На ней по-прежнему обноски – старое платье в пол, сама она босиком, педикюра и маникюра, как водится, нет, но… голова чистая, коса заплетена, а значит, мылась в бане. И макияж присутствует! По нынешней моде, конечно.
– Это у тебя румяна на щеках? – спросил я из любопытства. – А где взяла?
Не может ведь быть, чтобы крепостная, с такими латаными-перелатаными вещами, разорялась на румяна!
– Так то ж свекла! – обрадованно и бойко ответила девица, будто раскрыла секрет красоты.
Послышалось недовольное шипение Матрены.
Оглядываю красотку ещё раз и понимаю – телосложение у девицы модельное. Грудь – тройка, не меньше, попка округлая, талия узкая. Интересно, я как барин могу с ней сблизиться? Ну не забесплатно, рубль дам, например! На такие деньги много чего купить можно, раз целая овца восемь рублей стоит. Хм.
– Но вечером садить – бога смешить, – удачно рифмую я. – Завтра утром начнем. Вон, вишь, у Зернова мешок картохи купил.
Зернов и правда оставил мне картошки с пуд: мелкой, красной и проросшей. Да мне такая и нужна!
– Так мне идтить? – спросила девица, зыркая глазками.
А глазки хороши! Брови, правда, густоваты, такие не очень люблю, но ресницы длинные безо всякой хрени летуалевской. Ну и голубые глаза, вернее, цвета неба.
– Садись, поснедай со мной, поговорим, скучку мне развеешь.
– А там и баньку можно сообразить! – внезапно произнёс Мирон, неслышно вошедший в гостиную. Спецназовец, как есть!
– Можно и баньку, – расплываюсь в улыбке я и слышу ругань Матрёны в сенях.
– Барин, тут Тимоха вернулся, пущать? – деловито спросил Мирон, очевидно, бывший у меня за мажордома.
– Чё ему надо? – удивился я. – Ну, пусть зайдет.
– Барин, не вели казнить, вели слово молвить, – поклонился в пояс Тимоха.
– Ара, ты задрал меня. Сказал же – иди домой, – злюсь я на весь этот цирк.
– Мне бы детишкам гостинец какой взять! – говорит Тимоха с невинной мордой. – Ведь не сожрёшь всё, что тебе тут наготовили. И Елисеева настоечку, если можно!
Конечно, о детях он и не думал, специально вернулся на девку поглядеть.
– Настойку тоже детям? – иронично поднимаю бровь я. – Ой, да бери и сваливай, не мешай мне общаться!
Тимоха нагрузился от души. Уволок с собой не только литровую бутыль настойки, но и остатки рыбы, остывшей, но всё ещё аппетитно пахнущей, кулебяк с пяток, и даже конфеты забрал, которые я на столе и не заметил – видимо, сосед привёз. Наконец, он ушел, и в доме стало тише. Наливаю своей гостье настойки.
– Ну, расскажи, что умеешь! Да закусывай, а то хмель в голову ударит, – ласково говорю я, пожирая взглядом грудь девицы. Платье на ней старое, лифона нет, и соски, кажется, вот-вот разорвут тонкую ткань.
– Ничего не умею… Девушка я, – растерялась Ефросиния, опустив глаза.
И тут Матрена не выдержала:
– Тьфу! Когда ж ты, барин, грешить-то перестанешь? – пробурчала она где-то вдалеке.
– Матрёна! Подь сюды! – рявкнул я.
Через секунду в проёме двери появилась блюстительница морали, недовольная, но готовая к ответу.
– Чего изволите, Алексей Алексеевич? – сказала она, скрестив руки на груди, явно не одобряя того, что тут творится.
– Тебя давно пороли? – грозно спрашиваю я.
– Да за что, барин?! – всплескивает руками толстуха.
– Ещё раз услышу, что ты меня хаешь, лично выпорю! – угрожаю я.
– А я ведь вместо мамки тебя титькой кормила! – голос Матрены наливается обидой и праведным гневом.
Теперь даже Ефросинья отложила в сторону кусок хлеба и уже смотрит на меня без симпатии. Ну как же, “почти мамку” – и пороть! М-да.
– Матрена, я вырос, и сейчас твой барин! Не сметь меня обсуждать! – упрямо говорю я.
Душить фронду надо в зародыше, это мне мой опыт управленца подсказывает.
– Не будешь слушать, продам тебя Велесову! – угрожаю, и тут же перед глазами всплывает образ этого самого Велесова. Самый крупный наш сосед, человек богатый, владеет пятью тысячами душ, миллионщик. Но и жестокий до ужаса: для него запороть челядь – всё равно что высморкаться. Нас с ним связывает старая вражда – батя мой на дуэли однажды дырку ему в боку сделал, и с тех пор тот меня не жалует.
Всё это в голове пролетело за секунду.
– Ох, Лексееич… – зарыдала Матрёна, как дитя, и слёзы градом полились по её круглым щекам.
– Поди прочь! – ору я, взбешённый всей этой сценой.
– Барин, ты бы остыл! – вместо всхлипывающей Матрёны в комнату тихо входит Мирон.
– И тебе зубы выбить? – рявкаю, уже почти не контролируя себя. – Я просил совета?
Чёрт, и правда, меня понесло. Еле торможу и внутри понимаю: это не я, это прежний хозяин тела буянит. Его опека явно достала до печёнок. Нужно взять себя в руки.
– За что? – Мирон смотрит угрюмо, не поднимая на меня глаза.
– Это я-то плохой барин? Матрёна на моих харчах в дверь скоро не пройдёт, ты – в сапогах городских ходишь. У меня один конь, а у тебя – два! И всё равно я вам плохой? Так, может, тебя тоже Велесову продать? – спрашиваю я с угрозой в голосе.
Мирон тяжело вздыхает.
– Хороший ты барин, – отвечает он, тихо. – Только Матрёна тебе вместо мамки была, а с мамкой так нельзя.
– Мирон, – говорю уже сдержаннее, – ты же с батюшкой моим воевал. Что будет, если солдат начнёт спорить с командиром?
– Известно чего… Выпорют, – снова вздыхает Мирон, словно принимая неизбежное.
– Вот и поясни это Матрене. А сейчас иди прочь, – добавляю я, уже успокаиваясь.
Ну что за дела! Алексей Алексеевич, какого хрена ты распустил дворню?
Дальнейшее общение с Фросей не заладилось. Та хоть мне и не перечила, но сидела за столом молча, глаз не поднимала. Запугал, получается, девчонку. А ведь ей всего шестнадцать, ребёнок ещё, можно сказать. Младшая она в семье, мамка больше не рожает – по местным меркам она старуха. А ведь матери всего сорок, а начала рожать с четырнадцати. Такие нынче времена.
Злой и неудовлетворенный ложусь спать.
Утром просыпаюсь и сразу понимаю – мне объявлена война. На столе завтрак: блины, пшёнка и кисель. И всё! Никаких тебе мясных изысков, рыбы или пирогов – Матрёна явно решила показать своё недовольство.
– Барин, Фрося и Тимоха ждут тебя, – входит в комнату какая-то молодуха.
Блин, а как её зовут? Вылетело из головы. Девка неказистая, постоянно на подхвате у Матрёны бегает. Спросить сейчас? Да ладно, дождусь, пока кто-нибудь её кликнет, тогда и узнаю.
– Зови сначала Фросю, – даю указания я.
На улице раннее утро, солнце ещё не добралось до своего зенита, но уже сейчас можно сказать – день будет жарким.
В гостиную вплывает павой девушка. Пудра, румяна, вся фигня и… фингал под левым глазом.
– Кто бил? – удивленно спрашиваю я.
– Батя разуму поучил, – вздыхает девица. – Прости, Алексей Алексеевич, дуру. Не ведала я по малолетству своему, чего мужчине надобно.
– Прощаю, – смутившись, торопливо говорю я. – Вон вишь картоху в мешке?
– Это ж чертово яблоко! – восклицает девица.
– Во-о-от! Берешь, отрезаешь ножиком ростки и сажаешь их в землю.
После того как я объяснил девке все премудрости посадки картофеля, та ушла на огород вкалывать. Зову Тимоху. Морда у него помятая. Бухал вчера?
– Болеешь? – без сочувствия спрашиваю я. – Похмелить?
– Да я уже того… , – машет рукой Адам-Тимоха.
– Чё там у тебя дома? – интересуюсь я.
– Ой, да все хорошо. Жена вокруг меня летала бабочкой, хоть и брюхатая. Оно и понятно – столько добра в дом приволок. Дети сытые – пирогов твоих объелись. Спасибо, барин, – с явной издёвкой отвечает он, поклонившись мне в пояс.
Но мне сейчас не до его подколок. Я настроен решительно.
– Короче, Ара, бери бумагу, перья и за работу! Каждый дом обойди. Нужно знать, какой скот в каждом дворе, сколько птицы и какой, состав семьи, в чём нуждаются, чем занимаются. Сегодня деревню обходишь, а завтра по хуторам пойдёшь. Денег у меня мало, но чтобы с голоду подыхали мои пейзане – не хочу этого.
– А денег мне дашь? – спрашивает ушлый попаданец. – На овец?
– Дам рублей сорок, – киваю я.
Тимоха уходит, а я решаю обойти дом, посмотреть, что у меня там в комнатах имеется. Окромя моей, в барском крыле есть ещё три комнаты: отца, матери и для гостей. Начал с гостевой. Вижу две аккуратно заправленные кровати, зеркало в полный рост, скромный комод. В комоде нашлось немного вещей: свечи, маленький молитвенник, два стакана и ножик. В нижнем ящике – бельё. И всё! Ничего интересного.
Перехожу в мамину комнату. Здесь чуть больше роскоши: кровать с балдахином, тяжёлые шторы, два стола, комод – близнец гостевого. На резном столике стоит фигурка ангелочка, рядом письменный набор (вот где ещё чернила есть!), салфетки, скорее всего, маминой работы, и два маленьких портретика: батин и мой. На нем я, как настоящий ангелочек!
Открываю комод и аж подпрыгиваю от неожиданности!