Дайвер схватился за дверной косяк обеими руками и протиснулся в узенький коридор, заполненный грязной водой. Бумажные клочья облепили линзу объектива. Когда линза очистилась, я увидела, что это была не бумага, а гниющий лак, сошедший с деревянных стен и осевший тонким слоем трухи на полу. С каждым шагом дайвер до самых колен взметал серые илистые вихри.
Он остановился. Внутри была непроглядная тьма.
Все вдруг резко затряслось. Руки дайвера мгновенно дернулись к стенам, чтобы сохранить равновесие в накренившейся влево Дане. Она заметно просела, опустившись сантиметров на пятнадцать.
«Это знак, предупреждающий об опасности. А именно что внутреннее давление сыграло немаловажную роль в стабилизации судна после крушения. Он нарушил баланс. И он это понял. Пульс у него зашкаливает. Вся эта каюта может рухнуть прямо на него. Зачем он полез туда? Он с ума сошел. Ему надо скорей выбираться».
Но дайвер решил иначе.
Луч от его налобного фонаря скользил по облезлым стенам. Серые клочья лака неторопливо поднимались с пола и реяли перед ним – целый сомн крошечных призраков, собравшихся на него посмотреть.
Нащупывая путь обеими руками, он по узенькому коридору забрался еще дальше, внутрь яхты. Казалось, что дайвер точно знал, куда направляется. Он добрался до большой двери в самом конце туннеля, взялся за ручку, изо всех сил потянул. Дверь заклинило.
«Он слишком далеко забрался. У него осталось пятьдесят пять секунд. Ему пора возвращаться. Согласно расчетам, физические нагрузки ему противопоказаны. Кислород уже на исходе».
Дайвер опять-таки уперся ногой в стену и потянул дверь на себя что есть сил. Она не открывалась. Он опять потянул.
«Сорок пять секунд. Ему сейчас же надо выбираться. Он думает, что бриллиантовое колье где-то здесь. Он опять совершает ошибку».
Еще один мощный рывок – и дверь распахнулась, сбив дайвера с ног.
Какое-то время камера силилась поймать фокус.
Гостиная была обшита деревом. Серая жижа покрывала пол пластом в два пальца толщиной. Ссутулившись на стульях, за столом сидели трое.
«Они пробыли там уже месяц».
Вот уже четыре недели они там сидят, во мраке и соленой воде, так что все краски с плоти вытравило. Мягкие ткани вокруг глаз, носов и пальцев истлели до самых глазниц и костей.
Свежие следы, прочерченные на серой илистой жиже, говорили о том, что из-за крена яхты стулья сдвинулись, но выглядело это так, будто их выдвинули сами тела, чтобы встать и поприветствовать гостей.
«Судно просело. Стол подпер собой их бедра, но теперь они сдвинулись. Тела уже ничто не держит».
Леон сидел в тени, лицом к двери. Я узнала его серебристые волосы, нависшие над тем, что оставалось от лица. Он сидел склонив голову над столом, под подозрительно острым углом относительно шеи. Леон оставался в тени, поскольку дайвер высветил фонариком девушку в гниющем полосатом платье прямо перед ним. Мне тяжело было даже смотреть на нее. Сама картина того, что произошло с ее лицом, – смотреть на это тяжело. Было там еще третье тело. Тот мальчишка в футболке, склонившийся над столом.
«Тридцать секунд».
Но дайвер замер в проходе. Фонарик с камерой застыли, выхватив что-то из темноты в дальнем углу гостиной.
А именно лицо мальчика, лет семи-восьми, ровесника Джесс. Его лицо не разложилось. Оно осталось нетронутым, и кожа у него светилась белоснежно-белым. Он притаился в потемках, спрятавшись в дальнем углу, и черные его глаза озлобленно сверкали. Внезапно длинная полоска света блеснула у него изо рта.
Все случилось ужасающе быстро, в считаные секунды вода хлынула из коридора и раздула на Леоне рубашку. Голову его понесло течением вверх. Все в комнате двинулось с места.
«Это происходит из-за перепада давления в каюте». Тела выплыли из-за стола, будто встали, и начали распадаться, головы валились с плеч, руки выкручивались и взмывали вверх.
Дайвер запаниковал. Камера пошатнулась и стала шарить по потолку, оставляя за собой световые разводы. В отчаянии дайвер попятился и, смахивая руками в перчатках вихрь серой жижи, начал пробираться назад по коридору, все быстрее соскальзывая в черноту.
Камера выхватывала то облезлые стены, то гниющий потолок, то лихорадочно размахивающие, бьющие по стенам руки дайвера. Они все замедлялись, жесты становились плавные и невнятные. А потом руки совсем замерли. В кадре под конец простерлась рука в перчатке, будто взмахом говоря миру «адьё».
Картинка прервалась.
«Кислорода больше не осталось. Он умер».
Я в шоке отшвырнула телефон, и он отлетел на другой конец комнаты, подскакивая на резиновом толстом чехле как на крысиных лапках. Я уставилась на него. Экран блокировки горел, освещая сумерки прихожей, как фонарик погибшего дайвера.
На время я и думать забыла про Хэмиша с Эстелль. И про дочек тоже. Забыла, что я намечала путь из подвала, с веревкой в руке, на чердак. В течение семи минут я думала о лаковой трухе, о дайвере, о мальчике, затаившемся в морской пучине, о смерти и о странных неувязках.
Я запустила второй эпизод.