До завтрака Шарлотта давала двенадцать уроков музыки – с каждой ученицей она ежедневно должна была заниматься по полчаса. Миссис Ватсон требовала, чтобы она каждый день занималась непременно со всеми девочками, так как скупой англичанке все казалось, что она платит Шарлотте слишком много.
Однажды, когда девушка только что окончила заниматься со своей последней ученицей, бездарной Луизой Важенман, в комнату неожиданно вошла горничная Флора.
Эта служанка почти постоянно была пьяна. Благодаря этому она не испытывала тоски по родине, одна справлялась с таким объемом работы, для которого, по-настоящему, следовало бы держать трех прислуг, и, наконец, ей удавалось преодолевать те трудности, с которыми всякий раз было сопряжено получение жалованья. Но вино действовало на нее не всегда одинаково: иногда, напившись, она становилась веселой, иногда же, наоборот, ее посещало мрачное настроение. Будучи в веселом расположении духа, она, проворно убирая комнаты, во все горло распевала или английский народный гимн, или разные не совсем приличные песни. Заслышав это пение, миссис Ватсон прибегала с вытаращенными от ужаса глазами и начинала останавливать ее:
– Перестаньте, Флора!.. Как вам не стыдно!
Если же та не унималась, миссис Ватсон призывала на помощь трех своих дочерей: Нелли, Китти и Фанни, худых, неуклюжих девушек, высоких и сильных, как мужчины. Они втроем хватали Флору и запирали ее в дровяном сарае, где держали до тех пор, пока она не успокаивалась. Будучи же в худом расположении духа, Флора, держа в одной руке половую щетку, а в другой – метелку и пыльную тряпку, усаживалась где-нибудь наверху, на лестнице, и начинала плакать, громко причитая охрипшим голосом:
– Где это видано?! Такая молодая барышня!.. Такая молодая барышня!..
Никто не знал, о ком она так сокрушалась; может быть, впрочем, это относилось к ней самой.
К Шарлотте Жербье Флора испытывала большую симпатию. Разговаривая с девушкой, она пыталась придать своему грубому голосу ласковый тон и, более сердечная, чем ее хозяйка, старалась по возможности оказать Шарлотте как можно больше внимания.
Иногда Флора останавливалась перед девушкой и подолгу пристально смотрела на нее, грустно покачивая головой и приговаривая по-английски:
– Как мне вас жаль!.. Как жаль!..
Часто она оказывала Шарлотте различные мелкие услуги, за которые та всегда, сколько могла, платила ей, хотя, сама получая гроши, платила, конечно, немного.
И вот теперь, остановившись на пороге комнаты, Флора некоторое время молча смотрела, как молодая девушка, прежде чем спуститься вниз к завтраку, причесывала свои роскошные белокурые волосы, едва справляясь с ними окоченевшими от холода руками, и затем, качая по обыкновению головой, сказала:
– Милая барышня, старая ведьма вас зовет!
Так Флора называла хозяйку пансиона. Напрасно Шарлотта несколько раз просила прислугу выражаться более почтительно. Однажды девушка даже не выдержала и рассердилась на нее:
– Флора, я вам не буду отвечать, если вы будете называть так миссис Ватсон!
Флора насмешливо улыбнулась и расхохоталась, показав при этом свои беззубые десны.
– Слушаю-с, мисс!.. Так я буду ее называть доброй феей!
Шарлотте волей-неволей пришлось замолчать, так как разговаривать с Флорой было невозможно: последнее слово всегда оставалось за ней. Даже сама миссис Ватсон и та спешила уйти и благоразумно запереться в своей комнате, когда Флора, бывало, начинала грубо, угрожая даже полицией, требовать своего жалованья, которого она будто бы только и ждала, чтобы уехать к себе, в свою милую Англию.
Когда Шарлотта услышала, что ее зовет к себе содержательница пансиона, на лице девушки, посиневшем от холода, с черными кругами под глазами от усталости, выразилось крайнее удивление.
– Вы не знаете, Флора, что ей нужно? Зачем она зовет меня? – обратилась молодая девушка к прислуге.
Флора с сожалением посмотрела на нее.
– Уж, конечно, не за тем, чтобы сказать вам что-нибудь приятное! – вздохнув, ответила она. – Добрых слов от нее не дождешься, барышня! – и Флора презрительно засмеялась.
– Сейчас, сейчас! Скажите, Флора, что я иду вслед за вами! – поспешила сказать девушка.
Подойдя к комнате содержательницы пансиона, Шарлотта с замиранием сердца постучала в дверь. Она всякий раз переступала порог этой комнаты с некоторым трепетом, так как миссис Ватсон всегда внушала ей необъяснимый ужас. Полагая, что только строгостью и можно поддерживать свой авторитет, англичанка была со всеми крайне неприветлива и сурова. Немудрено поэтому, что не только ученицы, но даже и учительницы испытывали некоторый страх, когда их звала к себе «сама».
На стук Шарлотты из кабинета послышался голос миссис Ватсон:
– Войдите!
Молодая девушка тихо, нерешительно отворила дверь и вошла. Содержательница пансиона сидела в кресле у камина, в котором ярко пылал огонь. Очевидно, по отношению к себе она придерживалась других правил и не приучала себя к холоду, как своих воспитанниц. В руках у нее было письмо.
На поклон Шарлотты она сухо, сквозь зубы произнесла «здравствуйте» и знаком пригласила молодую девушку сесть против себя по другую сторону камина.
Миссис Ватсон обладала далеко не располагающей к себе наружностью: ее желтое, все в морщинах лицо с седыми волосами и нависшей над бровями челкой, тонкие губы и маленькие косые хитрые глаза производили крайне неприятное, даже отталкивающее впечатление.
– Я должна сообщить вам, милая моя, очень неприятное известие! – сказала она.
Другая на месте миссис Ватсон сжалилась бы над молодой девушкой, которая при этих словах побледнела как полотно, сказала бы ей что-нибудь приятное и постаралась бы исподволь подготовить ее к ужасному известию. Но этой черствой женщине незнакомо было чувство жалости; собственные несчастья не только не сделали ее более сострадательной к другим, но и, наоборот, озлобили. Единственно кого, по мнению миссис Ватсон, можно было пожалеть, так это только ее, некогда богатую, избалованную леди, вынужденную на старости лет, чтобы прокормиться, держать пансион для девиц. Но все-таки теперь при взгляде на Шарлотту миссис Ватсон стало жаль ее, и, не решаясь сказать несчастной девушке сразу всей правды, содержательница пансиона сухо прибавила:
– Приготовьтесь услышать очень печальную весть!..
– Пожалуйста, скажите скорее, в чем дело! – умоляющим тоном обратилась к ней Шарлотта.
Какое еще несчастье могло ожидать ее, и так всеми покинутую? Не хочет ли миссис Ватсон отказать ей в месте и лишить ее таким образом и тех грошей, которые девушка зарабатывала с таким трудом? Не случилось ли чего-нибудь с братом… с матерью, с которыми она так мечтала увидеться? Господи, да что же такое могло случиться? И так уж, кажется, ей пришлось немало перенести на своем веку!..
Миссис Ватсон поспешила избавить ее от неизвестности.
– Я только что получила письмо от нотариуса, который заведует делами ваших родителей, – сказала она. – Он просит меня сообщить вам, что ваша мать и отчим умерли от желтой лихорадки, через два дня один после другого.
У Шарлотты потемнело в глазах; она не в состоянии была произнести ни слова, только громкий, отчаянный крик вырвался у нее из груди. Миссис Ватсон между тем встала со своего места, чтобы поднять головешку, выпавшую из камина, взяла щипцы и стала спокойно поправлять дрова. Она даже не взглянула на молодую учительницу, которая, побледнев от ужаса, молча и неподвижно стояла, словно окаменелая; она не могла даже плакать. Затем, снова усевшись в кресло, миссис Ватсон стала передавать Шарлотте, что еще сообщил нотариус. Родители ее уже похоронены на кладбище в Сан-Пабло, а детей – их теперь трое, так как третий родился там, в Америке, – один инженер, бывший помощник их отца, взялся привезти в Европу. В настоящее время они уже в дороге и, вероятно, через несколько дней прибудут во Францию.
Но Шарлотта не слушала, что ей говорили: ее мысли были далеко, там, за океаном… Ей казалось, будто она на могиле матери… А давно ли девушка мечтала о том, как они с братом поедут в Америку, как мать и маленькие сестренки встретят их, и при этом старалась представить себе их домик, утопавший в зелени! Как там тепло, хорошо, уютно!.. Как часто, бывало, ночью, не в состоянии заснуть от разных неприятностей, Шарлотта, дрожа под одеялом от холода, мечтала об этой поездке в Америку. Правда, мать никогда не была особенно нежна к ней, но время и разлука сильно меняют людей… С какою любовью, с какою нежностью обнимет, вероятно, мать свою дочь, с которой она так давно не виделась! Какое это будет блаженство!.. Как счастливы те дети, о которых заботятся, которых холят, берегут и которые никогда не расстаются со своими родителями! Как Шарлотта завидует таким детям и как она была бы бесконечно счастлива на их месте!..
И вот теперь все кончено… Прощай, мечта!.. Она никогда больше не увидит своей матери…
– Да вы, я вижу, не слушаете меня! – сухо заметила миссис Ватсон. – Конечно, я вполне понимаю, как вам должно быть тяжело, но дело в том, что мне некогда, и я могу посвятить вам всего несколько минут.
Как ни была Шарлотта убита горем, но все-таки при этих словах она быстро овладела собой. Обладая в высшей степени любящим сердцем, она в то же время была очень горда. О! Она сумеет взять себя в руки, сумеет скрыть свое горе от равнодушных взоров!
– Продолжайте, пожалуйста, я вас слушаю, – сказала несчастная девушка как можно спокойнее.
– Вот письмо нотариуса, – проговорила миссис Ватсон. – Одновременно с вами он сообщил о постигшем вас горе и вашему брату, Гаспару, который, наверное, через несколько дней приедет в Париж. Что вы думаете делать до его приезда?
– Право, не знаю! – едва слышно ответила Шарлотта.
Из глаз у нее теперь так и текли слезы.
– У вас есть какие-нибудь родственники во Франции? – продолжала расспрашивать миссис Ватсон.
– Нет, никого! – ответила молодая девушка. – У моего покойного отца были двоюродные братья, жившие в Германии, но все отношения с ними у нас ограничивались только тем, что мы, бывало, писали друг другу раз в год. Есть у меня еще крестный отец, но он больше не живет в Париже… К тому же он никогда не питал особенной нежности ко мне… Да, у меня положительно никого нет из близких, теперь я совсем одна-одинешенька! – грустно прибавила она.
– В таком случае вам лучше всего подождать, пока сюда приедет ваш старший брат, и посоветоваться с ним, как быть. Теперь, значит, он – глава семьи. А остались ли после вашей матери и отчима какие-нибудь средства?
Этот щекотливый вопрос, произнесенный так неделикатно, крайне оскорбил самолюбивую девушку.
– Я, право, не знаю, мадам! – довольно резко ответила она. – По этому поводу я действительно не могу дать вам никаких сведений.
– Вероятнее всего, что у них ничего не было! – заметила миссис Ватсон, довольная тем, что ей удалось задеть девушку за живое. – Будь у ваших родителей хоть что-нибудь, они, уж наверное, не бросили бы вас здесь одну!
О, злое создание! Как она умела издеваться над людьми! Как умела растравлять чужие раны! Да уж, действительно, надо было или совсем не любить своей дочери, или настолько нуждаться, чтобы решиться отдать молодую девушку в лапы миссис Ватсон!
– Может быть, они застраховали свою жизнь или, может быть, детям полагается какая-нибудь пенсия после отца? – продолжала допытываться содержательница пансиона. – Впрочем, нотариус вместе с инженером, который везет детей, наверное, прояснят все эти обстоятельства. А скажите, пожалуйста, вы видели детей вашей матери от второго брака?
– Я не видела только последнего, – ответила Шарлотта.
При этих словах на ее заплаканном лице появилась радостная улыбка: молодая девушка живо представила себе этого беспомощного малютку, которому она теперь отдастся всей душой. При одной этой мысли Шарлотта даже просияла.
«Наконец-то я увижу их! Как я рада!.. – думала про себя девушка. – Бедные детки!.. Я готова все для них сделать… Я буду заботиться о них, заниматься с ними, дам им, по возможности, то, чего в детстве так недоставало мне самой!»
– Мне, конечно, очень жаль вас, милая моя, – сказала миссис Ватсон, встав со своего места, – но я должна вас предупредить, что не допущу, чтобы из-за ваших невзгод нарушался порядок в моем учебном заведении. В жизни так много горя, что из-за всякой неприятности не приходится пренебрегать своими обязанностями. Поэтому я вас прошу заниматься своим делом, как всегда: несчастья учителей не должны отражаться на учениках.
Произнеся эту фразу, миссис Ватсон зна́ком показала Шарлотте, что разговор окончен. Молодая учительница молча поклонилась и вышла из комнаты. Она чувствовала, что силы окончательно покидают ее. Слезы душили ее, сердце разрывалось на части…. Как приятно было бы в такую минуту иметь рядом друга, на груди которого она могла бы выплакать свое горе, дав полную волю своим слезам! А между тем у нее не было никого, с кем она могла бы поделиться своим горем, кто пожалел бы и утешил ее…
Медленно поднималась Шарлотта по лестнице – ей было неприятно возвращаться в свою холодную, неуютную комнату, заставленную роялями. На последней ступеньке девушка вдруг обо что-то споткнулась. Оказалось, это была Флора, пьяная до того, что уже не могла держаться на ногах и валялась на лестнице. На лице несчастной женщины были видны следы слез. На этот раз Флора была в мрачном расположении духа и, мотая головой из стороны в сторону, приговаривала:
– Где это видано?.. Такая молодая барышня!.. Такая молодая барышня!..
Чтобы пройти в свою комнату, Шарлотте пришлось толкнуть пьяную женщину. При этом та уставилась на нее своими осовелыми глазами и несколько раз повторила свое обычное:
– Как жаль! Как жаль!..
Вот при каких обстоятельствах узнала Шарлотта о смерти своей матери и отчима. Вместе с этим рушились все ее мечты, все надежды…