Путешествие оказалось ничем не примечательным – просто очередные сорок миль пути, в основном по пустыне. Часть дороги пролегала через пески, сменяющиеся каменистыми участками, тогда из-под копыт идущего размеренной рысью коня вылетали снопы искр, а всадника крепко потряхивало в седле. Затем пошли бескрайние завалы вулканической породы, местами идеально гладкой, словно специально отполированной до блеска, местами образовавшей невероятные нагромождения, похожие издали на гигантские угольные кучи. Подхватываемые ветром крохотные острые пылинки попадали в глаза, причиняя кучу неудобств, а солнце в небе нещадно палило.
Затем маячившие на горизонте и окутанные колышущейся пеленой полуденного зноя голубые горы потемнели, приобретя коричневый оттенок, а на их фоне стали заметны силуэты зеленеющих сосен. И вот наконец наступил долгожданный момент, когда Пенстивен въехал под их благословенную сень, запрокинув голову и жадно наслаждаясь сомкнувшимися над ним вечнозелеными кронами.
Этот цвет был столь же желанным отдыхом для уставших, воспаленных глаз, каким могла бы стать вода для утомленного и иссушенного зноем тела. Душа юноши ликовала, а сам он словно растворялся в тенистой зелени.
Солнце уже начинало клониться к закату, когда он выехал из соснового бора на берег того самого ручья, о котором говорил Оньяте. Это означало, что первоначальный расчет Шора был точен, и теперь ему осталось проехать всего-навсего каких-то тридцать пять миль! Всего тридцать пять миль? Впереди было еще целых тридцать пять миль мучений!
После дня, проведенного в седле, Боб уже не чувствовал ног, а онемевшая спина ныла и болела так, словно по обнаженным нервам стучали сотни незримых молоточков. И тем не менее он выжил.
Подьехав поближе к ручью, Пенстивен обнаружил, что, как и ожидал Оньяте, по песчаному руслу струился водный поток. Проехав немного вниз по течению, он остановился у небольшой заводи, где на поверхности воды играли золотистые и огненно-красные блики заката. Остаться равнодушным при виде такого зрелища оказалось выше его сил. Спешившись, он торопливо стащил с себя одежду, которую тут же старательно отряхнул от пыли и бросил на траву «остыть» – это было единственное слово, навязчиво крутившееся у него в мозгу, – после чего прыгнул в воду, проплыл немного и окунулся с головой.
Его мускулы так болели, что первые гребки давались с большим трудом, но затем мало-помалу Боб смог расслабиться. Усталость усталости рознь, известно, порой простая смена деятельности может стать самым хорошим отдыхом и весьма благоприятно сказаться на всем организме. Поплескавшись минут десять, Пенстивен вышел из воды, чувствуя себя отдохнувшим и посвежевшим.
Немного обсохнув под легкими порывами теплого вечернего ветерка, принялся натягивать одежду.
Он все еще одевался, когда откуда-то из зарослей его окликнул незнакомый голос:
– Привет!
– Взаимно, – отозвался Пенстивен.
Он пододвинул поближе к себе куртку, валявшуюся на земле рядом с камнем, на котором сидел. Затем взглянул на мустанга, мирно пасущегося поодаль со спутанными передними ногами. Там же сумка!
Тем временем из-за кустов выехал странного вида всадник.
Он прочно сидел в седле и был вооружен до зубов, имея при себе сразу несколько револьверов и винтовку, приклад которой торчал из седельной кобуры, к тому же рубаха на нем подозрительно топорщилась, что наводило на мысль о спрятанном за пазухой оружии. С запястья у него свисала кожаная плетка, рукоятка которой была инкрустирована серебром. Он носил сомбреро, украшенное золотым шитьем, и наряд с замысловатым орнаментом, искусно вышитым серебром. Однако одежда имела довольно жалкий вид и явно нуждалась в починке.
Юноше стало совершенно ясно, что перед ним человек, имеющий достаточно средств, чтобы дорого и со вкусом одеваться, и в то же время, очевидно, обделенный женской заботой.
И хоть за плечами у Пенстивена не было большого жизненного опыта, все же он не был шит лыком, а потому тут же понял, что парень явно не в ладах с законом. На вид ему было года двадцать три – двадцать четыре, во всяком случае если он и выглядел постарше Боба, то совсем ненамного.