Шагая в школу ранним пятничным утром, Ван Ыок решила, что она, как и Джесс, была в ожидании. Ее никогда не интересовали мальчишки, которых она знала с начальной школы. А Билли Гардинера никогда не заинтересует она, несмотря на его недавнее аномальное поведение.
Если уж ей и суждено полюбить безответно, каким бы досадным не было это чувство, то одна логика должна была подтолкнуть ее к Майклу. Доброму, умному, красивому и очень странному, что делало его еще более очаровательным. Потому как он сам был безответно влюблен в Сибиллу Куинн, Майкл становился идеальным недоступным героем.
То, что ее влекло к Билли, ставило Ван Ыок в тупик и раздражало.
Вот только вчера он окрестил их совершенно чудесного учителя по физике, мистера Ходжа, «хрюшкой». Хрюшкой-чушкой. Если честно, его нос и правда напоминал свиной пятачок, а на жилете остались пятна от еды, но право…
А однажды Билли сказал невероятное – что воздушная и грациозная Сибилла Куинн танцует, как «больной параличом тарантул». Не было никаких сомнений в том, что ему нравилось говорить про всех гадости. Но многое сходило ему с рук, потому что он заставлял людей смеяться. Но у него были свои враги. И он мог быть настоящим тираном. Казалось, он презирал слабых. А это означало, что Билли попросту боялся собственных хорошо скрываемых слабостей. Лучшим другом Билли был Бен Капальди, у которого имелась собственная стратегия – оставаться в хороших отношениях со всеми, – но он скрывал ее так хорошо, что никто этого и не замечал.
Но природа явно была не в ладах с логикой. Когда Ван Ыок думала о Билли, то была избирательной. Она отбрасывала воспоминания о его грубости и вспоминала только хорошее. Думала о балансе, симметрии и физической легкости, которые он воплощал, о мощной волне желания, накрывавшей ее всякий раз, когда они вдруг оказывались рядом, о жесткой красоте его лица, при виде которого ей на ум приходили слова «падший ангел».
И каким бы непреодолимым ни было влечение к нему, ничто в нем не интриговало так, как то, что он скрывал. Наверное, Ван Ыок была единственной, кто это замечал. Вокруг него едва заметно мерцали беспокойство и неудовлетворение. Лично ей это напоминало тот момент, когда Невероятный Халк начинал свое превращение.
Ван Ыок вошла на территорию школы через боковые ворота и, проходя мимо здания спортзала, шарахнулась в сторону, когда огромный, покрытый по́том парень выбежал из дверей, наклонился, и его стошнило. Это был Билли Гардинер, одетый лишь в велосипедные шорты. Он выпрямился, тяжело дыша, сплюнул и застонал.
Она отвела глаза и, не вынимая из ушей наушника, пошла дальше.
Билли окликнул ее по имени; она притворилась, что не слышит.
Наверное, он выполнял упражнения на тренажере. Те, кто входил в первую восьмерку спортсменов, постоянно оценивались. Гребцы должны были регулярно и до полного изнеможения заниматься на эргометрах – стационарных гребных тренажерах. Только самые достойные, с определенным телосложением – высокие, сильные, сухопарые – могли мечтать подписаться под всеми этими «привилегиями» – постоянным дискомфортом и болью. А потом им приходилось снова и снова доказывать свою приверженность этому виду спорта и физическую готовность. Почти весь год подряд, на реке, в несусветную рань. Постоянные соревнования с другими частными школами вдруг стали дико ожесточенными, тренировочный сезон увеличился, и все гребцы рисковали своим здоровьем, безжалостно повторяя упражнения, как сейчас стало необходимо в спорте.
И тем не менее в первые составы команд, и мужских, и женских, выстраивалась целая очередь из претендентов, результаты которых различались наносекундами, и все они тянули руки, чтобы занять свое место среди топовых гребцов.
Когда дело касалось спорта, у Ван Ыок полностью отсутствовал дух соперничества. Но среди элиты гребцов соперничество было напряженным; если тебя не вырвало после упражнений на тренажерах, значит, ты не особо старался. Ван Ыок это казалось какой-то странной дикостью. Неужели так важно, что ваша команда на какую-то долю секунды обойдет или, наоборот, отстанет от команды другой школы? Глубоко погрузившись в размышления над этим непонятным, чуждым для нее поведением учащихся школы Кроуторн, она даже подпрыгнула от испуга, когда Билли, чтобы привлечь ее внимание, положил руку ей на плечо.
– Прости, – заметив ее ошарашенный вид, с виноватым выражением сказал он.
– Все нормально. – Ван Ыок поправила набитый тяжелыми учебниками рюкзак.
Это неловкое движение словно подстегнуло Билли. Одним быстрым неожиданным движением он взял у Ван Ыок рюкзак и понес его, шагая с ней в ногу, по-прежнему в одних шортах.
Она так и видела, как он швыряет его через забор, бросает в мужской туалет или открывает и вытряхивает все содержимое посреди овального двора, который они сейчас пересекали.
– Можно я, пожалуйста?.. – Ван Ыок протянула руку за рюкзаком.
– Он весит целую тонну. – Билли посмотрел на свои часы. – Вот дерьмо. Мне еще нужно в душ, поговорим потом.
Ван Ыок продолжала тянуть руку, при этом стараясь не показать паники.
– Я оставлю его у твоего шкафчика.
И Билли побежал через двор с ее рюкзаком у себя за спиной.
Что, черт побери, он делает? Там был ноутбук. Ланч. Свитер. Все учебники по английскому и математике. Дорогущая камера, хорошая и новая, купленная через «Кэш Конвертерс». Запас тампонов на день. Она не могла позволить себе лишиться всех этих вещей. Может, самого Билли ей и не догнать, но Ван Ыок была твердо намерена не терять свой рюкзак из виду. Она трусцой последовала за ним. После поездки в «Маунт Фэрвезер» она продолжала держать себя в форме и бегала как минимум три раза в неделю, так что, когда Билли – слава тебе, Господи! – вбежал в корпус одиннадцатых и двенадцатых классов, между ними оставалось метров восемнадцать. И удивительно, но он – да! – свернул в направлении шкафчиков.
Холли, Тифф и Ава зашли как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ван Ыок, задыхаясь, бежит вслед за Билли к шкафчикам одиннадцатых классов.
– О, вы только посмотрите, что за убожество! – выпалила Холли.
– Пусть себе бежит, ей все равно его не догнать, – сказала Тифф.
Ава лишь насмешливо фыркнула.
Когда Ван Ыок подбежала к своему шкафчику, Билли как раз ставил рядом рюкзак.
– Не хочешь спросить меня, как я выполнил упражнения на тренажере?
– Как ты выполнил упражнения на тренажере? – одновременно спросили Ван Ыок и Холли.
– На отлично! – ухмыляясь, ответил он и повернулся, чтобы вернуться в спортивный корпус. – Шесть тридцать.
Холли подошла к Ван Ыок и встала слишком близко.
– Он не с тобой разговаривал. – От одной мысли об этом они с Авой прыснули от смеха.
У Ван Ыок не было иллюзий относительно своего места в здешней иерархии – самый низ. Но кое-что, хоть и казалось странным, было очевидно. Билли смотрел ей прямо в глаза. Он говорил с ней, и это потрясающе, пусть даже говорили они об упражнениях на тренажере. Она не гордилась тем, что украдкой посмотрела, какие виды спорта нравились Билли. Иногда, стоило ей открыть браузер, как ее пальцы начинали жить своей жизнью. Ван Ыок расстегнула рюкзак – все еще влажный от его пота – и начала, как в тумане, выкладывать свои учебники.
– Детка, вы бы точно встречались, если бы не эта гонка, – донесся до нее голос Авы.
– О, может быть. Даже не знаю, мы просто переспали пару раз по-дружески. – Холли ответила нарочито безразличным тоном, но явно хотела, чтобы у них с Билли все было серьезно.
Ей понадобился почти целый день, чтобы прийти в себя. А это непросто, учитывая, что после последнего урока у нее была назначена встреча по поводу ее первого портфолио.
Мисс Халаби, учительница рисования, сразу приступила к делу.
– Расскажи мне о своей работе, я уже жду не дождусь, когда смогу все увидеть.
Для Ван Ыок это значило так много: ее пугала, даже сковывала сама мысль о том, что она ни с кем не сможет поделиться своим видением искусства. Но постепенно ее бешено колотящееся сердце успокоилось, и она смогла рассказать о планах на два года. Учительница мигом воодушевилась.
Ван Ыок показала мисс Халаби несколько уже сделанных работ, снимки крупным планом. Она фотографировала таинственные сокровища – маленькие, спрессованные металлические штучки, которые попадались в тротуарах в том месте, где она жила.
Она не знала, как они туда попали, было у них или нет какое-то функциональное назначение. Когда Ван Ыок была маленькой, то представляла, что это ценные древние монеты, которые каким-то образом поднялись из земных недр. И даже сейчас, когда она уже знала, что на этом материке нет никаких древних монет, для нее в них все равно оставалась какая-то магия.
Яркие кованые кусочки серебра, наполовину погребенные в иссиня-черном асфальте. Может, это были метки местных землемеров. Иногда их окружали брызги краски. На них отпечатались тысячи шагов. Втоптанные. Незатейливые. Незаметные. Ван Ыок собиралась создать работу, в которой хотела показать радужную красоту этих «монет». Она выбрала двенадцать штук и терпеливо снимала их в разные часы дня, когда солнечный свет играл на их поверхности. Ей хотелось сделать что-то типа переливающейся кольчуги. И это только начало. Для одного-единственного портфолио Ван Ыок нужно было снять и собрать воедино сто сорок четыре фотографии.
Следуя этой же модели, она планировала работать и с другими материалами. Следующий ее проект должен был состоять из фотографий старых кусочков стекла, которые незаметно доживали свои дни на кое-каких пешеходных дорожках Мельбурна. Они были своего рода фонариками для цокольных этажей домов, построенных в викторианскую эпоху, и казалось, что это драгоценности, высыпавшиеся из швов зданий и тротуаров.
Потребуется примерно такое же количество их снимков. Всего портфолио состояло из шести частей. Ван Ыок хотела, чтобы ее работы показывали, что даже, казалось бы, самые незначительные вещи могут захватить наше внимание и что самые крошечные детали могут оказаться поистине монументальными. Более того, она хотела перевернуть само представление о том, что можно/нужно считать монументальным.
Ван Ыок надеялась, что собранные воедино части портфолио создадут картину города, каким она его знала, – огромного, но сотканного из крошечных деталей и незначительных моментов.
Она хотела, чтобы художественная работа несла в себе столько идей, что боялась, как бы ее амбиции не превысили ее возможностей. «Смерть прервет ее труд»[9], если, немного переделав, процитировать Китса.
К тому времени, когда Ван Ыок закончила попытки поделиться своим видением, которое совершенно ясно сложилось в ее голове, она уже вся покраснела от напряжения.
Мисс Халаби кивала.
– Здесь столько отличных, требующих размышлений тематических сложностей и технических задач, что все эти два года, на которые рассчитана программа, тебе точно будет чем заняться. Жду не дождусь, когда смогу увидеть больше. Знаешь, работая над этим проектом, не переставай думать о единой картине, которая объединит все части, потому что ты как минимум раз десять будешь чувствовать, что сходишь с ума. Тебе придется напоминать себе, какой грандиозной работой все это обернется.
– Я понимаю. Надо повозиться.
– Я подкину тебе две идеи, одну практическую, а вторую теоретическую. – Учительница поднимает вверх перепачканный краской палец. – Пять минут потереть диск тряпочкой плюс немного спирта – это сэкономит тебе два часа работы в «Фотошопе». – Она поднимает второй палец, тоже в пятнах краски. – И поразмышляй о значении всех этих снимков. Каждый раз, работая с ними, спрашивай себя: «Что они значат?» И, что еще важнее: «Что они значат для меня?» Чем больше в проекте индивидуального и личного, тем более универсальным он станет.
Чем больше индивидуального и личного…
Хорошо.
«Личное» и «индивидуальное» – эти понятия в ее семье были почти чужими. Но она должна будет попытаться. Еще один самостоятельный полет. Но Ван Ыок уже к этому привыкла.
Вряд ли нашлись бы еще два других слова, которые сильнее бы подтолкнули к зияющим дырам в ее жизни. А дыры и вопросительные знаки были там повсюду.