Если на неизведанной планете вы сталкиваетесь с очевидной несуразностью, то всякая ваша попытка, улучшить ситуацию лишь усугубляет ее.
(Первый закон Казинкукки)
Должен прямо сказать, что знаменитый космический "волк" Аристарх Парамонов оказался-таки вредным мужиком. До тех пор, пока его носили на руках, осыпали наградами, интервьюировали каждые полчаса, избирали почетным председателем всевозможных лиг и обществ, – это был парень что надо! Он держался в меру скромно, не лез на рожон, всегда мог ввернуть удачную шутку, а рассказывая о своих невероятных приключениях, неизменно подчеркивал, какие мужественные, благородные и сообразительные люди работали с ним бок о бок в таинственных глубинах космоса, достойно неся миссию цивилизованного человека в неизведанные миры.
Но стоило его громкой славе несколько потускнеть, стоило обществу малость охладеть к его колоритной персоне, как наш герой превратился во въедливого и желчного ворчуна. Теперь истории космических одиссей выглядели в его интерпретации цепью ошибок и просчетов, а экипажи едва ли не поголовно состояли из недотеп и клинических идиотов. Если же и удалось хоть что-то открыть в дальних странствиях, то исключительно благодаря его, Аристарха Парамонова, проницательности и дальновидности. О примерах человеческой тупости и головотяпства, проявившихся на космических трассах, он был готов рассуждать часами.
Я не судья Аристарху, тем более что в свое время он немало потрудился на благо родной планеты. И если я повел сейчас речь о метаморфозах его поведения, то с единственной целью: объяснить свой метод изложения его рассказов.
Ведь в его воспоминаниях и вправду немало интересного, он собственными глазами наблюдал непознанное.
Но у меня решительно не поднимается рука записывать дословно некоторые его рассуждения. Поэтому за рамками текста остаются его язвительные характеристики, двусмысленные намеки, копание в чужом белье, равно как и убийственная оценка тех деяний, которые мы привычно (и заслуженно!) называем подвигами во имя прогресса и науки. Я вовсе не собираюсь лакировать события, но и не намерен усердно марать их дегтем. Как литератор я имею полное право на отбор материала.
А теперь, после несколько затянувшегося вступления, без которого, однако, не обойтись, перехожу к одному из рассказов космического "волка".
Вот что он однажды рассказал мне за бутылкой превосходного ямайского рома.
– После долгого и опасного путешествия наш корабль "Мираж" достиг орбиты неизвестной планеты. К поверхности отправился разведывательный катер с пятью космонавтами, среди которых был и ваш покорный слуга.
Вот катер пробил плотный слой облаков, и перед нами открылся безбрежный зеленый мир. Повсюду, насколько хватало глаз, простирались непроходимые дебри.
Мы перешли в режим горизонтального полета. Через несколько минут внизу промелькнула поляна почти правильной круглой формы. В ее центре развалился, нежась в лучах местного светила, огромный пупырчатый дракон.
– Стоп машина! Режим зависания! – скомандовал Тихомреев, олух, назначенный командиром катера. – Включить дополнительную телекамеру!
(Примечание автора: опускаю прочие характеристики, данные Аристархом своему коллеге.)
Наш катер замер над поляной на высоте около пяти километров. Мы решили не опускаться ниже, чтобы не вспугнуть редкостного зверя, тем более что на экране монитора он смотрелся так, будто находился рядом. Вообразите себе страшную морду, кровожадную пасть, свирепые глазки, излучающие некое голубоватое сияние, когтистые лапы, каждая из которых могла бы придавить слона, огромную бесформенную тушу, покрытую столь грубой шкурой, что та легко выдержала бы залп лазерной пушки, – и вы получите частичное представление об этом чудовище.
Я первым догадался обвести камерой всю поляну.
Идея оказалась плодотворной.
За могучими деревьями, окружавшими лежбище дракона, мы разглядели множество голых аборигенов, сжимавших в руках короткие копья.
– Все ясно, – заключил наш механик Артур. – Перед нами дикари, собравшиеся на большую охоту. Сейчас будет зрелище.
Все тут же согласились с его скороспелыми выводами. Кроме меня. Я вообще не люблю категоричности в суждениях. Особенно когда впервые попадаешь на неизведанную планету. Но спорить я не стал, а продолжал внимательно вглядываться в экран. Что-то здесь было не так.
Вот аборигены осторожно вышли из-за деревьев и принялись сужать круг. На них не было даже набедренных повязок.
– Послушайте! – сказал я. – С чего вы решили, что это дикари? Посмотрите, какие у них ухоженные тела, какая гладкая кожа. А копья? Ведь они лишены острия. Там какие-то набалдашники.
Мои спутники смущенно переглянулись, пораженные моей наблюдательностью.
– Подождем, – сказал Тихомреев, этот растяпа. – Скоро все прояснится.
Кольцо вокруг дракона сжималось плотнее. Тот не проявлял ни малейших признаков тревоги.
Затем началось что-то странное.
Загремели барабаны, отвратительно завыли какие-то трубы, и под эту дикую какофонию все набросились на зверя, нещадно колотя его своими древками. При этом все истошно орали и приплясывали, что снова возвращало к мысли о дикарях.
Поначалу дракон не обращал никакого внимания на весь этот тарарам. Но постепенно невероятный шум и мельтешение сотен голых тел начали выводить его из себя. Он лениво махнул хвостом, и добрая дюжина нападавших разлетелась в разные стороны вроде мячиков для пинг-понга. Но похоже, никто не пострадал – трава была мягкой и густой. Одни поднялись сразу, другие, прихрамывая, с небольшой задержкой. И все для того, чтобы снова, сломя голову, ринуться в эту бучу.
Шум нарастал. Удары в барабан перешли в неистовую дробь, трубы выли на пределе слышимости.
Дракон зарычал и поднял морду.
Аборигены мгновенно изменили тактику. Они разбились на небольшие группы и, ловко орудуя своими набалдашниками, продолжали дразнить опасного зверя.
Атаки выглядели полной бессмыслицей. Удары, сыпавшиеся на чудовище градом, были не опаснее комариных укусов, но ведь и комары вызывают раздражение.
Вот дракон поднялся во весь свой рост. Оказалось, что эта гора мяса опирается на чрезвычайно короткие лапы. Брюхо зверя волочилось по траве. Вряд ли он мог похвастаться проворностью. Видимо, на его неповоротливости и строился расчет.
Но, с другой стороны, поляна была забита людьми, и в общей давке грозное животное могло наделать немало бед.
Дракон ринулся в самую гущу толпы. Казалось, сейчас он, как живой каток, проползет по человеческой массе. Но аборигены успевали разбежаться перед самой его пастью. Это походило на игру со смертью. И все-таки, все-таки… Меня не покидали сомнения.
А между тем мало-помалу зверь пришел в неописуемую ярость. Его ноздри, похожие на две глубокие норы, раздувались, из раскрытой пасти выступала обильная пена, капая с ядовито-красного языка, могучий хвост убийственно молотил по траве. Зверь метался в людском море как неисправная торпеда. Но, к счастью, пока ему не удавалось настигнуть ни одного из своих мучителей.
Внезапно он остановился, тяжело поводя выпученными глазами. Люди снова обступили его плотным кольцом. Умолкли барабаны и трубы, прекратились крики. Над поляной нависла тяжелая тишина.
И тут дракон взревел во всю мощь своей глотки. От его рева взметнулись пышные прически аборигенов, затрепетали листья на деревьях.
Он мотнул ящерообразной мордой. В тот же миг из его ноздрей повалил густой дым, а следом (мои бравые коллеги оцепенели) вырвалась голубая молния и ударила в передний ряд. Десятка два несчастных свалились как подкошенные, корчась в муках. А дракон снова и снова метал в толпу голубые молнии, каждая из которых находила свои жертвы…
– Предлагаю немедленно нейтрализовать чудовище! – выдохнул Тихомреев. – Не то он их всех спалит.
– Я – за! – тут же подхватил Артур, этот вечный соглашатель.
– Погодите, – я попытался образумить моих торопливых товарищей, – тут что-то не так. Смотрите, они сами лезут под разряды, причем с явной охотой.
– А если это коллективное самоубийство? – высказалась Элла.
Ох уж эта неподражаемая женская логика!
– Пока мы тут спорим, он уложил еще полсотни человек, – упрямо гнул свое Тихомреев. – Надо действовать. Голосуем. Кто за мое предложение? Так. Четверо. Решение принято.
Решение принято! Вот как иногда бывает в космосе! Трое простофиль и одна нервная дамочка решают судьбу планеты.
Но что я мог поделать? В ту пору закон Казинкукки еще не был принят, а мои аргументы коллеги проигнорировали.
Через секунду в дракона полетел паралитический заряд. Когда зверь завалился набок, земля содрогнулась.
И что же? Аборигены заплясали от радости? Черта с два!
На их лицах последовательно отразились недоумение, обескураженность и, наконец, глубокое отчаяние, я бы даже сказал, горе. Они столпились вокруг поверженного мастодонта, переглядываясь тревожно и виновато. Они поднимали его тяжелые складчатые веки, заглядывали в остекленевшие глаза, обнюхивали его безобразные ноздри и пасть. Несколько человек пытались делать массаж. Несомненно, аборигены хотели оживить дракона. Напрасные хлопоты. Тихомреев, надо полагать, не поскупился, выбирая мощность заряда.
Вскоре добровольные "ветеринары" осознали всю тщетность своих усилий. Один из них взобрался на тушу и обратился к толпе с короткой речью, окрашенной, как можно было догадаться, в трагические тона. В ту пору еще не было синхронных автопереводчиков, и смысл сказанного ускользнул от нас. Но скорбь и отчаяние, написанные на всех без исключения лицах, не оставляли сомнений, что наш капитан совершил грубейшую ошибку.
Нестройными рядами, понурив головы, аборигены двинулись куда-то через лес. Поляна опустела. На ней не виднелось ни одного трупа. Следовательно, голубые молнии не представляли смертельной опасности. Я укрепился в мысли, что был абсолютно прав, предлагая экипажу не спешить. Но они поддались тлетворному влиянию этого демагога Тихомреева. Тем временем аборигены пересекли участок леса и вышли на обширную заасфальтированную площадку, уставленную рядами автомобилей и автобусов. Вот вам и дикари!
От площадки куда-то вдаль вела вполне приличная дорога.
Пребывая в состоянии перманентного оцепенения, аборигены принялись одеваться. Молча, без единого звука. Теперь было ясно, что перед нами – представители весьма развитой цивилизации, в жизнь которых мы вмешались самым непростительным образом.
Колонна транспорта, тронувшаяся в путь, напоминала похоронную процессию.
Через некоторое время впереди показались очертания небольшого, но уютного городка. Мы погнали видеокамеру вперед.
В городке царила праздничная атмосфера. Улицы были запружены нарядно одетыми женщинами, среди которых, надо сказать, встречалось немало прехорошеньких. Повсюду звучал серебристый смех, радостно блестели глаза, из окон доносилась ритмичная музыка, на ветру трепетали разноцветные флажки и вымпелы, а на главной площади были накрыты сотни столов.
Когда голова колонны вкатилась в город, ликование встречающих достигло предела.
Передняя машина остановилась.
Из нее вышел представительного вида мужчина и, с трудом переведя дыхание, сказал что-то обступившим его красавицам.
Тотчас будто волна ужаса прокатилась по уютному городку.
Я искоса посмотрел на Тихомреева. Капитан сидел красный как помидор. Надо было брать инициативу в свои руки.
– Вот что, дорогие мои! – решительно сказал я. – Предлагаю немедленно подключиться к их компьютерной сети и раздобыть достоверную информацию.
Через час мы знали все.
Дракон на местном наречии именовался "закопыром". Он не был ни зловредным хищником, ни объектом охоты, напротив, обладал чрезвычайно уникальным качеством, делающим его всеобщим любимцем и даже своего рода идолом. Закопырам воздвигали памятники, в их честь слагали поэмы и оды. Короче говоря, закопыр излучал особую энергию, умножавшую мужскую потенцию. Процесс восприятия этой энергии назывался "омовением". Он совершался ежегодно. А раз в десятилетие происходило "великое омовение", когда закопыр генерировал особенно мощные волны.
Закопыр был редчайшим животным. На всю планету приходилось всего несколько сотен диковинных зверей. Большие и средние города владели собственными закопырами, прочим же населенным пунктам приходилось брать дракона в аренду за немалые деньги.
На своем мониторе мы как раз наблюдали "великое омовение" вблизи небольшого городка, жители которого вскладчину арендовали закопыра на несколько дней.
Надо ли объяснять реакцию этих добрых людей, когда на их глазах славный дракоша рухнул замертво, не успев излить своей благодати на всех желающих?
Да, это была жестокая ошибка с нашей стороны, и ее следовало немедленно исправить.
Неделю экипаж работал не покладая рук. Слишком уж гигантский заряд отмерил закопыру наш отважный капитан.
Зато какая неподдельная радость, какой неистовый восторг воцарил в городке, когда закопыр встал наконец на ноги!
С тех пор я не устаю повторять молодым космонавтам: семь раз отмерь, прежде чем резать, взвесь все "за" и "против", а еще лучше – вовсе не вмешивайся в чужую жизнь. Как-нибудь без тебя разберутся.
– В сущности говоря, – со скромным видом заключил Аристарх, – закон Казинкукки следовало бы назвать моим именем. Ведь это я первым открыл его на практике. Но, увы, в мире нет справедливости…
Этот рассказ Аристарха Парамонова я записал почти дословно, опустив лишь те детали, о которых упомянул в предисловии. Но чего-то здесь не хватало, и я долго не решался предложить эту историю какой-либо редакции.
А недавно на презентации по случаю предстоящей экспедиции на Эфедан я нежданно встретил Евгения Тихомреева, которого немного знал.
– Я стрелял в закопыра? – изумился он. – Кто это тебе наплел?! Черти бы побрали бессовестных болтунов! Последнему идиоту было ясно, что перед нами никакая не охота, а ритуал, обряд, игра. Мы спокойно наблюдали за происходящим, когда наш бесподобный Аристарх, не сказав никому ни слова, засандалил в дракона из паралитической пушки. Ему, видите ли, показалось, что аборигены в опасности. Хотели было наказать его за самоуправство,
да пожалели. А что после этого с закопыром пришлось возиться целую неделю – сущая правда. Неженкой оказался.
Ах, Аристарх, Аристарх… Мне оставалось только еще раз подивиться изобретательности заслуженного космического путешественника.