Он сказал, что сидит на поле стадиона, недалеко от общежития. Там я Женю и обнаружил. Земля не успевала прогреваться редким солнцем. Я устроился по-турецки, и даже сквозь искусственный газон ощутил этот холод. Странное чувство, когда сидишь на пустом поле, а вокруг ни души. Сын возился с прибором, напоминающим черный дипломат, из которого торчали две трубки.
– Для чего это? – спросил я.
– Пытаюсь повторить один эксперимент, – смущённо проговорил Женя.
Он нажал какую-то клавишу и в небо взметнулись два красных луча, толщиной со спицу.
– Эксперимент с лазерами? – уточнил я.
– Да, если можно я закончу, потом поговорим, хорошо? Просто сегодня равноденствие, – подросток посмотрел на часы, – не помню почему это важно. Но это надо сделать именно сейчас.
Женя стал следить за показаниями маленького монитора, встроенного в устройство.
– Ну, вот, – сказал он и, щёлкнув клавишей, погасил лучи.
– Что выяснил? – спросил я.
– Что наш мир настоящий, – спокойно ответил подросток. – Если бы это была виртуальная проекция, лучи бы отклонились друг от друга. Колебания на таком расстоянии неизбежны.
– Ты всерьез предполагал, что наш мир – это матрица?
– Нет, – легко поднимаясь на ноги, ответил сын. – Мир реален. Просто я прочитал в одной книге, что любые факты надо проверять. Вот и нашел способ. Теперь я уверен.
– Не хочу тебя расстраивать, – вставая следом, произнес я, – но этот эксперимент ничего не доказывает. Мир вполне может оказаться иллюзией, и мне не нужен прибор, чтобы это доказать.
– Как? – с напряжением в голосе спросил подросток.
– Отвечу. Но сперва ты мне ответь почему все еще не ходишь на занятия.
– Устройство надо отнести в лабораторию физики, – произнес Женя и поднял дипломат с лазерами.
Пока мы шли я ни о чем его не расспрашивал. Давление тут ни к чему. Тем более, что формально он в школу вернулся и даже делал задания по программе, просто не ходил на уроки, чем сильно напрягал Анну Александровну, а она в свою очередь меня. И хоть Серёга рвал и метал, пытаясь приклеить мою пятую точку к рабочему месту на время проверки, я все же решил, что хочу сейчас увидеть сына. И складывалось ощущение, что и Женя ждал моего прихода. По крайней мере, он не выказал особого удивления, услышав мой голос по телефону.
Здание школы загудело сотней голосов, многие из которых были довольно пискливы. Топот ног, покрикивание учителей – даже в новых школах перемена, это маленький бунт. Мы прошли сквозь гвалт и грохот по лестнице на второй этаж, а затем по коридору направо.
– Я сейчас, – сказал Женя, и скрылся за металлической дверью лаборатории.
Издалека я увидел Анну. Она была сегодня в фиолетовом костюме, волосы убраны в простой хвост. Подмышкой у нее был зажат тонкий планшет. Она что-то выговаривала двум оболтусам, возраста моего сына. Я не стал привлекать ее внимание, а она скоро скрылась в кабинете своего класса. Всё-таки приятная у нее внешность, тянет взгляд. Общаясь с людьми подробной фактуры, невольно становишься на их сторону.
Женя вышел из лаборатории и спросил:
– Поговорим на улице?
Мы отошли совсем недалеко от школы. Здесь была попытка устроить сквер: скамейки под серебристыми тополями, радиально расходящиеся от фонтана дорожки, даже беседка с покатой крышей. Но, фонтан не работал, траву не стригли, муниципальный аппарат под руководством искусственного интеллекта, просчитав количество людей, использующих это место отдыха, решил, что его обслуживание нецелесообразно. Мы нашли одну из уцелевших скамеек и устроились на облезших от времени, шероховатых досках. Сквозь ветки разросшегося тополя пробивались лучи едва теплого солнца. Женя закинул голову и прищурился на него.
– Нравится, что здесь не бывает машин, – сказал он. – Никаких тебе уборщиков, курьеров, промоутеров. Все эти ящики любят свет, а здесь поток недостаточно стабильный.
– Есть люди, которые называют это технофобией, – осторожно заметил я.
– Ты такой человек?
– О, нет, – улыбнулся я, – я сам практически лудит. Люблю механические часы, блокноты, книжки.
– Почему в таком случае ты хочешь, чтобы мне продырявили голову и сделали киборгом?
Очень хороший вопрос, сын, очень хороший.
– Профдеформация, наверное, – пожал я плечами. – Ты же знаешь, что это значит?
– Что ты всех хочешь спасти?
– Что-то вроде. Я просто думаю о том, как ты будешь жить в этом новом мире. Все так быстро меняется. Человеку с обычными мозгами, кажется уже и места скоро не останется на планете. Он просто морально устареет, знаешь, как новый девайс или тачка. Только если в случае с девайсом это не проблема – просто купи новый, новый способ жить так просто не приобретается. И чем раньше произойдет этот переход, тем менее болезненным он будет.
– И тебе это важно, потому что ты узнал, что я твой сын, – скорее утвердительно, сказал Женя.
– Ну, считай, что да. На самом деле, если бы ко мне обратились по поводу не родного ребенка, я бы действовал также.
– Потому что ты адаптолог, – кивнул подросток. – Но всё-таки я твой сын, и, наверное, могу рассчитывать на большее.
Ого! Я повернулся всем телом, готовый выслушать любую просьбу.
– В этих больницах никого не спасают, – увидев мою реакцию, продолжил Женя. – Я знаю, они следуют чётким алгоритмам, просто действуют по инструкции. Я читал, что когда-то врачи лечили, я хочу сказать, по-настоящему. Сами изучали анализы, назначали препараты, процедуры. Теперь все делает автоматика. Дашка уже проходила через это, понимаешь. Все что могли сделать по методичке – сделали. Она говорила, что врачи даже не смотрели на нее. Как можно лечить, не видя пациента?
Я пожал плечами.
– Я слышал, что вы, в смысле адаптологи, можете прям-таки творить чудеса. Будто бы умеете читать болезни по ладоням, лечить иголками и травами, знаете какие-то специальные слова.
– Заговоры, – без улыбки произнес я.
– Да, я понимаю, звучит как бред.
– Бред и есть. Нет, то есть, конечно, есть разные техники работы с телом, но, в основном, это малоэффективные манипуляции, которые больше вредят.
– Так значит все неправда, – Женя опустил голову. – Ничего особенного вы не умеете.
– Как посмотреть, – уклончиво ответил я и поднялся со скамейки.
Я уже понимал, чего он хочет. Но обнадеживать подростка я не спешил. Легче всего наобещать с три короба, а потом развести руками, мол, сделал все что мог. Надо было быть осторожным.
– На самом деле, в сегодняшних поликлиниках не так уж плохо. По сравнению с тем, что было во времена моей юности, они буквально делают невозможное. Я уже общался с главным врачом нашей областной, показывал ему анализы Даши, и он подтвердил, что за пару лет ее реально можно поставить на ноги. Это, конечно, будет не идеально, и ей, наверное, потом ещё долго придется учиться заново управлять своим телом, но она точно вернётся к нормальной жизни, и даже сможет пройти процедуру. А там, глядишь, и все само собой разрешится.
– Пару лет? – подросток тоже поднялся со скамейки. – Ты хоть представляешь, какая пропасть будет между нами через эту пару лет. Нано-боты меняют человека в сто тысяч раз быстрее, чем любые другие программы. Это будет словно я уже осваиваю управление космическим шатлом, в то время как она только делает первые попытки сесть на велосипед.
– Так и будет, – согласился я. – Но с этим ничего поделаешь.
– Я так не хочу.
Мне показалось, что Женя сейчас уйдет. Он сделал несколько шагов в сторону от меня, затем крутанулся на месте и резко сел обратно на скамейку.
– Ты просто не понимаешь, что она для меня значит, – почти выкрикнул он.
О, малыш, все подросткам мира кажется, что никто не понимает, что значит первая любовь. Я сел рядом с ним.
– Если я… – попробовал он объяснить, но запнулся.
– Ты боишься, что никогда больше не сможешь с ней общаться.
– Я боюсь, что больше никогда не захочу. Говорят, что после процедуры тебя уже не волнуют проблемы людей. Ты становишься словно замороженный, бесчувственный и… Ты понимаешь, если я туда уйду, а она – нет, это будет предательство. А она лучший человек в мире, она не заслуживает этого.
– Но что ты можешь сделать?
– Ты можешь. Если хотя бы сотая часть того, что о вас говорят правда, ты можешь её поставить на ноги быстрее. И тогда мы вместе с ней сделаем это, и между нами не будет этой пропасти.
Его взгляд полный отчаянной надежды буквально буравил меня. Боже мой, какой знакомый это взгляд. Вот так же, как мне сейчас и другим людям становится неудобно от этого пронзающего взгляда. Моего. Да, я знаю, как страшно остаться одному. Но если бы дело было только в этом. Слово "предательство" – это же всегда апелляция к справедливости. О, мальчик мой, ты все ещё веришь в справедливый мир. Как и я. Но в твоем случае это ещё можно простить.
– Знаешь, почему твои лазеры ничего не доказывают? – спросил я. – Они лишь часть реальности, которую моделирует твой собственный мозг. Он создаёт мир из тех кусочков информации, что собирает с помощью органических сенсоров тела. Буквально дорисовывает, что не может увидеть, но понял. Читал «Маленький принц»? Там был изображен барашек в ящике. Его не было видно, но принц знал, что он там есть, и ему этого было достаточно. Здесь похожая история. Но мозг может и ошибаться, и мир совсем не то, что мы про него думаем. Однако есть одна неоспоримая вещь, которую стоит использовать: мы сами выбираем, что является частью нашего мира. Что мы видим, что слышим, о чем думаем, то в нем и присутствует. Ты никому ничего не должен, и можешь оставлять в своем мире или убирать из него все, что пожелаешь. Никакая процедура не лишит тебя Даши, если ты сам этого не захочешь. Но ты прав в том, что изменения будут. И, возможно, ей они нужны как никому.
– Так ты ей поможешь?
– Да.
Серёга будет в восторге.
– Спасибо, – улыбнулся Женя. – Кажется впервые мне не все равно, что у меня есть отец. Круто, что он к тому же ещё и адаптолог.
– Да, – в ответ ухмыльнулся я. – Так почему ты не ходишь на уроки?
– Там скучно. Нам не ставят оценки, и почти никто ничего не делает.
– А как же друзья, одноклассники.
– О, да. Кучин с дружками та ещё компания для общения. Они же имбецилы. Мне даже кажется, что нано-боты после процедуры, их мозги распознают, как органический мусор и уничтожат.
– А знаешь для чего ещё может пригодиться отец, – сказал я, положив руку на плечо сына, – он может научить тебя драться.
– Не думаю, что это обрадует Анну Александровну, – ответил Женя. – Она как-то слишком носится со мной. Говорит, чтобы я берег голову и вообще. Немного напрягает излишним вниманием. Мне, к слову, ещё и поэтому достается от одноклассников.
– Да, – понял я, – любимчиков никто не любит.
Ещё бы понять, почему именно Женя попал в эту сложную категорию учеников. Думаю, вскоре с этим разобраться.