тут вряд ли понравится.
– Знаете, Александр… – Еленин голос звучал тускло. – Мне уже все равно. Я так устала, что сейчас хочу лишь вымыться и спать. Куда угодно, на плес, хоть под откос. Кто знает, может, фасад облез, а номера уютные?
– Может быть, – он пожал плечами. – Во всяком случае, уж точно не тесные. Стиль – сталинский кубизм, почти пролеткульт. В Ленинграде таких было много: снаружи гробница, а потолки четырехметровые и воздуха достаточно.
– Давайте тогда здесь и причалим.
– Кроме того, я тут по дороге заметил охраняемую стоянку, – добавил Громов. – В соседнем квартале и есть места. Я съезжу, поставлю машину, а вы заселяйтесь, заодно посторожите мою командировочную сумку…
– Какую сумку?
– Командировочную. Люблю, знаете, жить с комфортом. Куда ни еду, всегда рассчитываю, что придется ночевать. Бритва, полотенца, несколько свежих рубашек: люблю каждое утро надевать чистое – еще кое-что, зимой брюки для отеля и даже тапочки.
– Тапочки?!
– Ну да, а что? Переобуться и ходить по-человечески, а не в зимних сапогах.
– Ну, Александр, вы меня в очередной раз удивляете. Впервые встречаю человека, который с таким тщанием относится к дорожной жизни.
– Что выросло, то выросло, – он усмехнулся. – Сумка, мягко говоря, не легкая. Я ее оставлю при вас, чтобы не тащить со стоянки, потом заселюсь.
– Нет.
Елена решительно покачала растрепанной головой.
– Вместе заселимся, вместе съездим, вместе поставим вашу машину, вместе вернемся.
Громов молчал, не ожидав такого желания.
– Только вместе. Александр, знаете… Если честно…
Потупившись, она вывернула шапку, нашла этикетку с рекомендациями о стирке, прочитала, растряхнула обратно.
–…Мне до сих пор страшно. У меня все еще последействие. Я снова вспоминаю аварию. И без боюсь, Александр. Никуда вас не отпущу дольше, чем на пять минут. Ясно?
– Ясно, – Громов вздохнул. – Понимаю и принимаю. До отхода по номерам обещаю не отлучаться от вас дальше, чем на метр. Но сейчас все-таки отлучусь – схожу узнаю, как там вообще. Отпустите?
– Отпущу. Я пока найду документы. Паспорта, кажется не взяла, но без прав выехать не могла. В этой сумке сто карманов, не хочу рыться при всех. Такая уж я тундучка, не люблю чужим показывать.
– Ищите. И сторожите мой бесценный сервер. Я быстро. Шаг туда, шаг обратно. Всего и делов-то.
– Поскорее, Александр, ладно?
Елена глядела ясно и в ней светилась жизнь.