Зареванная, нечесаная, несчастная Саша сидела на кровати и обнимала подушку. И никак не могла понять, откуда эти стыд и слезы. Убежала? Зачем? Повела себя как ребенок. Ведь по сути, ей было безразлично, что подумают сидящие за столом снобы, но вот поди ж ты…
– Ы-ы-ы-ы! – вырвалось из груди, стоило вспомнить темные глаза мужчины. Вот на него как раз не было наплевать. Но почему? Чем он отличался от остальных? Тем, что пришел на помощь провинциальной дурочке, не знающей, куда приткнуться? Привел к столу и забыл, а она, вот, мается. Ну, ушел, услышав урчание, и что? Можно подумать, с ним никогда такого не случалось… Но почему поступок незнакомца причинил так много боли?
Ответов Александра не находила, а тоска наваливалась все с новой и новой силой. Как же хотелось вернуться к исходной точке и все исправить!
«Эх, почему я не из рода Переводящих часовые стрелки?»
– Мар, а Отматывающие время существуют? – Александра хлюпнула носом. Ведь сунул ей Тиш в дорогу печенье, сунул! Целую коробку! Всего-то и нужно было съесть кусочек и запить водой, и тогда никакого казуса не случилось бы.
И опять Саша видела укоризненный взгляд и вздернутую бровь.
– Черт, черт, черт!
Ну почему ей так важно, чтобы темная бровь не взлетала? Почему хочется переписать сценарий случайной встречи? Он – такой мужественный, с орлиным взором и пламенем в сердце, готовый прийти на помощь по первому зову. Она – такая нежная и трепетная, совсем как лань, донельзя утонченная в своем сером платье, которое красиво оттеняет цвет глаз. Кокетливо оттопырив мизинец, она накладывает совсем чуть-чуть на тарелки… на тарелку…
– Блин! Еще набрала столько с голодухи! Корова!
Саша мысленно одернула себя: слово то какое применила! Голодухи! Разве же леди так говорят?
– Да что с тобой сегодня? – Мара даже не повернула голову. Она что-то напевала себе под нос. Неизбалованная вниманием, крестьянка Мара Качира рассматривала корзинку так, как рассматривают дети найденные под елкой подарки. Ее поза выдавала полную гамму эмоций: предвкушение чуда, сладостное трепетание сердца, восхищение.
– Я опозорилась, – сокрушенно произнесла Саша, ожидая ахов и охов. Но не тех, что вскоре последовали.
Соседка лишь на мгновение отвлеклась, перестав пританцовывать. Но, как оказалось, вовсе не потому, что Алекс Дафой нуждалась в утешении: подруга споро выкладывала содержимое корзинки, а тут замерла, приподняв крышку одного из глиняных горшочков.
– Ах, какой аромат! Грибы в сметане! А здесь что-то похожее на тертый суп с сыром! Ох, еще горячий!
Александра прижала подушку к животу.
После горшочков на столе появились деревянная коробка, где обнаружился набор из ложек, вилок и ножей, кувшин, бережно укутанный в салфетку, небольшой бумажный пакет – по острому запаху, идущему от него, угадывалось, что там мясо, обильно сдобренное специями…
– Хлеб! Свежий! Хрустящий! – радостно взвизгнула подруга. Мара так восторгалась каждым извлеченным предметом, точно это она, а не Алекс, испытывала лютый голод. – И откуда такое богатство?! Признавайся, у тебя завелся поклонник?
– Нет у меня никакого поклонника! – Саша отшвырнула подушку к изголовью кровати и поднялась. Впервые с момента давнего похищения королем песков ей хотелось, чтобы ее пожалели. Погладили по голове, позволили поплакаться в плечо. А Мара только и делала, что жевала хлеб и закатывала от наслаждения глаза. – Я говорю, что опозорилась, – прокричала Александра в самое ухо подруге, – а ты меня не слушаешь! Я стояла, как дура, в центре залы с двумя полными тарелками и не знала, куда приткнуться! А когда нашлась добрая душа и даже стул пододвинула, чтобы я не корячилась, желудок вздумал урчать. Ты бы слышала, какие он выводил рулады! На весь стол! Знаешь, как на меня посмотрели?
– Да ну? Прям все? – подруга старательно делала серьезное лицо. Невидаль какая – желудок урчал!
– Достаточно было одного взгляда. Но какого! Бровь вверх, а в глазах насмешка! Мне хотелось на месте провалиться! Мара, милая, что делать? – Саша не стала ждать, когда ей предложат плечо, сама уткнулась в него лицом. Обняла подругу и застыла.
– Не дыши мне в шею. Я и так вся взопрела, – соседка насильно расцепила тесные объятия. – Лучше поешь. Смотри, сколько тебе прислали, – она усадила Александру за стол. Первые две ложки сама сунула ей в рот. – Все? Успокоилась? На, держи. Погуще загребай. Про хлеб не забудь. Во-о-от. А теперь рассказывай. Кто смотрел? Чего хотел?
– Ничего не хотел. Как только услышал музыку в животе, встал и ушел.
– Подлец какой. А надо было остаться и дослушать?
– Ну, унизительно же! Я же не виновата, что давно не ела.
– А сейчас поела? Вот и хватит терзаться. Если он умный человек, то и без объяснений все поймет, а если дурак, то зачем о нем вспоминать? Мало ли какие сюрпризы выдает организм? Помнится, экзамен шел по истории Агрида, к которому я всю ночь готовилась, а села отвечать – икота возьми и напади. Меня спрашивают, а я в ответ ик-ик. Трижды пересдавала и всякий раз икала. Лорд Пихник даже разозлился, что я специально, но потом согласился на письменные ответы.
– И как?
– Четыре балла из пяти. До сих пор думаю, что икоту на меня специально наслали.
– Кто, если у вас одни немагийники?
– А амулеты? Подсунь мне кто заговоренную монету, я бы никогда не догадалась, что ношу с собой проклятие.
– А у тебя их полные карманы? Неужели не заметила? – чужая история отвлекла от собственного горя. Странного такого горя. Саша никогда не была истеричкой, а тут остановиться не может.
– Мелочь всегда в заначке найдется. Староста присылает, чтобы подкормить. В деревне собственный лекарь как воздух нужен. Я, кажется, уже говорила… Поэтому вылететь из академии мне никак нельзя.
– Мы постараемся, – Саша вытерла с верхней губы след от молока. Вкусного, теплого, действующего не хуже любого успокоительного. Как-то сразу потянуло в сон.
– Ты ложись. Я сама на столе приберу, – Мара заметила осоловелые глаза.
– Так кто же корзинку прислал, как думаешь? – глаза у Саши уже не открывались. Она кое-как вытащила шпильки из волос. Надо бы еще зубы почистить, но сил не осталось. Повалилась на подушку, так и не услышав ответ подруги.
– Кто-кто. Понятно кто. У кого брови вверх полезли, тот и принес. Могла бы и догадаться. И нечего было бегать. Сидела бы на месте, глядишь, и познакомилась бы с заботливым мужиком, – Мара расстегнула сапожки, стянула их с ног Алекс, поправила сбившееся платье и накрыла своим одеялом. Не выдергивать же другое из-под спящей?
Потом собрала со стола пустую посуду, отметив, что горе-горем, а есть подруга здорова, и, прихватив корзину, выскользнула за дверь.
***
– Что нового, сын? Познакомился со своей подопечной?
На столицу опустилась ночь. Весенняя, чистая, когда даже в городе пахнет цветами. Над рекой Сытой стелился туман. Он, словно плотная пелена, не давал расползтись неприятным запахам.
«Поэтому в воздухе и чувствуется аромат распустившейся вишни. Или мне кажется? – Гаррон нахмурился. Никогда не обращал внимания, как цветут деревья, а тут… Чтобы уйти от подозрительного признака умопомешательства, перевел мысли в правильное русло. – И откуда повелось, что воду из лабораторных бочек нужно сливать в реку? Сами на свою голову плодим сытых колдунов. Не плавали бы в воде ошметки магии, не появлялись бы отравленные ею. Надо бы поинтересоваться в Магическом совете, не придумали ли чего нового, способного нейтрализовать остатки магии. Опять-таки, после лорда Баргира Сина нового Магистра не назначили. Да и кто захочет нести груз чужих стронов и добровольно отказаться от женщины? Женщины…»
Гаррон опять нахмурился, отгоняя видение.
В соседнем особняке надрывно лаял сторожевой пес. Его хриплый бас разносился по всей улице. Гаррона и это нервировало. «Наверно, издержки профессии. Нельзя слишком долго пребывать в одном теле, невольно перенимаешь его привычки. А у собак все на уровне инстинктов, Валаах бы их побрал», – он подошел к окну и плотно его закрыл.
– Подопечная сбежала. Пока я ходил за водой, оставила еду нетронутой и скрылась в своей комнате. Не знаю, что и подумать, – по старой привычке Цессир-младший поднес к губам сомкнутые в замок ладони.
– Осталась голодной? – отец умел вести разговоры, не отвлекаясь от государственных дел. Шелестела бумага, из тканевых мешочков вытаскивались пирамидки с записями свидетельств, нервная рука делала пометки на полях писем, которые распечатывались, затребовав каплю крови адресанта.
– Нет, я послал корзину с едой. Пришлось добавить в молоко успокоительный порошок, – Гаррон немного помолчал, постучал скрещенными пальцами по губам. – Отец, она злилась на себя. Я это ясно ощутил.
– Думаешь, строн?
– Не думаю, знаю.
– Но как? Разве его не защищает Упырь? Ты не должен ничего чувствовать. Ни ее настроения, ни влечения…
Сын усмехнулся, и Гердих отодвинул бумаги. Разговор стал слишком серьезным, чтобы отвлекаться на постороннее.
– Видимо, не все Упыри одинаковы. Этот оказался совсем слабым.
– Сытые колдуны, что с них возьмешь? – Цессир-старший скривился. Иногда его ведомству приходилось пользоваться плодами отребья, которое приобрело способности, просто живя на берегу реки и пользуясь ее водами, куда настоящие маги сливали содержимое бочек из своих лабораторий. Сколько родовитых семей в столице? Не меньше сотни. И при каждом особняке своя лаборатория, где делаются амулеты, и порой весьма сложные, требующие неимоверных затрат. В нижнем городе не только вода отравлена остатками отработанной магии, но и воздух. Поэтому все здесь кажется серым, безрадостным. Лишь огни стоящего на холме королевского дворца, сияющего днем и ночью, создают настроение праздничности. На него, как мотыльки на огонь, слетаются люди, ищущие иной доли. А через год и они станут такими же серыми и унылыми. Век сытых колдунов недолог. Дети, рождающиеся с уродствами или вовсе мертвыми, плохая еда, болезни, власть, загоняющая стихийно приобретших магию в катакомбы – что из этого делает жизнь радостной? Вот и мастерят колдуны амулеты с такими страшными названиями, как Упырь, Серая смерть, Кровавый поцелуй. – Самоучки. Надо иметь в виду, что с их амулетами возможен подвох.
– Но я и не выбирал. Взял в хранилище первый попавшийся, лишь бы Упырь надежно спрятал строн от посторонних глаз.
Выдуманный именно для того, чтобы скрывать снятые с трупов магов строны, защитный Упырь пользовался среди колдунов большим спросом. Одно дело развивать в себе зачатки магии, дарованные Сытой рекой, совсем другое, заиметь родовой амулет с пластами накопленной поколениями магией, которая потечет в тебя ручейком. Пусть даже на строне отпечатался след насильственной смерти. Остается только понять, хозяином какого дара ты стал, и научиться им пользоваться.
Встретить колдуна, носящего на груди добытый преступным путем амулет все равно, что встретить безумца: неизвестно какой тебя ждет подвох. Магия на крови искажается, становясь порой неуправляемой, смертельно опасной.
– Спрятал…
– Если бы я обернулся волком, никто не снял бы его с моей шеи. А теперь я чувствую Шашу.
– Ягудова бездна! – лорд Цессир сгреб пирамидки и скинул их в верхний ящик стола. Завтра разберется, какая к какому допросу относится. – Теперь я подозреваю, что твое «она мне нравится» тоже действие строна.
– Я хочу ее. Я сегодня еле удержался, чтобы не прикоснуться к ней. Старался даже не смотреть. Обрадовался, когда понял, что ей нужна вода. А она этого даже не замечала. Губы… – зачем он вспомнил ее губы? Саша не осознавала, но все время облизывала их. Когда она пила в последний раз? Еще дома? – …потрескались. Кинулся за водой, думал, хоть какая-то передышка.
– Гаррон…
– Я все понимаю отец. Но как заткнуть строн? Ты сам когда-то чувствовал его влияние, поэтому должен понять.
– Ты прав. Со строном трудно бороться. И ведь не любил твою мать, а удержаться не мог. Отпустило, только когда она забеременела.
– Валаахова магия.
– Это называется продлением рода, сын.
Родовой амулет – гордость и проклятие любого его носителя. Для сотен веков договорных браков, когда маги через детей объединяли семьи, чтобы их потомки стали еще могущественнее и богаче, магия строна помогала им хотя бы на время забыться, почувствовать если не любовь, то влечение. Безудержное, заставляющее отдаваться друг другу без остатка.
Что было потом, когда магия страсти сходила на нет? Женщина занималась воспитанием наследника, которому передавала строн сразу после рождения, а отец с головой уходил в государственные дела и заботился о процветании рода. Он свою основную миссию выполнил. А между тем, наследник взрослел, и воспитание матери уже оказывалось недостаточным. Тогда он просто переезжал к отцу, а потом – лет в тринадцать четырнадцать, становился студентом. Все зависело от того, каким даром обладал отпрыск и могли ли с ним справиться родители. Некоторые дети, а строн носил только старший сын, задерживались в семье дольше – самым крайним сроком поступления в университет было восемнадцатилетие.
Гаррону страшно было представить, что те чувства, что он сейчас испытывает к Саше, вдруг исчезнут, оставив в душе лишь холодное безразличие к ней. Это в лучшем случае. Обычно супруги расставались навсегда, если после прекращения магии строна между ними так и не возникала душевная близость. Так было и с родителями Гаррона. Он до недавнего времени был у отца единственным сыном. Сам Гердих не знал, что стал отцом во второй раз – некая землянка Ираида родила ему дочь Юлию, которая теперь тоже живет в Агриде. Сначала Гаррон насторожился, но потом понял, как здорово иметь младшую сестру. Он любил свою Джулию самозабвенно и готов был оторвать голову ее мужу, лорду Ханнору, если тот вдруг вздумал бы ее обидеть. «Пойди и убейся», – эти слова Цессир-младший никогда ему не простит. Благо, что Изегер изменился.
– Зад вахруницы, как бы я хотел, чтобы мои чувства не оказались ложью.
– Почему?
– Любить женщину – это, оказывается, так здорово.
– Мне не посчастливилось.
– А Ираида?
– Страсть, влечение, своего рода приключение.
– Отец, но почему строн настиг нас только сейчас? Я был рядом с Шашей столько дней и кроме благодарности ничего не испытывал.
– Вспомни, что произошло, когда ты впервые увидел ее глазами мужчины, а не пса?
– Я ослеп. Буквально. Это было как вспышка яркого света, после которого наступает темнота.
– Сильно. У меня снесло мозг, только когда я впервые поцеловал невесту.
– Нет, мы еще не целовались, – вспомнив, как псом лизал Шаше лицо, Гаррон рассмеялся. «Пресветлый Шаагиль! Какие глупости лезут в голову!». – Хотя уже спали в одной постели.
– Не советую повторять в твоем нынешнем состоянии, – отец поднялся и потянулся, расправляя затекшие плечи. – Я поговорю с королем. Не буду называть имен, но попробую получить разрешение на развод. Как только строн вернется, тебя сразу отпустит.
– Я не хочу, – сын поднял глаза на Гердиха. Увидев улыбку отца, пояснил: – Прежде всего в интересах дела. Я боец, я выдержу. Не забывай, Шаша – носитель неизвестного дара, поэтому давай оставим все как есть.
Лорд Цессир качнул головой. И не было понятно, то ли он согласился, то ли кивнул собственным мыслям. Гаррон наследник рода, и отец не допустит, чтобы танцовщица из Хаюрбата со строном или без вскружила ему голову. Кем бы ни была полукровка, она сыну не пара.