Всего неделю назад моя жизнь была вполне нормальной, пусть порой я и чувствовала себя немного одиноко, но теперь все летело в тартарары, и я никак не могла сообразить, как это случилось.
Находясь в здравом уме и твердой памяти, я оказалась в полной заднице.
За две недели до того, как я выписала чек на оплату семестра, обчистили не только мой сберегательный счет. Господи, если бы только этим все и ограничилось! Я бы смогла свести концы с концами. Я бы даже забыла об этом, ведь другого выхода у меня все равно не было.
В конце концов, я же знала, что меня обчистила собственная плоть и кровь, собственная мать – моя глотающая таблетки, почти всегда вдрызг пьяная мать, которую все мои друзья давно считали мертвой. В некотором роде это было не так уж далеко от истины. Конечно, не стоило шутить такими вещами, но я уже целую вечность с ней не разговаривала, а алкоголь, таблетки и бог знает что еще убили ту заботливую, веселую маму, которую я помнила с детства.
Но она все же была моей матерью. Следовательно, обращаться в полицию мне совсем не хотелось, ведь ее жизнь и так была дерьмовее некуда, и при мысли об этом, когда страсти утихали, а боль отходила на второй план, меня всегда окатывало необъяснимой волной жалости.
Этой женщине пришлось пережить такие вещи, которых не пожелаешь ни одной матери.
Но дело было не только в моем сберегательном счете. За последнюю неделю, пока шли экзамены, которые я каким-то образом все же умудрилась сдать, верхушка айсберга потопила «Титаник».
Я на всякий случай взяла выписку по всем счетам. Честно говоря, меня терзало ужасное предчувствие, что там все плохо. Так и оказалось.
На мое имя оформили кучу кредитных карт, и лимит по всем был уже исчерпан. Также на меня записали кредит на обучение, взятый в одном из банков, о существовании которого я даже не догадывалась, и один этот кредит был больше платы за четыре семестра в Шепарде.
Словом, я оказалась в долгах, которые превышали сотню тысяч долларов – и это не считая небольших студенческих ссуд, которые я брала сама, и кредита на покупку машины, которую я теперь вряд ли могла себе позволить.
Стоило мне об этом подумать, и внутри все холодело. Я из последних сил держала себя в руках, чтобы не сойти с ума. Без хорошей кредитной истории в этом мире никуда. Теперь я никак не могла взять ссуду, даже если бы она мне понадобилась. Хуже того, даже если бы я сумела наскрести денег, чтобы закончить колледж, любой потенциальный работодатель мог ознакомиться с моей кредитной историей и вынести решение о моем найме на ее основании.
В четверг, сдав последний экзамен, я все же сорвалась. Рыдая в три ручья, я забилась в угол и поедала двойные брауни. И сидела бы в этом углу и дальше, хоть целый месяц, но вдруг поняла, что не позволю, совершенно точно никому не позволю снова забрать у меня мою жизнь.
Само собой, никто из моих друзей не знал, что происходит, да они вообще ничего обо мне не знали. Черт, они ведь считали, что моя мама давно умерла, а Тереза и вовсе думала, что я – местная, родилась и выросла здесь.
И все это было ложью.
Да и как мне было рассказать обо всем Терезе? Или и того хуже, Брендону? «О, привет, вы знаете, мне нужно съездить домой и придушить свою мать – да-да, ту самую, которую вы считали мертвой, потому что я ужасная врунья, – за то, что она меня опять наколола. Может, встретимся и выпьем, когда я вернусь?» О таком разговоре даже думать было унизительно, ведь потом мне пришлось бы рассказывать о наркотиках, об алкоголе, о пущенной под откос жизни, о странном расставании мамы и отца, когда отец просто психанул и исчез. В конце концов разговор зашел бы о несчастье и пожаре, который уничтожил всю мою семью и почти уничтожил меня.
Делать этого я не собиралась.
Так что пришлось всем сказать, что это лето я проведу с семьей. Оставалось только надеяться, что обо мне не прочтут в новостях, когда я в самом деле кого-то убью.
Никто не удивился моим планам – в прошлом году я тоже притворилась, что еду на каникулы домой, а на самом деле поселилась в отеле в Мартинсберге и практически разорилась, заказывая еду в номер. Как неудачница.
Как полная неудачница.
И все же…
План «трех П» нужно было на время поставить на паузу. Я направлялась домой, моля всех богов, что у мамы еще осталась хотя бы часть денег, которые хранились у нее на счетах, и что этих денег будет достаточно. Не могла ведь она истратить и свои, и мои деньги. Мне просто нужно было, чтобы она – не знаю даже как – хоть что-то исправила.
Таким был мой план А.
План Б состоял в принятии того, что, если у мамы за душой не окажется ни гроша, у меня хотя бы – при удачном раскладе – будет бесплатное жилье на лето, потому что мне предстояло каждый день молиться, чтобы материальной помощи хватило на оплату учебы. Еще я молилась, чтобы у меня хватило сил вытерпеть целое лето в богом забытом городишке и не убить собственную мать, поскольку в этом случае материальная помощь мне бы уже не понадобилась.
Сжимая руль дрожащими руками, я свернула с трассы на Плимут-Митинг, небольшой городок в нескольких милях от Филадельфии. Меня чуть не стошнило, когда толстые дубы и ореховые деревья, стоящие вдоль дороги, расступились и я оказалась на вершине холма. Путешествие было недолгим, от Шепердстауна я ехала сюда чуть меньше четырех часов, но мне уже начинало казаться, что дорога никогда не закончится.
Теперь я стояла на светофоре через дорогу от магазина «Все за доллар» в городе, куда я никогда – никогда-никогда – не хотела возвращаться. Я опустила голову на руль.
Я уже побывала дома. Свет не горел. Подъездная дорожка пустовала.
Приподняв голову, я снова стукнулась лбом о руль.
Втащив ключ от дома, который никогда – никогда-никогда – не собиралась больше использовать, я вошла внутрь. В доме было практически пусто. В гостиной стояли диван и старый телевизор. В небольшой столовой – лишь несколько нераспакованных коробок. Холодильник тоже пустовал. Кровать в спальне на первом этаже была не убрана. На полу грудой валялась мамина одежда вперемежку с какими-то документами и прочим барахлом, на которое мне даже не хотелось смотреть. Спальня на втором этаже, которая когда-то была моей, полностью изменилась. Кровать исчезла, как и комод и маленький письменный столик, купленный мне бабушкой незадолго до ее смерти. У стены валялся грязный матрас – мне даже думать не хотелось о том, кто на нем спал. Казалось, в доме никто не жил. И что моя мать просто исчезла с лица земли.
Ничего хорошего это не сулило.
В доме не оказалось ни одной фотографии. Никаких рамок на стенах. Никаких воспоминаний. Впрочем, это меня не удивляло.
Подняв голову, я опять уронила ее на руль.
– Ох.
Но электричество в доме все еще работало. Это же хороший знак? Это значило, что у мамы пока еще были кое-какие деньги.
В третий раз ударившись о руль, я поморщилась.
Сзади мне посигналили, и я сразу выпрямилась и посмотрела вперед. Зеленый свет. Ой. Сильнее сжав руль, я решительно вздохнула и поехала дальше. Оставалось только одно место, где она могла быть.
Эх…
Там я тоже никогда – никогда-никогда – не планировала больше появляться. Набравшись решимости, я медленно поехала по главной дороге, своей черепашьей скоростью раздражая всех водителей позади. Но быстрее ехать я не могла.
Мое сердце бешено колотилось, когда, перестроившись в правый ряд, я повернула и оказалась в центре города – на улице, которая считалась главной только потому, что там сосредоточились все основные магазины, забегаловки и сетевые рестораны. Если проехать еще километров пять, то можно было попасть в сомнительного вида стриптиз-клуб – вся обочина рядом с ним была уставлена мотоциклами, демонстрировавшими индивидуальность своего владельца-байкера. Напротив клуба находилась еще одна забегаловка – «У Моны».
О боже.
На улицах было полно машин, но когда я свернула на знакомую, усеянную рытвинами и черт знает чем еще парковку, там оказалось свободно.
В конце концов, был вечер понедельника.
Остановившись в дальнем конце возле неонового знака «У Моны», где не горела буква «о», я еще несколько раз глубоко вздохнула.
– Я ее не убью. Я ее не убью.
Как только я удостоверилась, что не сорвусь и не наброшусь на нее, когда увижу, я вышла из своего «Форда Фокуса» и поправила джинсовые шорты и тонкую кремовую блузку с длинными рукавами, которую я заправила за пояс, чтобы она не болталась.
Громко стуча шлепанцами, я направилась к заведению. Сумку я держала в руке так, что сомнений не оставалось: при необходимости ее можно превратить в грозное оружие.
Подойдя ко входу, я распрямила плечи и тихо выдохнула. Квадратное окошко в двери потрескалось, но было чисто вымытым. Красная и белая краска, которая некогда привлекала внимание своим ярким сочетанием, облупилась и висела ошметками, словно кто-то облил стены кислотой. Большое затемненное окно с сияющим знаком «ОТКРЫТО» в углу тоже раскололось, и стекло было исчерчено тоненькой паутиной трещин.
Если снаружи все было так…
Господи…
Как же мне не хотелось этого делать!
Мой взгляд снова скользнул к темному квадратному окошку на двери. В отражении мои голубые глаза казались огромными, а бледная кожа – совсем белой, из-за чего шрам на левой щеке горел огнем. Он начинался чуть ниже уголка глаза и спускался до уголка рта, где становился более заметным.
Мне повезло. Так сказали и доктора, и пожарные, и все остальные. Еще немного, и я потеряла бы левый глаз.
Но сейчас везучей я себя совсем не чувствовала. На самом деле я даже думала, что Госпожа Удача – настоящая хладнокровная стерва, которая давно заслуживала смерти.
Собравшись с силами, я взялась за грубую ручку и потянула дверь на себя. Стоило мне переступить порог, как я споткнулась и потеряла один из шлепанцев. На меня нахлынул знакомый запах пива, дешевого парфюма и много раз использованного масла для жарки.
Мой дом.
Нет.
Руки сжались в кулаки. Этот бар не был мне домом. Или не должен был им быть. И неважно, что в старших классах я практически каждый день приходила сюда из школы и сидела в одной из задних комнат или пробиралась в зал, чтобы украдкой посмотреть на маму, которая улыбалась только здесь. Может быть, она улыбалась исключительно потому, что всегда здесь напивалась, но какая разница?
Казалось, здесь ничего не изменило. Вроде бы.
Повсюду стояли высокие круглые столы с видавшими виды столешницами. Барные стулья со спинками и без. Громкий стук бильярдных шаров привлек мое внимание к задней части бара – где за приподнятым танцполом были расставлены бильярдные столы.
Задвинутый в угол музыкальный автомат заиграл какую-то заунывную кантри-песню, и из голландских дверей по другую сторону танцпола вышла женщина, которую я никогда здесь прежде не видела. Ее ослепительно белые волосы, явно крашеные, собраны на затылке. За ухом торчала ручка. Одетая в синие джинсы и белую футболку, она казалась клиенткой, потому что в баре «У Моны» никто никогда не носил униформу. В руках у женщины были две красные корзинки, доверху заполненные жареными крылышками, которые она несла к одному из столиков возле музыкального автомата.
Под столами валялись скомканные салфетки, кое-где на полу блестели липкие пятна, а некоторые куски паркета давно уже пора было заменить. Немногочисленные лампы не давали яркого света, и я понимала, что не вижу и половины истинного положения вещей.
Бар «У Моны» был похож на женщину, которую выжали без остатка и бросили. Однако помещение не выглядело грязным – скорее даже чистым. Казалось, кто-то отчаянно пытался победить в заведомо проигранной битве и старался изо всех сил.
И это явно была не мама. Она никогда не любила наводить чистоту, хотя в молодости все же была аккуратнее. У меня еще сохранились далекие, туманные воспоминания о тех днях.
Я уже довольно долго стояла на пороге и понимала, что выгляжу глупо, но мамы нигде не было видно, поэтому я решила пройти дальше. Сделав шаг, я поняла, что один из шлепанцев остался у двери.
– Черт.
Я повернулась и, нащупав потерянную обувь, снова нацепила шлепанец на ногу.
– Похоже, тебе не помешает выпить.
Я вздрогнула при звуке на удивление низкого мужского голоса – такого низкого и глубокого, что он будто шелком окутал меня. Мне уже хотелось сказать, что, раз уж я стою посреди бара, выпить мне наверняка не помешает, но тут я подняла глаза на полукруглую барную стойку, и все колкие слова как ветром сдуло.
Парень за стойкой вздрогнул и как будто попятился. Странная реакция. Я стояла в тени, поэтому разглядеть шрам он не мог, но тут я внимательнее разглядела его и вмиг забыла об этих мыслях.
О боже, боже, боже…
Такого парня, как этот, я в жизни не ожидала увидеть за стойкой бара «У Моны».
Да, этот бармен был суперсексуален.
Проклятье, да от него было глаз не отвести! Он ослеплял не хуже Джейса Уинстеда, да, пожалуй, еще сильнее. Я не могла припомнить ни одного парня, который бы выглядел настолько же круто, а я ведь видела его только выше пояса.
У него были волосы цвета темного шоколада, оттенок которых в ярком свете ламп над стойкой казался особенно глубоким и теплым. На висках они были подстрижены совсем коротко, а на макушке – немного длиннее, и, откинутые со лба, лежали небрежными волнами, подчеркивая его широкие и высокие скулы. Его смуглая загорелая кожа намекала на экзотическое происхождение. Его мощная, волевая линия челюсти казалась высеченной из камня. Этот бармен мог служить первоклассной моделью в рекламе станков для бритья. Горячий облик дополняли прямой нос с небольшой горбинкой и полные, совершенно порочные губы – ни у одного когда-либо виденного парня не было таких.
Господи, я уже была готова часами разглядывать эти губы, забыв обо всех нормах приличия, как типичная жительница города лузеров, населенного такими же, как я. Усилием воли я заставила себя оторвать взгляд от потрясающего рта.
Чтобы сразу же наткнуться на арку густых бровей и на глаза.
Глаза были карими.
И эти карие глаза сейчас медленно и словно небрежно изучали меня, как будто лаская. Я как можно незаметнее набрала воздуха в легкие.
На нем была вытертая серая футболка, которая обтягивала его широкие плечи и невероятно рельефную грудь. Сквозь тонкую ткань футболки просвечивали мускулы парня. Черт, да я даже не подозревала, что такое вообще возможно! Судя по тому, что я видела поверх стойки, живот у него был ничуть не менее накачан и тверд.
Если бы этот парень учился в Шеперде, он сместил бы Джейса с позиции лейтенанта Бригады горячих парней. По нему бы явно вздыхали все девчонки.
Парни бы тоже не остались равнодушными.
Его восхитительные губы чуть изогнулись. Да у него даже улыбка была чертовски сексуальна.
– Все хорошо, милая?
Он произнес «милая» так, словно в этом для него не было ничего особенного. В его тоне не слышалось ни пошлости, ни грязи – лишь сексуальная ласка, от которой мои щеки сразу запылали.
Я уставилась на него, как идиотка.
– Да. – Мне с трудом удалось выдавить одно-единственное слово.
Щеки покраснели еще больше, и мне захотелось тут же провалиться сквозь землю.
Сексуальная улыбка стала чуть шире, когда парень протянул руку, приглашая меня подойти ближе.
– Выбирай любое место.
Хорошо.
Ноги сами понесли меня вперед, без всякого участия мозга. Да и как еще им было реагировать, когда меня поманил такой роскошный парень? Через минуту я уже уселась на барный стул со рваным и немного неудобным сиденьем.
Боже всемогущий, вблизи бармен был настоящим идеалом мужской красоты. При одном взгляде на него у меня потекли слюнки.
Не прекращая улыбаться, он положил руки на край стойки:
– Чем будешь травиться?
Я медленно закрыла, а потом открыла глаза, думая лишь о том, что он забыл в этой проклятой дыре. Парень мог сниматься для модных журналов, работать на телевидении или хотя бы работать официантом в стейк-хаусе, который находился дальше по улице.
Сексуальный бармен наклонил голову набок и улыбнулся еще шире.
– Милая?…
Противясь соблазну опереться локтями на стойку и смотреть на него влюбленными глазами – хотя была и не так уж далека от этого, – я ответила:
– Да?
Он тихо усмехнулся и наклонился ко мне. Совсем-совсем близко. Всего секунда, и парень уже проник в мое личное пространство, его губы оказались всего в нескольких сантиметрах от моих, а бицепсы напряглись, еще больше растягивая старую ткань футболки.
Ей-богу, я надеялась, что его футболка просто разойдется по швам и спланирует на пол.
– Что хочешь выпить? – снова спросил он.
Хотела я только одного – еще немного понаблюдать, как двигаются эти губы.
– Э-э… – В голове стало пусто.
Он изогнул бровь и перевел взгляд с моих губ на глаза.
– Мне спросить у тебя документы?
Этот вопрос наконец вывел меня из жаркого ступора.
– Нет. Зачем? Мне двадцать один.
– Точно?
Мои щеки снова залила краска.
– Клянусь.
– А на мизинчиках поклянешься?
Я взглянула на его руку и отставленный мизинец.
– Ты серьезно?
Он улыбнулся еще шире, и на правой щеке у него появилась ямочка. Держите меня: если у него еще и ямочки есть, я точно пропала!
– А похоже, что я шучу?
Похоже было, что ничего хорошего от него ждать не следовало. В его теплых глазах цвета кокосовой скорлупы плясали озорные искорки. Мои губы дрогнули, после чего я подняла руку и обхватила своим мизинцем его.
– Клянусь на мизинчиках, – сказала я, думая, что это тот еще способ проверки возраста.
Его улыбка стала обольстительной.
– О, стоит девушке поклясться на мизинчиках, и я готов отдать ей свое сердце.
И что ответить на это?
Вместо того чтобы отпустить мою руку, когда я потянула ее на себя, парень нежно, но крепко обхватил меня за запястье. Я округлила глаза, а он наклонился еще ближе. От него пахло… очень приятно. Мыло и специи – этот запах сразу наполнил все мое женское существо.
Тут у меня в сумочке зазвонил телефон. Заиграла «Кареглазая девушка». Я полезла в сумку, а сексуальный бармен рассмеялся.
– Ван Моррисон? – спросил он.
Я рассеянно кивнула, вытаскивая телефон. Звонила Тереза. Я сбросила звонок.
– У тебя хороший музыкальный вкус.
Подняв глаза, я сунула телефон обратно в сумку.
– Я… ну, мне больше нравится олдскул, чем современная попса. Раньше лучше умели петь и играть. Сегодня просто прыгают полуголыми по сцене, кричат или просто говорят. На настоящую музыку это не слишком похоже.
В глазах у бармена мелькнуло одобрение.
– Ты клянешься на мизинчиках и слушаешь старую музыку? Ты мне нравишься.
– Значит, не так сложно произвести на тебя впечатление.
Он запрокинул голову и рассмеялся, и – держите меня! – смех у него оказался просто чудесным. Глубоким. Богатым. Раскатистым. Внутри у меня все перевернулось.
– Клятвы на мизинчиках и музыка очень важны, – сказал парень.
– Правда?
– Ага. – Он весело взглянул на меня. – Как и клятва бойскаута.
Я улыбнулась шире.
– Ну, бойскаутом я не была, так что…
– Хочешь узнать тайну?
– Конечно, – выдохнула я.
Бармен наклонил голову.
– Я тоже не был бойскаутом.
Почему-то это меня не слишком удивило. Особенно учитывая, что он до сих пор держал меня за запястье.
– Ты не местная, – заявил он.
Больше нет.
– Почему ты так решил?
– Городок маленький, а в этом баре обычно собираются лишь завсегдатаи. Такие милые отвлекающие факторы, как ты, здесь редкость. Поэтому я и считаю, что ты не местная.
– Когда-то… – Стоп. Что? «Милые отвлекающие факторы»? Я сбилась с мысли.
Не отводя от меня взгляда, парень медленно отпустил мою руку: сначала разжал пальцы, потом провел ими по запястью и по ладони, отчего мурашки заплясали у меня по коже, исполнив классический джаз на моей спине.
Боже, может, я и сходила с ума, но мне показалось, что между нами пробежала искра. Между нами явно что-то вспыхнуло. Глупо, конечно, но мне было сложно дышать и сложно думать.
Все еще не сводя с меня глаз, бармен открыл дверцу холодильника, вытащил оттуда бутылку пива, свинтил крышку и поставил бутылку на стойку. Секунду спустя я поняла, что все это время рядом с нами кто-то был.
Скосив глаза, я увидела молодого симпатичного парня с короткими волосами.
– Спасибо, друг, – бросил он бармену, забирая пиво.
Потом он ушел, и мы снова остались вдвоем.
– В общем, так, – сказал сексуальный бармен, – как насчет моего фирменного напитка?
В обычных обстоятельствах, стоит парню предложить мне свой «фирменный напиток», как я тут же убегаю без оглядки, обвиняя всех и вся в том, чего еще даже не произошло. Но на этот раз я снова кивнула и окончательно убедилась в том, что я невероятно легкомысленная и еще тупая.
И явно не контролирую ситуацию. А этого со мной не случалось никогда.
У меня на глазах парень развернулся и потянулся к дорогой выпивке, выставленной на полках. Мускулы у него под футболкой напряглись. Я даже не заметила, какую именно бутылку он взял. Затем, двигаясь с удивительной грацией, бармен подхватил один из невысоких стаканов, в которые обычно наливают несложные коктейли и крепкие напитки со льдом.
Из-за того, что я вспомнила эти стаканы, мне захотелось разбить голову о барную стойку, но я, к счастью, сумела сдержаться. Пока парень готовил коктейль, я пыталась определить, сколько ему лет. Пожалуй, он был года на два меня старше. Через несколько секунд бармен поставил передо мной впечатляющий напиток.
Первый его слой был красным, а дальше переходил в другие оттенки заката. Сверху коктейль украшала вишенка. Я взяла стакан и сделала глоток. Мои вкусовые рецепторы испытали, можно сказать, настоящий оргазм от фруктового колорита.
– Алкоголь совсем не чувствуется.
– Я знаю, – самодовольно ответил он. – Пьется легко, но будь осторожна. Выпьешь слишком быстро или слишком много – тебя собьет с ног, и ты приземлишься на свою симпатичную попку.
Списав «симпатичную попку» на типичную любезность барменов, я сделала еще один крохотный глоток. Уж мне-то осторожничать было не привыкать. Я вообще не злоупотребляла выпивкой.
– Как он называется?
– Джекс.
Мои брови поползли на лоб.
– Интересно.
– О да. – Бармен положил руки на стойку и наклонился ко мне, смущая меня своей до невозможности сексуальной полуулыбкой. – У тебя есть планы на вечер?
Я уставилась на него. Ни на что другое я не была способна. Через пару минут после знакомства с этим парнем я почти забыла, зачем сюда пришла, но точно помнила, что явно не собиралась ни с кем общаться. И, если серьезно, он не мог делать то, что, я думала, он делает.
Не мог флиртовать со мной.
Не мог звать меня на свидание.
Такого просто не бывает в мире Каллы. Не уверена, что такое могло бы даже произойти в мире красивых девчонок вроде Терезы, или Брит, или Эвери, но точно знала, что со мной не могло такого случиться.
Сексуальный бармен наклонился еще ближе ко мне, и мускулы его рук восхитительно напряглись. Он поднял на меня свои умопомрачительные глаза, и я на мгновение забыла, что надо дышать. Судя по тому, как в эту минуту изогнулись его губы, он прекрасно понимал, какое впечатление производит.
– Если я выразился недостаточно ясно, позволю себе уточнить: я хочу узнать, готова ли ты отправиться куда-нибудь со мной.