День выдался солнечный, яркий. В кафе-шантанах и ресторанчиках плескалось, будто коньяк в согретой пузатой рюмке, тихое человеческое счастье, очень камерное, интимное. В одном из таких заведений, недалеко от площади Пигаль, за чашкой чая и бутылкой русской водки сидели два старых друга – репортер Артур Егорович Петров и чекист Александр Васильевич Власин. Они уже изрядно выпили, раскраснелись, близко придвинулись друг к другу и каждый из них почти влюбленными глазами разглядывал постаревшее за двадцать с небольшим лет лицо старого друга.
– Эх, Егорыч, брат, – говорил растроганно полковник Власин, – сколько ж воды утекло! Состарились мы с тобой. Дети уж у тебя, поди, взрослые…
– Взрослые, – кивнул Егорыч, – даже слишком…
– И у меня слишком! – засмеялся Власин. – Все наперед знают, черти!
– В отцов не верят! В будущее наше светлое не верят! В «Кока-Колу» верят…
– Мои в «Пепси».
– Один черт! Я им говорю, партия… она ведь что… она ведь все! А они ухмыляются, скалятся. Иди ты, мол, папаша, со своей партией к едрене-фене…
– Ладно тебе! Это все детские болезни, как свинка или там скарлатина. Твои-то болели свинкой?
– Болели. Так и не вылечились. Хлев прямо какой-то, а не дом!
– Не переживай, брат! Все образуется.
– И этот, – продолжал пьяненький Егорыч, – лысый, с отметиной… И с бабой его… Перестройка, гласность! А чего перестраивать-то? Нет, ты мне скажи, перестраивать-то чего?
– Да по большому счету… по гамбургскому, так сказать, есть, есть что перестраивать…
– И это говорит чекист? Рыцарь революции?
– Именно так, дорогой товарищ. Мы ведь, браток, все видим, все знаем!
– И что вы такого видите, чего мы не видим?!
– Все! Развал полный. Экономики нет, все продано и перепродано. Земля не родит, заводы работают только на жалкую зарплату спивающимся рабочим, крестьянства нет, наука еле трепыхается. Культуры никакой! Вот погляди вокруг…
Егорыч злобным взглядом обвел бульвар, деревья, людей, поток машин и уставился на бутылку водки.
– Видал?
– Водка, – констатировал Егорыч.
– Именно что водка. И больше ничего. А здесь – жизнь! Бьет ключом. Бойко так бьет! Красиво! А мы все там… в средневековье.
– Да как же ты можешь! Какое такое средневековье! Коммунизм – это строй будущего, а социализм – настоящего.
– Где ж ты его видел-то, социализм-то свой? В учебниках?
– Да я, да я… Институт окончил, в Москву поехал, за границами жил. Вот – социализм…
– Глупости это, Егорыч. Ничего ты не понял! И как в Москву поехал, и какой институт окончил, ничего ты не понял! А за границей ты, небось, жил на всем готовеньком, как я. Попробуй тебя обратно, в твой социализм верни! Глотку порвешь!
– Так ведь в ГДР, большей частью, в нашей, так сказать, зоне…
– Именно что в зоне. Ладно, давай лучше выпьем!
Егорыч недоверчиво покосился на друга: не провокатор ли? Но глаза у Власина мерцали печалью и искренностью. Егорыч выпил и отхлебнул остывший чай.
– Значит, Сашок, ты тоже, кроме «Кока-Колы», ничего не признаешь! Я так понял.
– Почему же, квас люблю. Но только его здесь не продают. Селедочку, вот… водочку.
– А родину?
– И родину. Только она у меня никак с селедочкой и с водочкой не ассоциируется. Она у меня с… тобой ассоциируется.
– Плохо, значит?
– Почему же плохо? Очень даже хорошо. Вот сидим, говорим. Вспоминаем, понимаешь…
– Эх, брат, развратил вас Париж! Врага не видите.
– Да где ж он, враг-то? Сколько ищу, не нахожу. Противник есть, это верно! А врага нет. Он у нас тут! – Власин постучал себя по лбу.
– А противник, он что, не враг?
– Противник – это тот, кто сидит по другую сторону границы – против тебя, значит. Он может быть врагом, а может и не быть.
– Чудно́, товарищ полковник!
– Поживи здесь с мое, не такое запоешь.
– Так жил же! Жил, Сашок! – в отчаянии закричал Егорыч, обратив на себя внимание с других столиков. Но тут же понизил голос до шепота: – Жил!
– Слепой ты, что ли? Вот ведь, с Горбачевым катаешься. А ничего не понимаешь.
– Понимаю! Вижу и понимаю! Лучше у них, конечно. Но они же… рабочих эксплуатируют, крестьян… Потому и лучше.
– Дурак ты совсем. Несешь околесицу какую-то! Кого они тут эксплуатируют! Пойдем-ка лучше погуляем. Хочешь, я тебе зоопарк покажу?
– А чего мне его смотреть? Шмотки надо купить жене, детям…
– Успеешь шмотки! Зоопарк у них тут славный. Парк, тишина. Зверушки разные. Я сюда… хожу иногда… от эксплуататоров скрываюсь.
Власин умолчал, что в зоопарке он встречался с некоторыми из своих агентов. Сюда же приводил жену, чтобы поговорить с ней о сокровенном, о том, что не должно попасть на советскую и «несоветскую» звукозаписывающую аппаратуру в их служебной парижской квартире. Теперь он сердился на себя за то, что разболтался с Егорычем, человеком явно ограниченным, пугливым и неумным.
Недопитую бутылку водки Егорыч сунул в карман пиджака. Мужчины встали и вышли на бульвар. Власин взмахнул рукой, и рядом остановился автомобиль с горящей трафареткой на крыше: «такси». Власин и Петров сели на заднее сиденье, и машина сорвалась с места, влипнув в поток других автомобилей.