Глава 5 Marziale[8]
– …мы высадим войска здесь и здесь. У людей и лепреконов. Через горы было бы проще, но это сразу заметят, а маги и дроу в горах могут создать нам немало проблем. Не хочу, чтобы нашим колдунам пришлось защищать войска от магического обвала.
Нависнув над столом, Айрес следила, как тонкий палец лиэра Сайнуса, её Советника по военным делам, в двух местах коснулся карты с планом наступления на Риджию, разостланной на красном де – реве.
– Тот самый отвлекающий манёвр, что мы обсуждали в прошлый раз? – она благодушно кивнула, мельком отметив, как старательно Сайнус держит лицо подальше от лилий, белевших в вазе на столе. Аромат свежих цветов сливался с её лилейным парфюмом, и в комнате пахло почти одурманивающе; Айрес к этому крепкому запаху привыкла с детства, но Советник не раз признавался, что от лилий у него кружится голова. – Морем лучше. Управлять погодой в разы сложнее, чем расколоть камень.
– С этим их магам будет не так-то просто справиться, а нашим – легче предотвратить, – закончил Сайнус.
И это точно собьёт риджийцев с толку, добавила Айрес про себя. Хотя она старалась действовать скрытно, соседи, естественно, заметили, что Керфи копит военную мощь. Не знали только, для чего. Шпионы, засланные в Риджию, пустили слух, что керфианцы хотят напасть на Ильден; учитывая, что Айрес делала немалую ставку на флот, риджийцы должны купиться – к ним логичнее было бы прийти по суше.
– Мы займём прибрежные города. Наши силы возрастут за счёт павших и поднятых местных. С побережья войска Болера двинутся на север, Гордока – на запад, Медибеля – на юг, чтобы ударить по трём столицам. Дроу сейчас представляют наименьшую проблему: их мало. Так что первоочередная задача – взять Мирстоф, Солэн и Ювелл.
Голос Сайнуса олицетворял его самого: сухой, стучащий согласными друг о дружку, как стучали об окружающих его длинные тонкие кости (Айрес танцевала с ним пару раз, и ощущение было не из приятных). Даже одежда не могла скрыть остроты плеч, локтей и коленей, и гладкая кожа обтягивала череп так туго, что щёки вваливались почти до длинного носа. С годами Сайнус начал лысеть, и Айрес даже ждала, когда жидкие тёмные пряди вконец покинут его макушку – это довершило бы сходство со скелетами, которыми Советнику предстояло командовать.
– Основные силы дроу до сих пор держат под горами, в Мьёркте, но часть находится в Хьярте, которую они восстанавливают из руин. Если они попытаются прийти соседям на помощь, мы встретим их. Однако я подозреваю, что они отступят в Мьёркт… И не вылезут оттуда. Я бы на их месте поступил именно так, – добавил он. – Под горами достать их куда сложнее.
– Не страшно. Если крысы решат не вылезать из норы, в ней они и издохнут. – Выпрямляясь, Айрес улыбалась. – От крысиного лаза в стене проще всего избавиться, обрушив стену.
Узкие глаза Сайнуса сделались ещё уже:
– Вы имеете в виду…
– Похоронить их под горами, верно. Обрушить потолок их жилища им на головы.
– Ваше Величество, но силы всех наших магов не хватит…
– Вы сомневаетесь в моём могуществе, Советник?
А если всё пройдёт по моей задумке, вновь добавила она про себя, иных магов, кроме меня, не потребуется.
– Нет. – Сайнус отшатнулся от стола, чтобы склонить голову в поклоне. – Нисколько, Ваше Величество.
Айрес снова улыбнулась – почти успокаивающе. Опустив взгляд на карту, побарабанила пальцами по горному хребту, разделявшему Керфи и Риджию.
– Мне доложили, – сказала она невзначай, – что вчера на ужине, куда вы пригласили лиэра Болера и лиэра Медибеля, произошёл… инцидент.
Сайнус и глазом не моргнул. Он хорошо знал, чего стоит бояться, а чего нет. Оскорбление Айрес Тибель, особенно неверием в неё, смерти подобно; то, о чём она заговорила, даже провинностью назвать было нельзя – спасибо принятым ею законам.
Впрочем, её законы вызывали одобрение далеко не у всех. Именно поэтому Айрес сочла необходимым обсудить этот вопрос.
– Ничего серьёзного. Гости нашли одну мою горничную достаточно привлекательной, чтобы она могла скрасить им остаток вечера. Та не оценила чести и оцарапала Болеру лицо. Болер спросил, могу ли я уступить выбор и проведение наказания им с Медибелем, и я решил, что это в некотором роде моя обязанность как добропорядочного гостеприимного хозяина.
Возразить было нечего. Простолюдины не имели права поднимать руку на аристократов. Никогда не имели. Зато аристократы имели право относиться к прислуге как к вещам: Айрес сама вернула им это право, отобранное её дедом. Подразумевалось, конечно, что они могут сколь угодно жестоко наказывать прислугу за реальные провинности, и смертью – в том числе. Но вылилось это в то, что прислугу приравняли к домашним питомцам, только без привилегий последних.
Хотя те простолюдинки, что были поумнее погибшей девчонки, тоже виляли несуществующими хвостами, когда им дозволяли спать в хозяйской постели. В конце концов, послушным сукам в награду могла перепасть вкусная косточка или красивый ошейник.
– И в ходе наказания, что оба проводили со спущенными штанами, они перестарались. Особенно когда пустили в ход бутылки.
– Девчонка всё равно была не слишком сметливой и радивой. Насколько я понял со слов моей экономки. Для меня все горничные на одно лицо. – Сайнус пожал плечами. – Не волнуйтесь, Ваше Величество. Она приехала из Лобдэйна. Я даже не знал, что такой городишко существует, пока не поговорил с экономкой. Её семье передали, что приключился несчастный случай, но бедняжка получит достойные похороны в столице и возможность помочь в посмертии славному дому, которому она счастлива была служить при жизни. Я помню, что нынче не лучшее время, чтобы давать черни повод распускать языки.
Пару лет назад Сайнус спокойно мог написать родным той дурочки, что она поплатилась за разбитую вазу. Или за воровство. Никто ведь не осудит тебя, если ты утопишь щенка или пристрелишь пса, что кусает твоих визитёров. Но сейчас не стоило подливать масла в огонь, тлевший под троном Айрес тирин Тибель, даже письмом в такую глухомань, как Лобдэйн. Мало ли кто мог узнать об этом и закричать, что за время её правления таких дурочек стало слишком много.
Сейчас эти крики и так раздавались куда чаще, чем им бы хотелось.
– Рада, что вы проявили предусмотрительность…
– Мне не привыкать.
– …и всё же постарайтесь удерживать своих гостей от подобных развлечений хотя бы до Жнеца Милосердного. В конце концов, правда о произошедшем известна не только вам. Мало ли кому из ваших домочадцев вздумается распустить язык.
Она сказала это без упрёка, без осуждения. То, что все люди не без греха, Айрес уяснила давно и легко прощала грехи своим подчинённым. Главное, эти грехи должны быть известны тебе, и тебя должны уважать и бояться достаточно, чтобы ты могла в любой момент заставить подчинённых обуздать свои дурные наклонности.
Сама Айрес ни разу в жизни не подняла руку на слуг. С детства не видела ничего интересного в том, чтобы унижать слабых. Но подобное поведение других людей, из другой, очень распространённой породы, она считала вполне естественным… Пока это рикошетом не ударяло по ней.
– Мне жаль, Ваше Величество, что вы до сих пор сомневаетесь, могу ли я держать своих домочадцев в узде. Впрочем, вы правы: это было лишним, и до Жнеца Милосердного такого не повторится. – Сайнус непреклонно вернул на карту указательный палец – будто кость из анатомического музея обтянули пергаментом. Обвёл ногтем разноцветные стрелки. – Перед атакой Мирстофа мы заставим людей распылить силы, ослабив оборону столицы. Взяв Дьян, Гордок двинет войска в сторону Корна. Едва ли люди оставят свой экономический центр без защиты, особенно зная воинственную натуру королевы Навинии. Она выведет часть армии из города, чтобы дать нам бой. Самый короткий путь от Мирстофа до Корна – здесь, через переправу Фьётур, а тут мы возьмём их в клещи. Маги помогут скрыть нашу передислокацию от вражеских разведчиков. Этот лес послужит отличным укрытием коннице, чтобы Гордок мог ударить с фланга. Если разрушить мост, отступать им будет некуда, и…
Больше к теме они не возвращались. Айрес дослушала план с прежним одобрением, внесла незначительные поправки (в ходе войны придётся корректировать куда больше, но это было неизбежным: как бы ни был умён Сайнус, предсказать действия противника полностью не мог даже он) и отпустила Советника на все четыре стороны, зная, что остаток вечера он снова проведёт с Болером и Медибелем. Не прислушаться к настойчивому пожеланию Её Величества и не передать его всем, кого оно касалось, осмелился бы только глупец, а её генералы глупцами не были.
Что касается Гордока, тот не испытывал тяги к подобным увеселениям, из-за чего присутствовал на вечерах в доме Сайнуса куда реже. Впрочем, за ним водились другие грешки, которые стараниями Охраны Айрес были хорошо известны. Не столь тяжкие, но вполне весомые, чтобы служить рычагами воздействия, если деньги и высота текущего положения в определённый момент утратят для Гордока свою привлекательность.
Опустившись в кресло, Айрес повернула голову. Взглядом нашла на полке книжного шкафа золотой листок, мерцавший в деревянной коробке под стеклом: лист с эльфийского древа, что магия сберегла от тлетворного действия времени. Сувенир из Риджии, подарок её отцу от Повелителя людей; песчинка из того воза подарков, который много лет назад риджийцы привезли с собой в Керфи, надеясь взамен забрать нечто куда более ценное.
Её.
Айрес перевела взгляд левее. Там среди других переплётов золотом по зелени вилась надпись «Брачная мудрость»: подарок отца на совершеннолетие, толстый том, написанный за сотни лет до её рождения, с советами юным лиэрам и лиореттам, как быть примерными мужьями и хорошими жёнами.
…их с братом воспитывали одинаково, в отличие от Инлес: младшую сестру никогда не воспринимали всерьёз. Инлес любили, её носили на руках, однако она родилась и росла слишком милой малюткой, чтобы выдержать груз власти. А у их отца в своё время созрел гениальный план: взрастить двух детей правителями, но лишь одного – для керфианского трона. Неспособный усилить страну изнутри, Его Величество Дэлар тирин Тибель решил, что сделает это через выгодный альянс с соседями. Династический брак подходил для этого как нельзя лучше, а стельной коровой, проданной чужеземцам в обмен на блага для Керфи, предстояло стать Айрес. В большинстве стран до сих пор действовали смехотворные законы, делавшие женщин последними кандидатами на корону, и, женившись на иностранной принцессе, её брат Зайлер едва ли смог бы пробиться к трону. Зато, всучив дочь наследнику заморского престола, Дэлар Тибель мог быть уверен, что однажды его крошка Айрес станет королевой; а там ей, с её интеллектом, образованием и характером, не составит труда вертеть мужем и добиваться самых выгодных условий для родного Керфи, где к тому времени воцарится другой Тибель.
Айрес, правда, узнала об этом далеко не сразу. Она-то росла в убеждении, что им с братом предстоит честное соревнование за право наследия, и искренне старалась его выиграть: отец решил, что всё же не стоит растить старшую дочь подстилкой, которой она являлась по сути. Нет, маленькая Айри должна стать умной и волевой, чтобы править чужой страной из тени за троном, а не раствориться в роли примерной жены – эту долю оставили Инлес…
Айрес снова взглянула на золотой лист, и улыбка алым призраком проявилась на её губах.
…тот визит риджийцев был недолгим. Гордые державы вроде Нотэйла в союзе с Керфи оказались не заинтересованы, зато Риджия – очень даже. Люди тогда враждовали с дроу, и пара некромантов, прибывших ко двору в свите керфианской принцессы, могла изменить ход этой войны. К моменту, когда Лиларий Сигюр, принц людского королевства, прибыл в их дворец, Айрес точно знала, зачем люди из-за гор явились к их двору – чтобы увезти её с собой в дикую страну, что равняла женщин с постельными грелками и раздиралась изнутри трёхсотлетней войной. Отец известил её о предстоящем сватовстве задолго до этого – тогда же, когда подарил старшей дочери «Брачную мудрость». Её мнение на этот счёт никого не интересовало, и хочет ли она оставить свой дом, её не спросили.
Айрес за свою жизнь редко плакала, но в тот день она рыдала навзрыд. От осознания, что отец, исправно хваливший дочь за характер истинной королевы, никогда и не думал рассматривать её на роль королевы Керфи.
Айрес пересчитывала прожилки, разбегавшиеся по тонкой листовой пластинке, будто вырезанной из янтаря.
Риджийцы явились, чтобы в обмен на этот лист и другие дары, куда более щедрые, забрать керфианскую принцессу. Они не учли, что у принцессы были иные планы на собственное будущее, и она начала воплощать эти планы в день, когда доложила отцу, что парочка риджийцев с туманной целью пробралась в его кабинет. Копии документов государственной важности, своевременно подброшенные в покои иноземных гостей, помогли тем покинуть дворец в тот же день – ославленными шпионами, ублюдками, варварами, неспособными усвоить даже законы гостеприимства. Годы спустя Айрес доложили, что Лиларий Сигюр так остро переживал то унижение, что планирует вернуться в Керфи – в союзе с дроу, во главе атакующей армии.
Жнец срезал его колос раньше.
Забавно всё же, что совсем скоро порог её дворца переступит его дочь – незадолго до того, как Айрес всё же отправится в Риджию…
Она посмотрела на полку чуть ниже, где в другой коробке за стеклом покоился костяной мышонок (пятилетний Уэрт преподнёс ей собственноручно оживлённый мышиный скелетик на давнишний день рождения, и с месяц он немало забавлял Айрес, бегая по её столу), а рядом мерцал рубинами золотой гребень, подаренный Инлес. Ещё ниже щерилась розовыми шипами ракушка, что они с Кейлом когда-то подобрали на берегу Айденского озера.
…Айрес с ранних лет привыкла никому не доверять: родители не поленились предупредить, что многие будут искать её внимания и расположения, чтобы воспользоваться ими ради личной выгоды. Поэтому Айрес не могла всерьёз принимать ухаживания тех, кто крутился вокруг неё роем ос, почуявших сладкое (она даже уступила некоторым, лишь чтобы убедиться, что постель – переоцененный источник удовольствия). Сестра для неё была любимой хрупкой куклой, но не товарищем, которому можно поверить сердечные тайны. С братом они соревновались, но не дружили.
Зато она доверяла Кейлу. Он был ей не конкурент – с одной стороны, и не смотрел на неё с тем невыносимым лёгким снисхождением, что она видела в глазах родного брата, – с другой (лишь много позже Айрес поняла, что Зайлер в отличие от неё давно знал, кому на самом деле суждено занять керфианский трон, а кому – быть проданным на чужбину). То, что отец Кейла спал и видел сына на троне, не имело никакого значения: у самого Кейла не было ни способностей, ни желания лезть в политику, и он с детства принял, что Айрес – сильнее, умнее, лучше его. Поэтому он охотно согласился на роль её тени, товарища по играм и шалостям, единственного, кому она могла раскрыть все тонкости очередной задумки, и благодарного зрителя, способного оценить эти тонкости по достоинству. Она придумывала планы, тогда ещё вполне невинные, а Кейл помогал с воплощением; Дар от Жнеца у него был слабенький, но Айрес и ему находила применение. Вспомнить хотя бы, как Зайлер с визгом выбежал из спальни, когда к нему в постель среди ночи вспрыгнул издохший отцовский пёс, пока Айри с Кейлом сгибались от смеха, притаившись за углом. Они на пару пили фейр и получали выговоры от венценосного дедушки, тайком выбирались на прогулки по городу и бегали по водам Айденского озера навстречу закату, и Айри только радовало, что они слишком непохожи, чтобы Кейл из брата, друга, верного пажа мог превратиться в соперника…
До того самого вечера.
Айрес опустила взгляд туда, где названия книг на полке закрывал шестиугольный бронзовый фонарь с ажурными стенками. Маленький, не больше ладони. Сувенирная копия тех, что освещали улицы Лигитрина, куда юный Кейлус отправился, чтобы учиться в консерватории, а юная Айрес, спустя несколько месяцев, – навестить кузена и развеять невесёлые мысли.
«…я решил не возвращаться домой», – сказал ей Кейлус тем злосчастным вечером. Семнадцать лет, локоны до плеч, гладкое юное лицо – почти копия Уэрта сейчас.
Они сидели на набережной реки Солв, одной из множества речушек и каналов, превращавших Лигитрин в огромный витраж: пёстрые стёклышки округов в серебристом водном переплёте, объединявшем их в столицу Нотэйла, культурного центра мира. Айри и Кейл спустились к воде по гранитной лестнице-причалу, которые тут встречались на каждом углу, и сели на широкой ступеньке – последней из тех, что не уходили в прозрачную гладь, тихо лизавшую серый камень. Там Айри скинула шёлковые туфли, стянула чулки (при Кейле она мало чего стеснялась) и опустила усталые ступни в прохладную воду: они целый день бродили по городу, ведь Кейл вознамерился показать сестре все места Лигитрина, которые успел открыть и полюбить за три с половиной месяца. Они гуляли по садам, распустившим цветы и приодевшимся в яркую весеннюю зелень, смотрели на фонтаны, вздымавшие пенные струи над мраморными статуями чужеземных героев, и блуждали по узким улочкам, освещённым бронзовыми фонарями. Время от времени они находили приют в очередной маленькой таверне, откуда выходили сытыми и чуточку пьянее, чем до того, а потом двигались дальше, и Кейл рассказывал, кто жил вон в том особняке, погребён в этом храме, сочинял под той крышей…
Лигитрин был прекрасен, как изысканная музыкальная шкатулка. И всё же Айрес никогда не променяла бы родной Айден на этот город, пахнущий жасмином и водной свежестью. Между Керфи и чем-либо ещё она всегда выбирала Керфи.
«Что ты имеешь в виду?» – спросила Айрес. Тоже семнадцать лет, волосы острижены до подбородка по последней керфианской моде, щёки, раскрасневшиеся от хмеля и быстрой ходьбы, ещё по-детски припухлые.
Они сидели и смотрели, как темнеет багровое небо за крышами на том берегу, и ели сливочный лёд с сиропом из розовых лепестков, капли которого ползли к пальцам по хрустящему вафельному рожку. Айри с малых лет была сладкоежкой, и Кейл, к сладостям куда более равнодушный, присмотрел в Лигитрине несколько кондитерских специально для неё.
Айрес до сих пор помнила этот вкус. В Керфи такого мороженого не делают; сейчас она могла получить любую сладость мира, если бы только пожелала, и, конечно, к её столу доставляли знаменитое лигитринское мороженое… Но вкус оказался уже не тем. То был вкус её семнадцати, вкус детства, вкус дней, когда она ещё верила, что в этом мире есть люди, для которых она всегда будет превыше всего.
«Здесь я дышу полной грудью, Айри. Вдали от отца. – Кейл смотрел на отражения фонарей – зыбкие сияющие призраки, плывущие по речной воде. – Вдали от обязанностей его наследника и одного из претендентов на трон, забери демоны эти обязанности тысячу раз».
Он улыбался такой шальной довольной улыбкой, какую Айрес редко видела у него дома. С тех пор как умерла его мать, точно нет. Покойная Киннес Тибель души не чаяла в сыне, и любовь к музыке Кейл унаследовал от неё. Маленькими Айри и Кейл часто сидели в Золотой гостиной его дома, стараясь не шуметь, пока лиора Тибель играла на клаустуре очередную пьеску – покороче и попроще, чтобы не утомлять детей. Честно говоря, на Айрес и это наводило зевоту: ей недоступна была прелесть музыки, не предназначенной для танцев. Но Кейл слушал мать с такими сияющими глазами, что у Айри не хватило духу хотя бы раз признать, что ей скучно.
«Дядя ведь отпустил тебя в Лигитрин, – напомнила Айрес, прежде чем разбавить музыку города – хмельные голоса, плеск вёсел, грохот колёс по мостовой – хрустом надкушенной вафли и бульканьем, с каким её босые ноги взболтнули воду у подножия лестницы. – Я думала, на этом он оставил попытки выковать из тебя второго себя».
«Отпустил, потому что такова была предсмертная воля мамы, а нарушить слово, данное мёртвому, значит навлечь гнев Жнеца. Ему нужен был сын, который смог бы добиться того, чего так и не сумел добиться он, который смог бы побороться за власть и получить корону. Не сын, которому искусство интереснее политики. Он никогда не оставит попыток сделать меня таким, каким, по его мнению, должен быть истинный Тибель, никогда не простит, что я вырос иным. – Прогулки, закат и молодое амелье сделали Кейла таким умиротворённым, что он даже об этом говорил с безмятежным спокойствием. – Поэтому я решил не возвращаться домой».
Сперва Айрес решила, что он не хочет возвращаться в Керфи на грядущие летние каникулы – короткие, в отличие от осенних, длившихся целый месяц. И почти не огорчилась. В конце концов, они с Кейлом расстанутся всего за пару недель до этих каникул, а сейчас по рукам и ногам её растекалось восхитительное тепло (тогда она совсем не умела пить), и мерзкий узел, затянувшийся в груди незадолго до того, как её корабль отчалил к берегам Нотэйла, ослаб. Ей было так хорошо, как редко бывало – особенно после того разговора с отцом, где ей объявили, что она станет женой дикаря из-за гор.
О грядущем браке и предательстве отца она поведала Кейлу прямо в день приезда. Ничем иным, кроме как предательством, она это счесть не могла. Тогда она снова заплакала, с солью чувствуя на губах вкус унижения и разбитых надежд.
С тех пор Кейл делал всё, чтобы ей не хотелось плакать.
«Ты и так Тибель. Просто у дяди неверные представления о том, что такое быть Тибелем. Потому дедушка и выбрал наследником не его, – добавила Айрес мгновение спустя, слизнув с вафельного рожка каплю, готовую испачкать ей ладонь. – Что ж, думаю, летом здесь и правда чудесно… Может, даже лучше, чем в Керфи. Прохладнее. Свежее. – Тут она покривила душой: Айрес ни на что не променяла бы их привычные купания в Айденском озере. – Главное, что осенью ты застанешь визит риджийцев. У меня есть пара идей, как сделать этот визит незабываемым, и я надеюсь, что ты оценишь их по…».
«Ты не поняла, Айри. Я не вернусь в Керфи. Вообще».
Она и сейчас помнила, как подняла глаза, увидев его счастливое лицо на фоне гранитных ступеней, реки, закатной набережной, где неторопливо шли люди, понятия не имевшие, что рядом с ними сидят королевская дочь и королевский племянник. В Лигитрине никто никуда не торопился: видимо, сказывалось то, что он располагался южнее, а Айрес давно заметила, что южане не любят спешки.
«Я откладывал деньги, – продолжил Кейл, отвечая на её ошеломлённое молчание. – Те, что присылал мне отец. Почти все. Покои, в которых я живу сейчас, оплатили до осени. Когда сменю их на комнату поскромнее, сбережений хватит на то, чтобы прожить в ней год. На хлеб и воду я заработаю».
«Игрой по кабакам? – презрительно фыркнула Айрес, сбросив оцепенение. – Хочешь сказать, после той жизни, к которой ты привык, ты сможешь прозябать на хлебе и воде?»
«Ещё на амелье. Оно здесь даже дешёвое вполне приличное, как ты могла убедиться. – Его улыбка погасла, когда он понял, что сестре не до шуток. – Мне удавалось неплохо урезать расходы… До того, как приехала ты. Решил, что напоследок можно и кутнуть. Всё равно до осени отец ничего не заподозрит – мы с ним уговорились, что на лето я останусь тут. Стало быть, до того времени деньги мне ещё вышлют. Но я лучше буду прозябать на хлебе и воде, чем вернусь под его крышу, Айри».
Она продолжала изучать непонимающим взглядом его лицо: слышать такое от Кейла, которого она привыкла видеть в шелках и бархате, за столами, к которым подавали по меньшей мере пять перемен блюд, было абсолютно дико.
«Я понимаю, что вы с дядей… с твоим отцом… не ладите. Но, Кейл, ты всё-таки Тибель, – она заговорила осторожно и ласково, словно увещевала больного ребёнка. С её точки зрения, так и было, пусть она и родилась месяцем раньше. – Однажды ты унаследуешь всё, чем владеет он, и займёшь положенное тебе место при дворе, и…»
«Да к демонам это место! Мне плевать, кто и что мне положил, если это место – не моё!»
«Но это место рядом со мной».
Она сказала это куда тише, чем хотела.
В его чертах закатной тенью проявилась растерянность, – и осознание прошило ей грудь тупой болью, вогнав в сердце иглу безнадёжности.
Кейл не думал об этом. Даже не задумывался.
«Мы будем видеться, – кажется, он искренне не понимал, в чём причина её огорчения. Огорчение – так Айрес легче было наречь то, что она почувствовала. – Я буду приезжать. Ты будешь приезжать».
«Как часто? Раз в год? В два? Как тебе позволят учёба и попытки заработать на чёрствый хлеб, а мне – обязательства перед нашим родом, о которых я не могу забыть так же легко, как ты?»
Он промолчал. Отвернулся, словно собрался пересчитать алые черепицы на крышах, кажется, впервые всерьёз взвешивая, что и кого он оставит в Керфи вместе с опостылевшим отцом. Мимо проплыла лодка, разбив отражения фонарей на горсть золотистых бликов, скачущих по волнам просыпанными монетами; Айрес смотрела на них, чувствуя, как липкая холодная сладость течёт по пальцам.
Вода, обнимавшая её ноги, враз стала ледяной.
В её мыслях Кейл всегда был рядом. В день, когда она восходит на трон. В дни её правления. Но для него это ничего не значило. Ему было всё равно. В решении задачки, сложенной его жизнью, Айрес оказалась переменной, которую он не собирался учитывать.
Отец, видимо, тоже думал так. Что Айри будет приезжать – раз в год. Или в два. С очередной дипломатической миссией. А в перерыве рожать своему риджийцу детей, улыбаться и обвивать его шёлковыми нитями интриг, добиваться уступок для брата и отчитываться по магическому кристаллу, что всё идёт точно по плану; чужому плану, придуманному ещё прежде, чем Айрес уяснила значение слова «план»…
«Не делай этого, Кейл, – всё-таки сказала она. – У меня нет никого, кроме тебя».
Каждое слово давалось тяжело, словно Айрес пыталась поднять ими гранитную плиту, на которой лежали её туфли, разбросав по серости светлые шёлковые ленты.
Айрес Тибель не привыкла молить. И с тех пор не молила. Никого. Никогда.
«Музыка будет у тебя и дома», – произнесла она, не дождавшись ответа, всё ещё на что-то надеясь.
«Зато свободы не будет. – Помолчав, Кейл очень тихо добавил: – И любви».
Она прикрыла глаза, позволяя своим надеждам рассыпаться так же, как только что на её глазах разбивались водные фонари.
Так вот в чём всё дело. Конечно.
«Я чувствую… может, это лишь пустые тревоги, но мне кажется, что, если я не сделаю это сейчас, не сделаю уже никогда. Буду пойман и заперт там, где я больше быть не хочу. – Кейл накрыл рукой её свободную ладонь, лежавшую на многослойной бархатной юбке. – Ты сильная. Ты всегда была сильнее меня. Ты справишься с риджийцами одна, я знаю. А я с удовольствием послушаю твой рассказ об этом представлении после того, как ты с блеском его завершишь».
Наверное, он и правда безоговорочно в неё верил. Как всегда. Но тогда её это мало утешило.
Скользнув пальцами по стынущему граниту, чтобы разорвать соприкосновение их рук, Айри кинула растаявшее мороженое в реку: оно утонуло в жидком золоте, возмущёнными кругами расколов фонари на части. Наклонилась вперёд, так, чтобы Кейл не видел её лица.
Для него это был вопрос решённый. Свобода и глупые прихоти – дороже долга. Потакание наивным ребяческим желаниям – дороже родины. Любовь, обретённая на чужбине за три с половиной месяца, что он здесь провёл, – дороже сестры, с которой они росли с пелёнок.
Она думала, что их различия помогут им остаться на одной стороне, но в конечном счёте они всё же оказались слишком разными.
«Ты можешь сбежать от всего этого. Как и я, – сказал Кейл, пока Айри методично смывала с пальцев розовые и сливочные потёки. – От риджийцев. От обязательств перед родом».
«Я Тибель, Кейл. Я всегда буду Тибель. В первую очередь. – Вынув ноги из воды, она обтёрла их нижней юбкой; натянула чулки и туфли, принялась оплетать шёлковыми лентами икры, чтобы завязать их аккуратным бантом под коленом. Вода, замершая у подножия лестницы, отражала абсолютный, мертвенный покой, поднявшийся и захлестнувший всё, что минуты назад горело в душе Айрес Тибель, королевской дочери. – И я слишком люблю свой дом».
…в тот день Айрес решила, что больше никто и никогда не причинит ей боль. Ту, к которой она не будет готова, во всяком случае. Это оказалось нелегко и требовало железной воли – чтобы обуздать такую бесполезную, непозволительную отныне вещь, как собственные чувства. Но недостатка в воле у неё не было даже в семнадцать.
Спасибо отцу. Хоть в чём-то он оказался прав.
Повернувшись ко входу в кабинет, Айрес тронула цветок лилии, душистой головкой кивнувший в ответ.
Она по-прежнему считала, что не мстила Кейлу, когда рассказывала его отцу секреты, что он предпочёл бы утаить. Она уберегла его от судьбы, полной лишений, к которой он, мальчик из королевского рода, с детства окружённый роскошью, не был готов. Она помогла ему (так же, как помогли ей) расстаться с детскими иллюзиями, что жизнь – сказка, которая сама как-нибудь обретёт счастливый конец, и что собственное благополучие не надо выгрызать у других из горла. В конечном счёте её стараниями он стал сильнее, вступил во взрослую жизнь и остался там, где ему и место: у подножия её трона. Истинным Тибелем, готовым побороться за корону.
Наконец понявшим, что победа превыше всего.
Она по-прежнему считала, что ни о чём не жалеет. Пусть даже Кейл с тех пор возомнил, что она желает уничтожить его – и, естественно, был неправ: Айри дорожила им настолько, чтобы закрывать глаза на многое, не сходившее с рук никому (попробовал бы кто-то другой покуситься на жизнь Уэрта хоть раз). Пусть даже Кейл возненавидел сестру за то, что та отобрала у него смысл жизни. Ведь он обрёл новый: после смерти отца Кейлус Тибель мог бы бросить всё, наконец сделать то, о чём так мечтал глупым мальчишкой – и не сделал. Слишком увлёкся другой мечтой – о мести.
Ненависть часто привязывает крепче любви. Айрес в этом убедилась.
Белые лепестки ещё подрагивали под пальцами, когда в дверь кабинета коротко постучали.
– Войдите, – велела Айрес тирин Тибель.
Глава Охраны скользнул внутрь чёрной гадюкой. Даже не скользнул, а втёк, плавно и неслышно, словно ноги его не касались дощатого пола.
– Ваше Величество, – поклон был коротким и отрывистым. – Любопытные известия о ваших племянниках.
– Что случилось?
– Тир Гербеуэрт вызвал лиэра Миракла на дуэль.
Айрес воззрилась на бесстрастное лицо напротив. Затем на рунный круг, выжженный на полу.
…она по-прежнему считала, что Уэрту необходимо усвоить тот же урок, что в своё время пришлось усвоить ей. По многим причинам.
Главное, чтобы это тоже не ударило по ней рикошетом, который – в отличие от очень, очень многого – она не планировала.
– Кажется, – сказала Айрес, пока в вазе на её столе медленно умирали лилии, – скоро нам с Уэртом предстоит серьёзный разговор.