Глава 6. Ноктюрн пустоты
Я почти не готовилась к диплому, мне вдруг стало резко не до него. Потому, что такая весна бывает только раз в жизни. Весна контрастов, весна самой первой и самой сильной любви. Когда солнце не греет, а пронзает своими лучами, заставляя сердце колотиться в неистовом ритме. Когда опьяняющая черёмуха пропитывает всё пространство вокруг своим сладко-приторным ароматом, от которого то кружится, то тут же проясняется до прозрачности в голове. Когда свинцовая грозовая тяжесть сменяется ультразеленью осмелевших травы и листьев, и ярко-лиловые первоцветы как предвестники праздника – скорого лета. Когда из открытых окон студгородка разносится звонкий «Ласковый май», и хочется выбежать на крыльцо и танцевать, кружиться без остановки, раскинув руки, ощущая всем телом нежность свежего ветра. Той весной я была хоть недолго, но счастлива.
Вот уже два месяца, как по вечерам пятницы и воскресенья, я ходила на встречи книжного клуба, который переехал в малый зал универовской библиотеки – каморка уже не вмещала желающих. В библиотеке было светло и уютно, большие панорамные окна с лёгкими белыми занавесками выходили на лес, начинавшийся сразу за этим корпусом универа. Мне нравилось приходить сюда иногда просто так, засветло, и садиться в самом углу зала за рассохшийся старенький стол с потрескавшейся лаковой поверхностью и облупленными углами. Нравилось дышать неповторимой смесью запахов книжной пыли, старой пожелтевшей бумаги и деревянных шкафов и полок, смотреть, как покачиваются за окном высокие сосны, и мечтать. Я мечтала тогда совсем не о сказочных алых парусах, что победно взломают когда-нибудь волны моих тревог, а о простом завтраке или ужине на маленькой кухне, очень похожей на Тушинскую из детства. Только на этой кухне будем на табуретках возле стола сидеть мы с Орловым, а на высоком детском стульчике рядом – наш малыш, мальчик или девочка – это не важно. Малыш будет радостно стучать маленькой ложкой по тарелочке с кашей, разбрызгивая её во все стороны, а Орлов полосатым льняным полотенцем вытирать его румяные щёчки. Я, в красивом цветастом халатике, поправлю розовую клеенчатую скатерть и передвину к центру фарфоровые белые чашки с голубыми незабудками, а потом начну разливать свежезаваренный чай для взрослых и компот для малыша. Фёдор будет что-то рассказывать, малыш гукать и звонко вскрикивать «папа», а я гладить по очереди их одинаково светлые волосы, замирая от счастья. И мы все обязательно будем смеяться, как смеялись мы с мамой когда-то, чуть не падая с кухонных табуреток, когда папа нас чем-то смешил.
На заседаниях книжного клуба по вечерам по центру зала стулья расставляли кругом, достаточно тесным, чтобы расслышать любого участника: обсуждение проводилось вполголоса, мы не хотели мешать тем, кто занимался в соседнем, большом зале библиотеки. Да и лишнее внимание привлекать было ни к чему. Клуб стал настолько популярен, что Ерёма начал отказывать претендентам на членство: «приходите в новом учебном году, сейчас группа укомплектована». Мы, двенадцать первых книголюбов, неожиданно сплотились в очень дружный коллектив, снискавший одобрение и ректората, и оргкомитетов различных студенческих движений. Бывшие комсомольские лидеры осваивали новые форматы, и с удовольствием зацепляли любые упакованные идеи. А мы были упакованы по полной, благодаря забившейся у Ерёмы предпринимательской жилке.
Начинал он с книгообмена на Щуке. Почему именно Дом культуры имени Щукина стал площадкой расцвета книготорговли, никто и не вспомнит. Может быть потому, что большой навес над крыльцом позволял укрыться от непогоды разномастным любителям книжных новинок, что раскладывали принесённые для обмена сокровища поначалу прямо на разложенных на полу газетах. А может быть потому, что директором Щуки в то время был родственник кого-то из первого независимого Сибирского издательства, заинтересованного в скорости сбыта своей продукции. Так или иначе, но Щука быстро приобрела популярность у книголюбов, и по субботам и воскресеньям троллейбусы и трамваи, ходившие до остановки «ДК» были набиты по самую крышу. Ерёма стал Щукинским завсегдатаем ещё на начальном этапе. Он быстро продвинулся от менялы к экспертам благодаря начитанности и эрудиции, позволявшим ему безошибочно устанавливать значимость книги и ранжировать её для равноценного торга. Например, за одного Толкиена давали семь Достоевских, а двухтомник Стругацких котировался как один Воннегут. И конечно, он мухлевал в свою пользу, быстро нарастив стартовый обменный капитал. Помимо азарта обмена, это позволяло быть в курсе самых-самых новинок – Кастанеда и Голдинг, Ерофеев и Солженицын, «Аквариум» и «Лолита» – всё это в нескольких экземплярах стало первым раздаточным арсеналом книжного клуба. Мы, двенадцать счастливчиков, внезапно стали избранными носителями всё ещё широко недоступного знания. Мы стали популярны и заносчивы. И это было упоительно приятно – чувствовать себя хоть на толику выше других. А тем более, что в клубе я по-прежнему числилась Жанной, паспорта у меня никто не спрашивал. В универовской малотиражке, где мои книжные обзоры теперь ждали больше, чем выпуски центральных новостей, я заявила, что хочу печататься под псевдонимом, и никто мне не возразил. Жанна Королёва смело устанавливала свои правила игры.
Даже Ксюха отметила, как я изменилась.
– Ты уверена, что прозрачная кофточка на обсуждение Маркеса – это прям то, что надо? – спросила подруга, когда мы собирались на очередное заседание клуба. – Да ещё с таким декольте. У тебя весь лифчик наружу. Юбка ладно, у тебя красивые ноги, можно и показать, но тогда сверху надо скромнее, а не то перебор. Ты молодец, конечно, что вылезла из своих вечных джинсов, но вылезла как-то сразу прям вся.
– Ай, блин! – я отдёрнула голову от горячей электроплойки, коснувшейся кончика уха, и наклонилась к зеркалу, висевшему на двери встроенного фанерного шкафа нашей общажной комнатки. Я сидела с плойкой на стуле напротив зеркала, Ксюха стояла, облокотившись на заваленный учебниками и косметикой стол, и подпиливала ногти, ожидая завершение моих долгих сборов. Из окна напротив шкафа в зеркало попадали солнечные лучи из щели между неплотно закрытыми оранжевыми занавесками, и золотили волосы моего отражения. Каждый день теперь я завивала волосы и поднимала их после гребнями, закалывая волнами по бокам. Густые пряди хорошо держались, поднимая затылок и ниспадая локонами на плечи.
– Знаешь, а ты права, – сказала я, – надо что-то одно, или декольте, или мини. И оставлю я лучше мини, потому что колготки сеточкой я ещё не надевала. Сколько времени? Я ещё успеваю накраситься?
– Успеваешь. Если Ерёма опять не притащится, словно бы ненарочно. «Девочки, я тут мимо проходил и решил за вами зайти. А давайте чайку попьём на дорожку?»
Ксюха так смешно передразнила Ерёму, что я захохотала, выронив плойку.
– Зря смеёшься, он по твою душу ходит, – сказала Ксюха. – Я-то, можно сказать, почти замужем, интереса не представляю, да и видно же, как он глаз об тебя ломает.
Ксюха действительно считалась уже невестой. Съездив в «Алгол» прошлым летом, она привезла холодовую аллергию кистей и обещание главного рыбовода жениться сразу же после защиты её диплома. Чтобы летом успеть съездить сначала к её родителям, а потом к его, после чего отправиться для законного трудоустройства где-то в области, где к этому времени сдадут кооперативный дом, в одну из квартир которого дальновидный жених несколько лет вкладывал заработанные на путине барыши. Там же он намеревался организовать фирму по фасовке и продаже рыбы, про оптовые поставки которой у Игоря были крепкие договорённости. Ксюха же должна будет отучиться на бухгалтерских курсах и управлять финансовой стороной семейного дела. Она почти всё время уже ночевала у Игоря, но продолжала поддерживать нашу дружбу, проводя со мной любую свободную от репетиции семейной жизни минуту.
– А для меня он не представляет интереса, – ответила я, осторожно натягивая похожие на рыболовную сеть колготки. – Ты же знаешь, моё сердце занято.
– Сердце занято, а часики тикают! У тебя хоть подвижки какие-нибудь есть? Ну, с Орловым. После диплома тебя из общаги вытурят, как и всех выпускников. А ты даже про работу ещё не думала, куда будешь устраиваться, где будешь жить. Совсем голову потеряла.
Да, потеряла. Я ни о чём не могла думать, кроме своего синеглазого возлюбленного. Всё, чего мне хотелось тогда – это ловить его взгляды, от которых внутри меня загоралось маленькое пламя надежды, слушать его голос, отрывистый и высокий, откликавшийся во мне вибрациями волшебной музыки, чувствовать его будоражащий запах, сидя на расстоянии локтя на клубных встречах. Поначалу я выжидала момент, чтобы сесть рядом с ним будто бы невзначай, караулила Орлова на входе в библиотеку, завязав пустой разговор, что позволял приклеиться к нему до прохода в малый зал и рассадки на стульях. А потом одноклубники-однокнижники стали понимающе выбирать другие места, и моё с Орловым соседство закрепилось неформально, но прочно. Да и он, казалось, не возражал, ровной приветливой улыбкой поощряя меня на дальнейший захват позиций. Я выискивала знаки его благоволения и прокручивала потом у себя в голове, чтобы составить план дальнейшей ползучей экспансии. Незаметной и неуклонной. И всё потому, что никак не могла решиться на откровенно-явное проявление чувства или прямой разговор. Я ждала, что первый шаг сделает он. Потому, что таков закон бытия и первое незыблемое правило взаимодействия мужчины и женщины. Я уже нарушила второе и третье, когда соврала при знакомстве, и когда стала всячески привлекать к себе внимание нарядами и несвойственной мне ранее общительностью. Но «вешаться на парней» по—прежнему претило моему внутреннему чувству самоуважения. Я хотела, чтобы выбрали меня! А не наоборот. И выбрал не абы кто, а милый мой, желанный Орлов, единственный, кто нужен мне в этом мире.
С помощью Ксюхи я навела о нём справки: Орлов за всё время учёбы в универе не был замечен ни с кем в отношениях. Это значит, что он, как и я, разборчивый и аккуратный. Ни в какие разгульные связи вступать не склонен, и жизнь свою свяжет с той самой, которая по судьбе! Он тоже заканчивает универ в этом году, потому что брал год академического отпуска, и пока этого не случилось – у меня есть шанс. Шанс, что он одолеет свою природную робость, пунцом заливавшую его щёки при любом начале общения с девчонками. Поймёт, что я готова для него на всё, и меня не надо бояться, а надо просто как-то раз подойти и взять за руку. Что я буду ему верным другом и единомышленницей по жизни, потому, что нам нравятся одинаковые книги и поступки книжных героев. И что я пойду за ним хоть на край света, хоть в дремучую тайгу или жаркие пески, и этот путь начнётся уже совсем-совсем скоро. Именно поэтому я не думала вообще о собственной перспективе после диплома. Всё будет зависеть от Фёдора, только от него одного. Даже если он скажет вернуться обратно в Тушинск – я сделаю это. Хотя из наших с ним разговоров о городе детства такое развитие событий никак не вытекало.
О том, что я тоже из Тушинска, я сказала ему в первый же день знакомства на заседании клуба, разгорячённая ложью, что уже понесла меня весенней стремниной. Он, конечно, меня не вспомнил, вежливо приподняв бровь: «Даже так?» После спросил, с кем я общаюсь из земляков – наших-то здесь прилично. Я мотнула головой, и сказала, что на информатике кроме меня никого, а выискивать по другим факультетам мне просто некогда. Видела Ирку и Ленку, Димку и Павлика. Ну, и конечно, Гаврилова. Папа Антона Гаврилова – лётчик, работал на рейсах направления Тушинск – Сибирь, и через него регулярно передавали посылки для всех студентов из Тушинска. Толстый Гаврилов даже устраивал вечеринки землячества, но мне ни разу туда не хотелось сходить. Мне хотелось как можно быстрее расстаться с прошлым.
Но с Орловым было другое дело, и однажды мы два часа гуляли по вечернему городу, когда после заседания клуба, где мы разбирали «Град обречённый», я подошла и спросила:
– Фёдор, как думаешь, Тушинск наш обречён?
– Думаю, да, – быстро ответил он, – по крайней мере, в том виде, в каком мы его знали и помним.
– А помнишь, как было здорово залезать на деревья в школьном саду, когда поспевал инжир? И съедать его прямо там, сидя на гладких ветках, ногтями взламывая лиловую кожуру и выедая мякоть? Всегда достаточно было пары штук, чтобы наесться, поэтому хватало всем, кто осмеливался забраться повыше.
– Да, в этом был самый смак, – живо включился Орлов, – свежесорванные с дерева фрукты – самые вкусные!
И потом мы вышли на улицу и двинулись, не спеша, по тропинке меж златоглавых в лучах закатного солнца сосен, и наперебой говорили, и говорили, и апрельский ледок хрустел под ногами, по розово-синему небу расползались слоистые облака, и я не чувствовала под собою промокших ног в тонких замшевых ботинках. А когда мы прощались в холле моей общаги, я стряхнула капельку с воротника его пальто, вглядываясь в покрасневшие, должно быть, от холода, любимые глаза: «Как насчёт выпить чая? Необходимо срочно согреться!» Но Орлов отступил, развернулся и сказал, что не может, потому что час назад ещё должен был сделать кое-что очень важное. И в глазах его было искреннее сожаление, и я дрогнула, и поверила, и отпустила. А потом я три дня лежала в постели с бронхитом, нанизывая драгоценные бусинки воспоминаний этого вечера на прочную нить долговременной памяти. Выздоровела – и стала ждать. Ждать продолжения этого разговора, или любого другого, приглашения на прогулку, или ещё как-нибудь провести вместе время, потому что я чувствовала, что не только мне было хорошо тем апрельским ванильным вечером, но и спутнику моему, моему собеседнику, чью симпатию я отчётливо слышала в ласковом «Жанночка».
Мне казалось обидным и странным, что Орлов после этого не изменился, оставался приветливо-ровным при встречах на заседаниях, разговаривал и шутил, как ни в чём не бывало. И не делал ни жеста в сторону нашего с ним сближения. Воспалённый мой разум клокотал от бессилия, и, устав, зацепился за прощальную фразу того апрельского вечера: он сказал, что чего-то там должен, и поэтому должен идти. Точно! У него есть какое-то важное дело, может быть, по учёбе, ведь не зря же он брал академ, пропускал два семестра. А тут я со своею любовью. И если мне не надо стараться для диплома, то это не значит, что так же у всех. У парней же всегда на первом месте дело и долг, а все эти девичьи муси-пуси только отвлекают и путают. Поэтому надо набраться терпения: Фёдор обязательно справится со своими делами и оценит моё уважение к его приоритетам. Я нашла оправдание странному поведению милого и успокоилась.
– Поль, и всё-таки, что ты в этом Орлове нашла? – продолжала пытать меня Ксюха, не без труда выдернув шнур от плойки из тройника розетки и придирчиво рассматривая серьги, которые я вытряхнула из шкатулки на стол. – Я бы сроду на такого не повелась: тощий, бледный, хмурый. Не мужик, а призрак. И походка такая спотыкающаяся, будто норовит всё время упасть. Муж должен быть опорой! А Орлова самого подпереть хочется. Вот, эти пойдут. Дашь потом поносить!
Ксюха выбрала серьги-висюльки и сгребла остальные обратно в шкатулку. Я же смотрела на неё, ошалев от услышанного. Мой избранник казался мне самым красивым парнем на свете, я ревновала его даже к библиотекарше Зульфие Абдурашитовне, усатой толстухе, что всегда находила повод зацепить наших парней перед заседанием клуба, ухватив за рукав, как прищепками, двумя пальцами. Всех остальных девчонок, кроме Ксюхи, я считала соперницами и тихо страдала, если они вступали с Фёдором в минимальный контакт. Радовало только то, что сам Орлов инициативы никогда не проявлял.
– Да и странный он какой-то, – продолжала добивать меня Ксюха, – как мороженный окунь. Прям не знаю, как ты его думаешь расшевелить. Лучше бы на Ерёму обратила внимание. Вот кто меняется на глазах и меняется в лучшую сторону: и подстригся, и футболку новую прикупил, модную, и деньжата, я слышала, у него стали водиться. Борька базарит, что делишки у него идут в гору. Ерёма умный, он с каким-то московским издательством уже договаривается, а ещё ему предлагают на Щуке торговую точку организовать. Вот это я понимаю – жених! Серьёзный и деловой, а главное – ты ему нравишься. Как твоя мама там говорит? «Главное, чтобы человек был хороший!» Вот и присмотрись. И убери этот кисляк с физиономии, а то вдруг он сейчас придёт. Улыбайся!
На самом деле Ерёма мне тоже нравился. Как друг. Ну, или немножечко больше. Больше, чем остальные друзья. Я признавала все его достоинства, и мне весьма импонировала его симпатия. Не будь Орлова, я бы рассмотрела вариант нашей более тесной дружбы, но мне казалось нечестным и непорядочным рассматривать Олега как запасной вариант.
– Ксюха, а если бы я про Игоря так же сказала? Что он стрёмный и низкого роста, и тебе всю жизнь придётся носить туфли без каблуков? А, не нравится? Вот и мне неприятно, и давай мужиков своих лучше не обсуждать.
– Ой, да был бы твой – разговора бы не было, – хмыкнула Ксюха, – но пока это просто фантазии. Ты же до сих пор не призналась, что ты Поля Пискина. И зачем ты с этим тянешь – я тоже не понимаю! Я бы извелась уже вся, жить в таком состоянии, когда неизвестно, что будет, если скажешь правду. Я давно бы уже рубанула с плеча.
В этот момент раздался аккуратный стук в дверь.
– Заходи! – крикнула Ксюха, и выразительно вытаращив на меня глаза, рубанула воздух рукой.
В комнату резво шагнул Ерёма. Ему, действительно, очень к лицу были и новая стрижка, и стильная тонкая оправа очков вместо грубой квадратной, как у Шурика из фильмов Гайдая. В руках он держал перевязанную шпагатом картонную коробку.
– Привет, я специально пораньше зашёл. Вот, это «Киевский» торт, у меня появился знакомый в Центральной кулинарии, любитель Юкио Мисимы. Ксю, что ты ржёшь? Он филфак, между прочим, закончил, просто жизнь сейчас так поворачивается, что дипломы гуманитарные никому не нужны. Да и прочие не особо. А вообще, дело есть, хотел обсудить, ставьте чайник!
– Ой, Олег, ну какой ты внимательный, никогда с пустыми руками не заходишь, – залебезила Оксанка, всегда любившая сладкое, – мы как раз свежий чай заварили! По… Эээ… Жанна, короче, садитесь рядом, а я вот сюда. Ну, рассказывай, что за дело!
Я и не заметила, как подруга сгребла со стола всё лишнее на стоявшую рядом тумбочку и деловито подпихнула меня сесть на стул рядом с Ерёмой. Олег открыл подмятую сбоку коробку, и свежайший торт заблагоухал ванильным безе на всю комнату.
– Как вы смотрите на то, чтобы летом поехать по студенческому обмену в Самару? – спросил Олег. – Провести три недели на Волге.
– Ничего ж себе! – заблестела глазами Ксюха, и уже собравшись было захлопать в ладоши, сникла, вспомнив про свои летние планы. – А когда это будет? В начале лета или в конце? А хотя мне без разницы, всё равно не поеду. У меня свадьба, сам понимаешь.
– Очень жаль, – отправляя в рот большой кусок торта, Олег не казался расстроенным, – Жанчик, а ты? У тебя же после диплома наступит свобода. До сентября – делай, что хочешь. А мы могли бы из Самары потом до Москвы прокатиться. У меня всё равно уже несколько встреч запланировано, с оптовиками, с издательствами. А ты, я знаю, хотела Москву посмотреть.
У меня перехватило дыханье. Москва! Как было бы здорово наконец дотянуться до несбывшейся детской мечты! Очутиться в городе, так знакомом по книгам, погулять по Чистым прудам, поскользить по паркету дворца Шереметьева, где по стенам развешаны оригиналы тех картин, репродукции которых я вырезала из журнала «Семья и школа». Посетить Музей космонавтики и все-все павильоны ВДНХ. И обязательно прокатиться на речном трамвайчике мимо башен и красных кремлёвских стен!
– А что за обмен-то? – спросила я осторожно. – Я про такой раньше не слышала.
– Ну, он действует уже несколько лет, просто до нас, как всегда, все проекты доходят не сразу. «Межвузовский обмен организован специально, чтобы передовые отряды студенчества перенимали друг у друга полезный опыт, погружаясь на время в среду и атмосферу включённых в программу заведений», – Ерёма с усмешкой процитировал выдержку из методички. – Короче, по смыслу это выделение денег на то, чтоб команда от нас поехала к ним, и наоборот. По итогам поездки напишем отчёт в произвольной форме. И никакой обязаловки, никаких проверок, и даже никакого контроля в процессе.
– Да ладно?! – хором выдохнули мы с Ксюхой.
– Ага, – довольный произведённым эффектом, Олег отрезал себе ещё один кусок торта. – Наш универ включили только в этом году, и оказалось, что из реально, а не для галочки, существующих студенческих клубов, только театральный и книжный можно допустить для обмена. Но самодеятельность наша летом уже ангажирована. Они со своей «Поминальной молитвой» теперь нарасхват. Помните Конева? Который третьим секретарём райкома комсомола был. Он теперь в нашем театре за главного, устраивает гастроли, причём, большей частью уже на коммерческих рельсах.
– Ох, не зря ж он столько лет ставил пьесу «Рельсы гудят», – сказала я, вспомнив ударный репертуар театра предшествующих лет и свою не самую позорную заказную заметку ко дню рождения мордатого Конева.
– Жанка, ты прелесть, твоё чувство юмора нам пригодится! – засмеялся Ерёма.
– Поезжай-поезжай, – Ксюха шевельнула бровями и выразительно перевела взгляд с меня на Олега. – И в Москву – обязательно! Отучилась – можно и погулять. А то выйдешь потом на работу – только отпуск раз в год, да и то, непонятно, как оно дальше всё будет.
– А кто едет из наших? – я спросила, стараясь не выдать волненье.
– Наши все, кто захочет, – сказал Олег, – я подал заявку на двенадцать человек. Кроме Ксюхи никто пока не отказался. Правда, Белка ещё под вопросом, у неё, как всегда, что-то с личным.
Я не думала больше ни секунды.
– Я еду.
– Хорошо. Очень рад. Про Москву ты подумай отдельно, если что – я оплачиваю дорогу, с размещением мы решим. Если у тебя есть знакомые или родственники, можешь договориться с ними, если нет – я помогу. Только не думай, что будешь чем-то обязана.
– А зачем тебе это? С чего вдруг такие подарки? – спросила практичная Ксюха.
– Не подарки, а благодарность. Без вас никакого клуба и обмена бы не было. И вообще, что за вопросы? Мы же друзья! – Олег укоризненно посмотрел на нас и вдруг выхватил из—под стула принесённый портфель из чёрной вкусно пахнущей кожи и достал из него серую папку с тесёмками. – Чуть не забыл: надо будет заполнить анкету. Жанна, я оставлю тебе два бланка, один образец, и один чистовик. Хотя, лучше оставлю два, Ксюхе же не понадобится. А то вдруг один чистовик испортишь. Вот, смотри, вроде, всё тут понятно. Личные данные, краткая биография, цель поездки. Здесь, где цель, напиши: «по студенческому обмену», мне так согласовали. Всё, девчонки, бежим, а то, кажется, мы серьёзно опаздываем!
Олег вскочил, подхватил портфель и начал надевать кроссовки у входа, Ксюха задумчиво смотрела на меня, медленно поднимаясь из-за стола, я же сидела не шелохнувшись. Да, я знала, знала, что когда-нибудь это случится – мне придётся раскрыть настоящие имя с фамилией, что обман этот бесконечно длиться не может. Но я надеялась, что это произойдёт невзначай, между делом, как в игре, когда «Сюрприиииз!» – происходит вдруг что-то забавное и не страшное, все смеются и машут руками, мол, во даёт, пошутила, так пошутила. К тому времени, я надеялась, все поймут, какая я классная сама по себе, добрая и хорошая, умная и весёлая, лёгкая и шебутная. И неважно, что имя этого здоровского человека не Жанна, а Поля, а фамилия вообще не имеет значения.
– Эй, ты чего? – спросил Олег, – мы опаздываем! Жанна, с тобой всё в порядке?
– Нет. Мне плохо. Мне прямо сейчас поплохело. Это, наверное, торт. У меня так бывает.
Я согнулась, поддавшись вперёд. Мои мысли метались яркими всполохами, загораясь и затухая, сердце норовило выпрыгнуть из-под рёбер, спасаясь от внутреннего жара, лицо заливало алыми пятнами. Надо что-то придумать. Надо срочно что-то придумать и успеть что-то сделать! Надо успеть, а не то произойдёт катастрофа. Есть один только шанс, распоследний. А потом будет поздно.
– Вы идите, – я говорила, не поднимая голову, чтобы не видеть их лиц, – я сейчас оклемаюсь и вас догоню.
– Да, Олег, всё нормально, – дорогая моя подруга всё поняла и пришла мне на помощь, – у неё так бывает, это гастрит. Да идём же, идём, она справится: две таблетки и полежать. В тишине полежать, говорю!
Ксюха выпихнула озадаченного Олега за дверь и повернулась ко мне:
– Если что – я потом забегу!
Адреналин бушевал в крови, заставляя меня рывками стянуть с себя колготки и юбку и с силой зашвырнуть в угол, трясущимися руками вырвать серьги из ушей и растоптать их, бросив на пол, схватить торт и утрамбовать его в мусорное ведро, а потом сесть с ногами на табуретку, и уткнув колени в подбородок, завыть-заскулить по-звериному. Открыть окно и заорать, сжав кулаки, помогло бы быстрее выпустить из себя боль и гнев, но этого я себе не могла позволить.
Время! У меня было мало времени, поэтому раскисать было некогда. Я достала из шкафа джинсы и свитер, промокнула полотенцем лицо и забрала волосы в хвост резинкой. Посмотрела в зеркало и подтёрла потоки туши, тональником замазала разводы от слёз. Залпом выпив стакан воды, я вздохнула и вставила ноги в ботинки. Всё ещё не имея чёткого плана, я шла в направлении библиотеки, зная только одно: этим вечером я признаюсь Орлову.
Небо серело непроницаемой облачностью. Ветви деревьев застыли беззвучными струнами. Съёжилась и застеснялась черёмуха, приглушив аромат и роняя свой цвет на взрытую дождевыми червями влажную землю. Встречные люди казались карикатурными персонажами трагической пьесы, что должна вот-вот разыграться со мной в главной роли.
Я встала в затемнённом коридорчике перед дверью малого зала библиотеки и, аккуратно приоткрыв её, смотрела на Фёдора, и не могла насмотреться. Это заседание было посвящено поэзии, и Орлов декламировал Гарсиа Лорку, скрестив на груди изящные руки. Ворот его белой рубашки был полурасстёгнут, профиль чётким контуром выделялся на фоне тёмной стены. Он был словно оживший с далёкой гравюры лорд Байрон, мой прекрасный печальный рыцарь.
Чтобы знал я, что всё безвозвратно,
чтоб сорвал с пустоты одеянье,
дай, любовь моя, дай мне перчатку,
где лунные пятна,
ту, что ты потеряла в бурьяне!
Чтобы знал я, что всё пролетело,
сохрани мне твой мир пустотелый!
Небо слёз и классической грусти.
Чтобы знал я, что всё пролетело!
«Горе мне, и тебе, и ветрам!» – прошептала я, повторяя движенье любимых губ, и по лицу моему покатились горячие слёзы. Я упёрлась лбом в стену возле двери, и так простояла до самого конца, пока книголюбы не начали расходиться, оживлённо переговариваясь. Меня никто не заметил за распахнутой дверной створкой, пока я не шагнула и не окликнула вышедшего Орлова:
– Фёдор! Можно тебя на минуточку?
– О, привет. А Олег сказал, ты заболела. Что случилось? Тебе помочь?
Он развернулся и подошёл ко мне, взяв за влажную ладонь. Внутри у меня всё оборвалось: как же я мечтала об этом мгновенье! Это было высшей точкой нагромождения моих фантазий о нашем самом первом признании. Ну почему, почему всё происходит со мной не так?!
– Давай отойдём, – я потянула его в угол, – мне надо тебе что-то сказать. В общем, Федя, я молчать уже не могу. Ты, возможно, уже догадался. Ты мне нравишься, очень, давно, с самой школы. Я хотела бы… чтобы мы были вместе.
Орлов резко поднял руку и приложил ладонью ко лбу. Он смотрел на меня молча, широко раскрытыми глазами, и в них я видела горечь досады. И какой-то багровый отблеск глубинного огня, непонятно-непостижимого.
– Да, я догадался, – наконец тихо произнёс Фёдор, – но не думал, что ты решишься. Потому, что теперь мне придётся сказать тебе то, что я совсем не хотел. Мы не можем быть вместе. Прости.
– У тебя кто-то есть?
– Жанна, пожалуйста, я не собираюсь ни с кем обсуждать свою жизнь. Можешь думать, что хочешь. Но мне будет искренне жаль, если мы расстанемся на таком негативе. Мне бы очень хотелось продолжить с тобой общаться, как раньше! Хотя так, наверное, уже не получится…
– Я всё испортила, да?
Орлов грустно улыбнулся и пожал плечами. Он выглядел очень расстроенным.
– Ты замечательная девчонка. Поверь мне, я разбираюсь в людях. Ты лучше всех, и ты обязательно найдёшь своё счастье. Просто не торопись.
– Лучше всех, но только не для тебя? – я чувствовала, что меня несёт, и пора это всё заканчивать, пока я не растеряла остатки лица и не устроила истерику прямо в библиотеке. Проигрывать надо уметь достойно. – Что ж, ну тогда и тебе – счастья, здоровья, удачи. И не переживай за меня. Со мной и правда всё будет в порядке!
Последним усилием воли я заставила себя развернуться и зашагать прочь.
Это конец. Всё было напрасно. Весь этот придуманный цирк с красивой фамилией и выпрыгиванием из себя. Все мои ужимки и прыжки. Дерзкие наряды и раскованность. И хотя он сказал, что разглядел мою сущность, это всё не имеет значения. Потому, что дальнейшая жизнь без него не имеет смысла.
Я не помню, как добрела до общаги. В полумраке комнаты, где горела только настольная тусклая лампа, Ксюха молча обняла меня за плечи и усадила за стол, на котором стояли початая бутылка коньяка, две разномастные стопки и блюдце с нарезанными дольками яблока.
– Умер Максим – да и чёрт с ним! – Ксюха звонко чокнулась налитой рюмкой, и только в этот момент я зарыдала.
Первым, что я увидела утром, были листы анкеты, предусмотрительно убранные Ксюхой на подоконник. Под струившимся из открытой форточки ветерком листы трепетали белыми кончиками, как крыльями мотылька. Пахло зажаренными во взбитом яйце гренками.
– Проснулась? Садись, будем завтракать, – сказала бодрая Ксюха, разливая кипяток из электрочайника по мутным гранёным стаканам, где на дне залегали трухлявые комья заварки. – Крепкий чай – он с похмелья самое то!
Я на удивление чувствовала себя нормально.
– Да, сейчас, только умоюсь!
– Представляешь, Ерёма припёрся ни свет, ни заря! – сказала Ксюха, когда мы уселись с ней завтракать. – Я, конечно, тебя не стала будить. Начал спрашивать про анкеты, только я по глазам его вижу: о тебе беспокоится. Уж не знаю, рассказал ли ему Орлов про ваше вчерашнее, но он дёрганный был весь какой-то, на себя не похож.
– Думаю, не рассказал. Так-то Орлов не болтун.
– Значит, Ерёма просто переживает, почему не пришла. Ты давай, приходи в себя, и начинай думать, как в Самару поехать. Если надо – я могу сама с ним поговорить. Ну, а что? Скажу, что мы с тобою тогда поспорили. Быстро ли тебя рассекретят.
– Дурацкий какой-то спор, и дурацкая идея, – сказала я.
– Если есть идеи получше – давай обсудим.
– Я не хочу снова врать.
– Да понятно. Только вот говорить одному чуваку, что ты сделала так из любви к другому, полная лажа!
– Этого можно не говорить. Настоящая правда ведь в том, что я стесняюсь своей фамилии. Я её ненавижу. И из-за этого ненавижу себя. Это главная причина вообще всего, что со мной происходит.
– Так-так-так, это что у нас там за слёзки опять показались? – протянула мне полотенце подруга. – За второй бутылкой сейчас я не побегу! Ну-ка, вдоооох – и успокоилась. Ты подумай, что мы сейчас обсуждаем реальный план, как фамилию эту тебе поменять. И реального кандидата, заметь, с нормальной такой фамилией. Будешь Полина Ерёмина. Как по мне, так вполне красиво звучит!
– Ксюха! Да что ты такое говоришь? Ты сама себя слышишь? – я оттолкнула стакан с чаем, чуть не опрокинув его на стол. – Да, я очень хочу поменять фамилию, я всё время про это думаю, с раннего детства, но не такой же ценой! Это подло – использовать человека в собственных меркантильных интересах!
– Ну и дура, – спокойно сказала Ксюха. – Я пытаюсь тебя спустить, наконец, на землю, с твоих розовых облаков. И не вижу ничего плохого в том, чтобы совершить подходящий обмен. Он тебе фамилию, ты ему постель. Ну, не понравится – разведёшься, делов-то. Фамилию после развода можно обратно и не менять! Главное, детей не торопись заводить.
Меня передёрнуло.
– Да не могу я, постель… Не представляю ни с кем, кроме одного человека! А человек этот мне вчера дал понять, что я его недостойна.
– Да уж, – сказала Ксюха, – ты с этим делом как-то подзадержалась. Не довела тебя до добра пустая романтика. Берегла себя для любимого, а любимому это даром не нать. Ой, Полина, ну, не плачь ты опять, прости, прости, я больше не буду! У меня просто сердце болит за тебя, подруга ты моя милая!
И мы заревели в два голоса.
– Понимаешь, – говорила я, сморкаясь в салфетку, выхваченную из пачки, лежавшей на тумбочке, – я ведь всё это знаю. Что пора быть практичней и выбросить глупости из головы. Если я неудачница по жизни, то надо брать, что дают, и не замахиваться на большее. Меня жизнь учит-учит, тычет-тычет мордой об стол, а я всё надеюсь судьбу обмануть. Всё, хватит. Больше я и пытаться не буду, что-то там изображать.
– Подожди-подожди, – Ксюха вытерла слёзы, – почему вот ты так говоришь? Я про «изображать». Ты ведь не прикидывалась и не выдавала себя за ту, кем не являешься. Ты просто раскрепостилась и стала свободней. Ну, конечно, любовь тебя окрылила, но ведь это всё равно была ты, самая настоящая! Уж я-то знаю.
Я вздохнула и взяла с подоконника анкету.
– Вот по-настоящему и напишу. Заполню в анкете всю правду. А потом будь, как будет.
– А ты знаешь, я думаю, что Олег всё поймёт, – сказала Ксюха. – Расскажи ему, что постеснялась назвать себя, потому что боялась насмешек, как сто раз уже было. Что тебя травили в школе и поэтому у тебя комплексы. И ты собиралась признаться, только не могла набраться смелости, ну, а тут всё само собой получилось. Ну не каменное же у него сердце! Должен простить.
Я почти успокоилась и поверила Ксюхе. Мне очень хотелось поверить. Хуже ведь всё равно не будет, ничего нет на свете страшнее отказа любимого. Постараюсь всё объяснить Олегу. Да чего там – стоит только прочесть в анкете фамилию, как он сам всё поймёт.
– В общем, ты сиди заполняй, а меня уже Игорь ждёт. Ерёма сказал, что он вечером придёт за анкетой, так что тебе ходить никуда не надо. Посидите, чайку попьёте. Или вот – полбутылки ещё осталось! – Ксюха вынула из тумбочки коньяк и помахала им в воздухе. – Есть, правда, нечего, но мне что-то подсказывает, что не с пустыми руками Ерёма придёт. Кстати, я свою «Чудо-печку» забираю. У Игоря же в комнате плитки нет, а на общую кухню мне ходить надоело, там общественная курилка и воняет мусоропроводом. А так хоть картошку запечь, хоть манник. Всё, целую, не кисни! И приоденься – я твои вещи вчера из угла-то достала, колготки даже не порвались! Вот, сложила на стуле.
Ксюха ушла, а на меня опять навалились сомнения. Может, лучше просто не открывать, если придёт Ерёма? Вот зачем это мне теперь, если в книжный клуб я ходить всё равно больше не собираюсь. От мысли, что мне придётся столкнуться с Орловым, у меня твердело комом под рёбрами и становилось трудно дышать. Я не смогу делать вид, что ничего не случилось. Это будет мучением, находиться в одной компании с человеком, который тебя отверг. И ведь все другие это почувствуют, и относиться станут ко мне по-другому. Пусть не плохо, даже жалеючи, только это всё унизительно-невыносимо. И фамилия! Все узнают мою фамилию. И Орлов узнает. О боже! Нет, я не вынесу от него презрения, или хуже того – брезгливости, мне хватило его извинений за ненужную, неугодную мою нежность.
А с другой стороны, можно в клуб не ходить, но поехать в Самару. Кто увидит анкету? Только Ерёма. С ним мы можем договориться, тем более, если я соглашусь поехать в Москву. Я, конечно, не дурочка, и понимаю, что подразумевает такая поездка и чем, с большой вероятностью, дело закончится. Но так, может, оно и к лучшему? «Хоть за первого встречного» – на прощанье сказала мне мама, а Олег, прямо скажем, завидный жених. Умный, добрый и даже немножко красивый, стал, по крайней мере, в последнее время. Ну, и самое главное – я нравлюсь ему по-настоящему. Он меня не обидит. Он будет меня беречь. Да, вполне себе неплохая идея – съездить, развеяться. Даже если поедет Орлов, я уже буду как бы и не одна, и это меняет всё кардинально. Если ты под защитой мужчины – отношение будет всегда уважительным. И тем более, если мужчина сам уважаем. Что ж, если ехать в Самару, то как девушка Ерёмы. И пусть Орлов увидит, что на нём свет клином не сошёлся. И я пользуюсь спросом и популярностью, а не рыдаю в подушку. Клин, клин… О, вспомнила: клин клином вышибают. Вот и попробую вышибить и начать новую жизнь. Без страданий и слёз, без тоски и мучений. А Ерёма, опять же поможет с работой. Он устроит меня к себе, в свой активно набирающий обороты книжный бизнес. И как Игорь и Ксюха, мы организуем семейное дело, если надо, я тоже пойду на бухгалтера. Точно! Мы с Ксюхой вместе пойдём! Всё равно я не вижу себя в информатике, мой диплом нужен только для мамы. Кстати, мы сможем вместе с Олегом в августе съездить в Тушинск. Это сейчас практически невозможно, но Олег обязательно что-то придумает!
Я мотнула головой и зацепилась взглядом за своё отражение в зеркале.
– Эй, – сказало лохматое отражение, – ты опять размечталась и наворотила фантазий? А ведь только что обещала, что загадывать больше не будешь и не будешь дразнить судьбу! Ничего ещё не случилось, а ты уже на грани того, чтобы придумывать имена вашим будущим детям. Как в плохом водевиле. Остановись. Сделай то, что решила, остальное выбрось из головы. У тебя никогда не случается по-задуманному.
Я вздохнула, достала из сумки ручку, и начала заполнять анкету. Пискина Полина Юрьевна, место рождения – город Тушинск…