Два важных господина, одетые в дорогие добротные вещи. Один – чернобородый, солидный, явно купец, в руках икона. Другой – рыжий, наверное, сосед мой, помещик. В его корзине весело поблёскивают бутылки с наливочкой. От и нахрена он мне тут нужен? Купца ждал, а вот бухать нет желания.
– Пожалуйте в дом, – тем не менее радушно приглашаю я.
Обнимаемся и с Карпом Петровичем, и с соседом. Бля, не узнал как того зовут. Но приходит на помощь купчина:
– Елисей Пантелимонович, – говорит он, подталкивая рыжего в бок. – Иди первым, а мне ещё надо покупки достать.
Точно, вспомнил! Мирон, мой слуга, как-то называл имя соседа – Елисей Пантелимонович. Значит, всё верно. А вот купец Зернов, помимо иконы, кажется, ещё что-то привезти должен был… Но что именно, память, как назло, молчит. Любопытно даже стало, что он там в телеге прячет.
Во дворе стало тесновато. Сначала замечаю карету – замызганное, массивное чудовище метров пять в длину, запряжённое парой лошадей. Ею управлял кучер, который теперь суетливо тащит корзину с подарками в дом, весело перекрикиваясь с прислугой. Во-вторых, есть ещё и телега, крытая какой-то дерюгой. Та точно купчины. Тоже пара лошадей, ну и возчик уже, а не кучер – мордатый здоровый дядя, который у хозяина и за охрану, поди, ещё.
Не жду покупок, иду в дом. На столе полное изобилие. Деревенское, конечно. В центре стола огромная рыбина, метр в длину, не меньше, запеченная целиком в печи – чешуя блестит золотистой корочкой, а аромат такой, что в животе невольно заурчало. Мои слуги расстарались.
Гостем выкладываются кривоватые разновеликие бутылки из темного стекла и что-то вроде закуски мясной. Четыре штуки, навскидку, все, примерно, по литру! Это если даже и вино, то его очень много. Рассаживаемся. Купец уже вручил мне икону – на вид дорогая, золотистая, вся в искусной работе. Но, кроме иконы, у него при себе ещё свёрток да деревянная резная шкатулка сантиметров сорок на двадцать имеются.
– Что, Лешка, заждался? – басит он, наливая себе вишневой, как выяснилось, наливки. – Я своё слово держу! На то мы, Зерновы, и купцы! Извернусь, но найду что обещал! А?
Память по-прежнему отказывается мне помогать, и я вгрызаюсь в запеченную белорыбицу. Покажет же он мне когда-нибудь то, что я у него купил? Гость пошевелил усами и недовольный моим спокойствием нажал на какой-то зажим на столярном изделии.
Шкатулка открылась. Я поначалу и не понял, что там лежит. Длинная костяная трубка с каким-то выростом по краю, вроде как из камня, фарфоровая красивая миска, что-то вроде циновки, пара железяк с костяной ручкой, одна из них похожа на ступку, но с квадратным основанием. Что за хрень?!
Зернов сидит довольный, как будто вынул из шкатулки какое-то величайшее сокровище.
– Настоящий набор, из Лондона! – хвалится он, разворачивая сверток и протягивая мне какой-то довольно увесистый мешочек. – Товар лучше, чем тот, что я тебе привозил раньше!
Развязываю и сначала не понимаю, что там за коричневатая масса виднеется. А потом дошло – опиум. Я ещё и нарик?
– Сорок два рубля ассигнацией ещё мне должОн! Не хватило, – окончательно добивает меня добродетель.
Держу покерфейс – купил и купил. Употреблять же мне сейчас это не обязательно. Тем более в случае чего как обезболивающее пойдет.
Первый тост – за хозяина дома, то есть за меня. Назло гостям отпиваю только один глоток и ставлю стопку обратно на стол. Стопка, к слову, кривоватая и мутная, граммов на сто пятьдесят.
– Не пойдёт так! – ревёт медведем Елисей, возмущённый до глубины души. – Обидеть хочешь?
– Дохтор пить запретил, – отвечаю спокойно, не ведясь на уговоры, – расшибся давеча на телеге.
Мордовороты тут же потускнели лицами – явно расстроились. Не иначе моё пьяное состояние им для чего-то нужно. Ясно как божий день. Переглядываются между собой, думая, что я этого не замечаю. Лешка бы, может, и не заметил. Но Герман Карлович в его теле уже собаку съел в подобных делах.
Плавно, пока не набухались гости, перевожу разговор на нужные мне дела – прошу достать несколько мешков картошки.
– Есть у меня с собой эта чертово яблоко, проросла уже. Отдал бы за так, но лучше поменяю, да хоть на рыбку копченую, уж очень она у тебя хороша! – кивает головой купец на белорыбицу.
Кстати, а откуда у меня такая вкусная рыбка? Волга далековато отсюда, километров двадцать будет.
– И ещё – томаты другого сорта есть? – вспомнил я неказистость своих плодов.
– Томато? Что за штука такая? – переспросил купец, не понимая, о чём речь.
– Ну, помидоры такие… Красные, жёлтые, – попытался пояснить я.
Наконец, меня поняли.
– Любовные ягоды то. У нас их все «псинками» зовут. Да брал же ты весной их у меня, неужели не прижились? – деловито спросил Карп Петрович.
– Другой сорт хочу, – сконфузился я. – А ещё желаю продать пистолет.
– Тот, батюшкин, от француза доставшийся? Я возьму! – рявкнул Елисей, который уже тяпнул грамм триста, не меньше, своего натур продукта.
– Да ты со мной сначала рассчитайся, – хитро заметил Карп Петрович, скрестив руки на груди и глядя на Елисея.
Елисей, не обращая внимания на упрёк, выдвинул свой бартер:
– А давай сменяем! Ты мне пистолет, а я тебе щенка от своей легавой! – предложил он с таким видом, будто делал мне невероятное одолжение.
– Да я не охотник, зачем мне щенок? Я же и своих продал! – отбрехиваюсь от мены я.
– Мне и продал, лопух. Задешево, – говорит Елисей и оба гостя ржут, не стесняясь моего присутствия. – Не хочешь на щеня, давай на девку. Прасковью помнишь? Понравилась же она тебе, когда по весне гостил у меня? Отдам!
Предложение, очевидно, хорошее, судя по приунывшему Карпу Петровичу, который, по всему видно, уверен в том, что я соглашусь.
– Задница – во! Титьки – во! А кричит как?! Заслушаешься! – напоминает похотливый сводник-сосед.
– Я ещё за прошлый раз грехи не отмолил, – наугад отмазываюсь я, помня лютость своего попа.
Вижу, прокатило. Елисей с Карпом успокаиваются, а вот тело, будь оно неладно, на одно только имя Прасковьи реагирует слишком живо. Помнит, видать, то, чего я, Герман Карлович, в этом теле знать не могу.
Гости тем временем степенно продолжают выпивать и закусывать, но кушают, прямо скажем, не слишком аккуратно и культурно. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь чавканьем да звяканьем вилок о тарелки.
– Быка забирай. Малыша! – настойчиво предлагает Елисей, который, видимо, ни за что не отступит от своего желания заполучить пистолет.
– Так ему десять лет! – выпаливаю я, прежде чем успеваю подумать.
Упс… Прорвалось. Это явно информация от прежнего хозяина тела. Не знаю, откуда взялась эта цифра, но, судя по моему тону, десять лет – это много.
– Эх! Забирай бочки, что у меня делают. Четыре штуки отдам!
– Это дело. Бочки у Елисея хорошие, жестяные, – подтвердил Зернов.
Итак, примерная цена пистолета – либо породистый щенок, либо молодая баба, бык неизвестной породы или четыре бочки. Честно говоря, хрен тут разберёшься в их мерах и ценностях. Бочки явно нужны будут, ведь я в Кострому урожай отвожу по осени.
Иду за пистолетом и, судя по возгласу гостей, понимаю – оружие с историей.
– Точно! Это из него твой батюшка на дуэли графа подстрелил! Почистить, чтоб блестел, и в гостиную! – вертит покупку Елисей.
М-да, пистолет с историей и без оной – разные вещи. Настроение заметно упало. Даже выпил с мужиками немного. Предложил им остаться у себя с ночевой, в баньке попариться. Ну и когда язык у тех развяжется, порасспрашивать о жизни – что да как. Да куда там? Часа три просидели у меня в гостях, и в путь, к другому моему соседу.
Зернову долг я, конечно, отдал, всё по-честному. Бочки обещали привезти через неделю.
– Э! Ара! Глупый ты! Надо быка брать было! – поучал меня бывший таксист. – У меня в доме пусто, мне хоть что пригодится. Это ты тут по коврам ходишь!
Матрена, не одобрявшая нашего с кучером сближения, насупившись, молчала. Но, когда принесла ужин на двоих, невежливо толкнула мощным бедром Тимоху.
– Думаю, надо полную перепись своего хозяйства провести. И бюджет составить. Завтра и начнем, – говорю я, уже немного захмелев. – Ты и будешь проводить. Жаль только, чернил у нас мало.
– Записывай: у меня корова старая, молока мало даёт, свиней нет, кур – меньше десятка, но цыплята будут, жинка сказала. И ты мне шестнадцать рублей платишь в месяц, – бойко отчитывается Тимоха.
– Ты же крепостной, чего это я тебе платить должен? – удивился я.
– Хлебом в основном платишь. Я же твой дворовой, за кучера у тебя, ну и так работы много какой делаю: и сено кошу, и в огороде работаю, и на полях вкалываю. И за то, что я не езжу на отход, а постоянно при тебе.
– Куда не ездишь? – не понял я.
– На заработки в город.
– Кучер хреновый из тебя, вон чуть не угробил меня, – припомнил я таксеру то, как мы сюда попали.
– То не я, а прошлый Тимоха, – возмутился он.
– Так и сено косил тоже не ты, а прошлый Тимоха, – справедливо заметил я, на что таксист надулся.
– Зачем тебе деньги? – с интонацией Остапа Бендера спросил я.
– Овец хочу купить. В городе их по восемь рублей продают, – буркнул тот.
– Барин, Ефросиния пришла! Говорит, звали вы её, – с недовольным видом в комнату вошла Матрёна.
– Звал. Веди девку в дом! – киваю я и говорю Тимохе: – Ну, всё, иди к себе в семью. Что беременную жену бросил, работы нет? Я найду. Завтра приходи, расскажу, что надо делать.
– Да я лучше посижу тут, – упирается Тимоха.
– Ой, пороть надо, испортился паря, – произнес Мирон, невесть откуда появившийся, с двумя зайцами, уже потрошёнными, в руках.
Сижу, развалившись на диване, весь такой из себя барин барином. И тут, смущаясь, в гостиную заходит давешняя крестьянка.
Смотрю на девицу и думаю: – “Ох, не картошку она пришла садить”.