Существует ли время? Конечно. Но как это доказать? Можно сказать, раз я стою и дышу, то существую в настоящем, а значит, что существует и время. Но разве это доказательство? И вообще, время внутри нас или снаружи? Логично, что когда мы умираем, то заканчивается наше время, но время-то в общем не исчезает и продолжает двигаться дальше. Значит ли это, что времени два? Или их великое множество, то есть у каждого свое время? Получается тогда, что помимо личного времени каждого есть еще общее время, обязательно большое и раздутое. Оно опоясывает всю Вселенную, и по нему движется весь мир, вся его история.
Вот, что такое время.
Но разве время – это только настоящее? Это еще и прошлое, и будущее.
А еще это секунда, минута и час. Это краткий промежуток времени и единица. Это бесконечность. Это изменение и постоянство, наша связь с вещами и людьми. Это развитие и упадок, начало и конец. Жизнь и смерть.
Это все время.
Это необратимое течение… Хотя нет, очень даже обратимое. Для богов и полубогов. Они могут менять время, обращать вспять или, наоборот, перемещаться в будущее и прошлое, но только с одной целью – сохранять ход истории в целости и сохранности. Сохранять Нить Судьбы. Сохранять Время.
И сейчас Генри как раз этим занимается.
4
мая, 1897 год, Париж
– Осталось еще минут двадцать, – пробормотал Генри, посматривая на часы в тяжелой медной оправе. Еще двадцать минут до половины пятого. А Благотворительный базар1 его уже утомил. Почти восемь сотен лет жизни не научили Генри достаточному терпению.
Генри находился неподалеку ото всех, найдя себе укромное местечко у Павильона кинематографа, но от галдящих посетителей спасу все равно не было. Знатные дамы в своих буфах, оборках и глупых кринолиновых юбках-рупорах стояли у прилавков, предлагая людям милые мелочи, которые Генри ни за что бы не купил. Зачем ему набор хрустальной посуды или детские игрушки? Генри все гадал, действительно богачам нравится этим заниматься или это простой снобизм, устраивать целое представление вместо того, чтобы просто пожертвовать нужную сумму нуждающимся? Сам Генри для себя смысла в Благотворительном базаре так и не нашел. «Аристократы просто кидают просо свиньям и умиляются с их благодарного хрюканья,» – подумал Генри с небольшой ухмылкой. Он находил это и забавным, и отвратительным одновременно.
Но, признаться честно, еще больше Генри раздражал запрет на курение.
Солнце уже не в зените, но до синих сумерек еще далеко. Генри, наконец, решился выйти из своего укрытия. Он увязался за длинным черным шлейфом роскошного атласного платья. Оно блистало на симпатичной барышне с четкими выразительными чертами лица. Она была в окружении дам, в том числе и монахиней, которым отдавала распоряжения. Мысленно Генри приподнял шляпу и поклонился ей.
– Мама, я хочу увидеть фильм! – требовала маленькая девочка, вцепившаяся в юбку матери.
– Может, стоит еще купить…, – рассуждала супружеская пара, стоя у прилавка.
– А пойдем…, – девушка настойчиво тянула куда-то своего спутника.
– Как же тут много людей! – возмущалась дама преклонного возраста.
Генри уже захотел вернуться в свой уголок – от французского чириканья у него разболелась голова, – но оставалось еще десять минут свободного времени, которое он хотел посвятить образованию Благотворительного базара. Напоследок.
Деревянные стены склада, тонкие, словно картон, не внушали доверия. Генри был уверен, что если пнет такую ногой, то пробьет дыру, в которой его сапог непременно застрянет. Склад-сарай, как его окрестил Генри, представлял собой инсталляцию средневековой улицы с домиками-прилавками. Вот только как бы плохо ни жилось в Средневековье, люди тогда вряд ли мастерили свои жилища из картона, папье-маше, ваты и ткани. На просмоленный холст, который должен был представлять собой крышу, Генри также косился с презрительным подозрением. Уж слишком дешевые декорации выбрала аристократия для своего «представления».
Генри прошел через всю копию площади. Врезался в одного из трех идущих на встречу мужчин, был обруган ими и огрызнулся в ответ. Но маленькую девочку, что столкнулась с ним, Генри аккуратно повернул в сторону, мысленно извинившись перед ней. Он не может спасти ее, как и не сможет помочь прекрасной герцогине2.
Генри осмотрел безделушки на прилавках, но ничто его не прельстило, а ведь он хотел присмотреть сувенир для Грейс. Но, пожалуй, его дама сердца больше порадуется цветам, чем бесполезной побрякушке. «Хотя цветы, с этой точки зрения, тоже бесполезны», – подумал Генри.
– Может, молодой человек хочет получить еще и поцелуй в щеку? – смело предложила одна мадам или баронесса и тут же сама покраснела, как переспелый гранат и захихикала. Генри сделал вид, что ничего не услышал, но улыбнулся.
Половина пятого. Пора. Эфирная лампа как раз погасла. Генри достал коробок спичек и стремительным шагом направился в павильон кинематографа. Несчастный оператор как раз возился с киноаппаратом, а рядом ругался управляющий:
– Давай же, бездарь, зрители ждут!
Действительно, из зала уже доносился гул недовольных голосов посетителей инсталляции.
– Прошу прощения, – вмешался Генри, – могу я вам помочь?
– Сэр, прошу вас, вернитесь в зал, – засуетился управляющий, лысеющий пухленький мужичок со смешной бородкой, очень уж похожую на козью. – Сейчас мы все исправим.
– Я понимаю, – кивнул Генри. – Я просто хотел предложить спички, чтобы зажечь лампу.
– Ох, да? – всполошился оператор. – Спасибо, сэр! Я сейчас же все исправлю!
Языки пламени затанцевали мгновенно. Один из них оказался как огонь маяка, длинный и яркий, видный всем, и смог достать до палатки напротив, изображающей гостиницу «Кот в сапогах». Суету оператора и управляющего Генри уже не застал. Как и крики заживо горящих людей, их молитвы и последние слова, – огонь быстро перекинулся на бумажные декорации и задрапированный потолок. Люди оказались в ловушке более жаркой, чем кузня Гефеста3, а с промасленного потолка на них лился огненный ливень, как тот, что застали когда-то жители Помпей4. Муслин платьев, шелк зонтов, кружева вуалей, оборки, ленты и перья шляп – горело все, превращаясь в костры инквизиции. Мужчины прокладывали себе дорогу, сбивая с ног, топча и избивая тростями женщин, чьи юбки превратились в подобие факелов.
Генри всего этого не видел. Он знал, что меньше, чем за час от Благотворительного базара останется пепелище, как и было предсказано богиней судьбы и соткано на Нити.
Генри лишь достал свои часы, покрутил колесики и оказался в 1925 году. Ему еще надо было купить тюльпаны. И покурить.