В тот день было солнечно. После похода в кирпушник за лошадками и моего падения мы сидели на своей крутилке, прикладывали ко мне холодные камни и раздумывали: на пруд сгонять или под мост к ручью, проверить, вылезли уже лягушки или ещё прячутся?
Йоонас, как всегда, копошился рядом в песочнице, устраивая в ней норы для барсуков, которых обещал поймать в лесу и притащить во двор. Вместо барсука по дороге он поймал дорожный конус и то и дело пристраивал на голову.
Мы сделали пол-оборота на крутилке, и вдруг Осси резко тормознул:
– Я не могу понять: у меня с глазами что-то или там дверь?
– Где?
– На горке. Не туда смотришь – вон, где верёвки.
Я смотрела во все глаза. Ничего… Горка как горка. Железная. Краска немного облупилась. Верёвки провисли и потемнели. Горка просвечивала, и сквозь неё был виден дом напротив.
– Погляди с моего места, – настаивал Осси.
Мы проехали на крутилке пол-оборота, и теперь я оказалась справа. Что за чудеса! С этой стороны стало видно, что за верёвками прячется дверь. Дощатая, некрашеная. Она была приоткрыта, но снизу не видно, куда она ведёт.
Мы сделали ещё пол-оборота на крутилке. Теперь Оскари ткнул пальцем вверх:
– Точно, вижу её!
Йонни подбежал, заметив, что на крутилке происходит что-то важное – и без него.
– Чего вы вертитесь?
– Дверь исследуем. Невидимую. А ну, наверх!
И мы припустили к горке. На всякий случай мы обошли её со всех сторон. Никаких дощатых дверей. Ничего похожего.
Тогда мы поднялись по лесенке, оступаясь от нетерпения. За скалолазным входом, который преграждали верёвки, мы увидели дверь. Она была приоткрыта внутрь, и от ветра чуть покачивалась.
Йонни шумно хлюпнул носом:
– Это ведьма Лунд навесила?
– Нельзя называть ведьму Лунд ведьмой. – На правах старшей я делала замечания Йоонасу. – Осси, ты что-нибудь понимаешь?
– Хм… Может быть, тут система голограмм установлена. – Оскари немедленно начал рассуждать вслух, как он делал всякий раз, когда был чем-то сильно взволнован. – Может быть, здесь опыты проводили, а технику забрать забыли. Три-де-проектор.
– Ага. Опыты. На детской площадке. Тут же раскурочат всё в один миг. Она ж не охраняется. Какие опыты?!
– Ну не знаю. Давайте рассуждать. (О-о-о-о, это его любимое словцо, взятое у папы.) Дверь не видна снаружи. Дверь видна только из этого угла. Но когда к ней подходишь, дверь, несомненно, существует. Так что галлюцинацию отметаем. Что это означает?
– Что?! – повторил Йонни, задрав голову и глядя на Осси, как на солнце.
– Это означает… Это означает, что мы столкнулись с неизученным аномальным явлением.
– Ух ты!
– Мы открыли неизвестную науке дыру. Как Бермудский треугольник, например.
– Нам теперь медаль дадут на ленточке? – предположила я.
– Возможно. Если мы кому-нибудь про это расскажем.
И тут мы, конечно, все втроём почувствовали, что не хотим никому ничего рассказывать. Взрослые всегда всё только портят. Особенно если эти взрослые мнят себя крупными специалистами. По галлюцинациям или голограммам.
– Но мы ведь никому ничего не скажем? Хотя бы пока, – уточнила я и выразительно посмотрела на Осси. – Давайте сначала сами разведаем, что внутри.
«Давайте» в моём понимании означает, что Осси разведает, а мы с Йоонасом посмотрим, чем это кончится. Осси это прекрасно знает. Поэтому он вздохнул и медленно потянул к верёвкам руку. Мы следили за ней, затаив дыхание.
– Осторожно! – пискнул Йонни, и рука Оскари дёрнулась, как от ожога.
– Чёрт, напугал! – И Осси толкнул дверь одним пальцем.
Она легко отошла внутрь. Доски, из которых её сколотили, были трухлявые. Но дверь не скрипнула, вообще никакого звука не издала. Как будто дело было на суперкрутом космическом корабле.
Я заметила, что уже давно перестала дышать, и шумно выдохнула воздух. Осси вздрогнул, сунул руку за спину и тоже задышал. За дверью тянулся длинный туннель, стены его были то ли кожистые, то ли резиновые, цветом розовато-серые и на вид упругие и слегка ребристые. Даже казалось, что эти кольца в поперечине чуть-чуть сокращаются. Как будто это не туннель, а огромный дождевой червь наизнанку. Пахло тёплым металлом – обычно на вокзале так пахнет, если рядом только что пронёсся поезд.
Куда вёл этот туннель, было не разобрать. Проход был длинный и спускался полого вниз, в темноту. Чтобы пройти по нему, Йонни пришлось бы немного пригнуться, а нам с Осси – опуститься на четвереньки.
Я протянула руку и потрогала стену. Она была гладкой на ощупь, чуть влажной и совсем не холодной. Как будто туннель источал тёплый воздух.
– А что внутри? А есть там лес внизу? А в нём водятся барсуки? – начал забрасывать нас вопросами Йонни и смело шагнул вперёд. Я ухватила его за шиворот.
– Давайте немного погодим, прежде чем туда лезть, – сказал Осси и ухватил меня за локоть. – Вдруг там опасно?
Мы стояли на горке, крепко уцепившись друг за друга, и смотрели с верхотуры на райончик. Кажется, всё было по-прежнему. На автомобиле брызгал слюнями Эркки. Управдом Парккинен нёс грабли в кладовку. Госпожа Лунд, прищурившись, рылась у себя в телефоне.
Но по-прежнему уже ничего не было! Когда находишь неизвестное науке явление, всё становится другим. Ведь мы стали обладателями тайны, которой нет ни у кого в целом мире.
Мы спустились на крутилку, чтобы посовещаться и прихватить лошадок, которыми можно отбиваться в случае чего. Йоонас был за то, чтобы спо́лзать посмотреть, что внутри. Именно поэтому мы и сомневались, надо ли торопиться. Обычно если Йонни чего-то сильно хочет, ничем хорошим это не заканчивается.
Мы поглядывали наверх, чтобы дверь не исчезла так же внезапно, как и появилась, и вдруг… Я даже дар речи потеряла! Схватила Осси и Йонни за руки и затрясла, чтобы они прекратили свои препирательства и увидели то, что вижу я.
Там был мальчик. Из-за двери выглядывал самый настоящий мальчик. И смотрел на нас во все глаза. Он был постарше Йонни и помладше нас. На голове у него была шапка из валяной шерсти цвета горчицы. Он держался за дверь и, видно, даже дыхание затаил, так ему было любопытно нас разглядывать.
Встретившись со мной глазами, он сделал рот колечком, как от испуга, и захлопнул дверь. Совершенно беззвучно.
– Вы это видели?! – сказала я, когда дар речи ко мне вернулся.
Сердце у меня так и прыгало. На лицах Осси и Йонни тоже было написано, что их распирает от изумления.
– За мной! – крикнул Осси.
И мы снова взлетели на горку. Отдышались и пихнули дверь все втроём. За дверью стоял тот мальчик и глазел на нас. Вблизи стало видно, что у него на голове вовсе не шапка, а волосы – густые и короткие, как шерсть. И кончики этих волос вдруг начали тлеть! По темечку с электрическим треском пробежал синеватый огонёк. Пахну́ло палёным.
– У! – воскликнул мальчик. – Это эти!
Он сжал кулачки, потряс ими в воздухе, как будто собирался сказать: «Я же говорил!» – затем хлопнул себя по бокам и хихикнул. Но опять шарахнул дверью.
Я была сражена этим мальчиком наповал. У него было немного бледное лицо, но зато отчаянная улыбка, ярко-розовые уши и такие растопыренные брови, как будто он всё время чему-то удивлялся. Я сразу поняла, что мы не можем бросить этого мальчика в опасном туннеле, да ещё – с горящими волосами.
– Бегом за водой! – Я первая пришла в себя и скатилась с горки.
В рюкзаке у меня всегда болталась термобутылка. По счастью, в ней оставалось довольно воды, потому что попить я забываю, ведь мы вечно куда-то несёмся. В три прыжка мы вернулись и забарабанили в дверь, которая на этот раз не хотела открываться.
– Мальчик, мальчик, открой, – надрывались мы. – Это снова мы!
Дверь отворилась. Ни слова не говоря, Осси выплеснул на голову мальчику всю воду. Лицо у того скорчилось от обиды, а потом он состроил злую гримасу.
– Ах вы та-а-ак?! Я с вами играть хотел, а вы обливаться?! – заверещал он противным голоском, утираясь рукавами белой рубашки. – Всё папане расскажу!
У мальчика из глаз брызнули злые слёзы. Только это были огненные искры. Одну он смахнул кулачком в лужу под ногами, и она зашипела, угаснув.
– Э, ты кончай так делать! Ты же сгоришь сейчас, глупый. Это опасно! – Я не знала, что предпринять. – Иди лучше сюда, давай мириться. Мы же спасаем тебя от пожара.
После этих слов лицо у него прояснилось, и он начал хохотать, похлопывая себя по бокам. Его рубашка и волосы высыхали прямо на глазах.
– От пожара?! Ой, держите меня! Ой, взлечу от смеха! До чего же вы занятные!
Взлететь он точно никуда не мог, потому что почти касался макушкой потолка туннеля. Вдруг он посерьёзнел и произнёс напыщенно, как будто изображал старинного короля:
– Таких-то мне и надо в друзья. Я за вами давно слежу. Отныне и вовек я и вы (тут он забормотал грозно, как заклинание) – не разлей вода, не сгорай дотла, не засыпь земля, не сорви трава, не вдохни смрада, не погни врата. Стало быть, можно к вам?
– Выходи! – Мы с Осси оторопело смотрели, как он опускается на карачки и проползает под верёвками.
– А что такое врата? – вклинился Йонни.
– Врата – это врата, – туманно ответил мальчик – горчичная голова, пока мы всей гурьбой спускались с горки. – Ворота, значит, если по-простому. Меня зовут Маленький Лю. Я из пекла. А это, – он указал на дверь, оставшуюся за верёвками, – мои врата ада. Персональные. Я их сам смастерил.
– Ой мамочки, – протянула я. – Вот тебе и штольни.
– Если ты из пекла, это значит, что мы умрём? – спросил Осси.
– Вовсе нет, я же пришёл не за вами, а к вам, – продолжал мальчик. – А папа мой – Великий Лю! Я Маленький, а он Великий.
– Твой папа Людовик? – уточнил Осси.
– Мой папа Люцифер. – Мальчик злился на нашу непонятливость. – А меня зовут Маленький Лю.
– Лю? – переспросила я ещё раз.
По мне, так это имя звучало странно.
– Ты глухая, что ли? Я же сказал: Маленький Лю – вот моё полное имя!
– Так не бывает. Вот ты вырастешь, будешь дядька с бородой, и что – так и будут тебя звать Маленьким?
– Ну вообще-то… Потом я что-нибудь придумаю.
– Давай мы будем тебя звать сокращённо – Ма-Лю.
– Ура! Малю! – радостно заорал Йонни и бросился тому на шею, чего никто из нас не ожидал.
Малю вывернулся из объятий моего братца, положил руку ему на плечо (тут выяснилось, что они почти одного роста) и сказал:
– Согласен. Раз уж мы в непривычной походной обстановке. Можете теперь и вы представиться.
– Йоонас Маркку Сеппо Виртаранта, можешь звать меня Йонни.
– Оскари Паули Уильямс, можешь звать меня Осси.
А я продолжала переваривать фразочку про врата ада. Вы не забыли, что Малю только что произнёс? Я вот не забыла. И мне было не по себе.
– А тебя как зовут?
– Хавис Аманда. Но все называют меня Аманда.
– Тогда почему тебя зовут Хавис Аманда?
– Потому что моя мама чокнутая! – Я не собиралась сейчас вдаваться в подробности, которые меня бесили всю жизнь.
Как можно назвать дочку в честь памятника?![2] Мама почему-то уверена, что я, когда вырасту, принесу стране такую же известность, как та Хавис Аманда на площади. Когда мама об этом мечтает, я сразу представляю, что стою голая и холодная в воде, а туристы со мной фотографируются. Меня от этих мыслей прямо трясёт! Я сказала маме, что меня хватит только на то, чтобы повернуться голым задом к мэрии. Но на большее пускай не рассчитывает.
– Мамы бывают разные, – покладисто ответил Малю. – Давай мы будем звать тебя сокращённо Хама.
– Ещё чего! Аманда – и точка.
– Мы зовём её Ампи иногда. А ещё Амму, – встрял не к месту Йоонас.
Вот кто его просил! Пришлось быстро показать ему кулак и сказать, что сейчас кто-то получит. Но Малю уже запомнил мои домашние прозвища. Он изобразил на лице коварную ухмылочку и сказал:
– Я буду звать тебя Мански.
– Только попробуй, – сказала я.
Но почему-то мне даже не было противно.
Некоторые прозвища звучат нежно. Когда их произносит тот, кто нежен с тобой. Вот, например, я могу погладить Осси по его шоколадной щеке и шепнуть нежно: «Фацер». И Осси расплывётся в улыбке. Ведь он знает, как я люблю этот шоколад. И как я люблю самого Оскари. Но если бы кто во дворе осмелился его так назвать, то сильно пожалел бы об этом.
Наверное, чтобы дразнить нас за наши отличия, достоинства или недостатки, надо сначала хорошенько узнать нас внутри, а не только снаружи. Узнать и полюбить нас за наши особенности. Тогда и посмеяться над ними можно, почему нет?
Во всяком случае, если кто-то незнакомый крикнет мне «Амму», то сразу получит рюкзаком пониже спины. Со всего размаха, будьте уверены. А Йошеньке иногда позволительно, ведь он любя. В семье почему-то считается, что у меня большие и добрые глаза, как у коровы[3]. Какая чушь! У меня глаза как у куклы L.O.L.