Глава V. Моя новая знакомая
– Боже мой, что я наделала! – прошептала я, в ужасе хватаясь за голову. – Ей наверняка попадет теперь, бедняжечка Аннибал!
– Да, вы невольно причинили ей неприятность, – согласилась моя новая знакомая. – Но ведь вы не желали зла бедной Африканке?
– Разве вы можете сомневаться в этом?! – горячо вырвалось из моей груди, и слезы обожгли мне глаза.
– Успокойтесь. Не надо плакать, голубушка, – мягко зазвучал голос Вали Муриной у моего уха, – я верю вам… И потом… Такие наказания для Риммы ровно ничего не значат, она уже привыкла к ним. Ее наказывают так часто, почти ежедневно… Думают ее исправить, но ничего не помогает, – наша Африканка продолжает быть такой же дикой, необузданной дикаркой, какой она поступила сюда год тому назад. Вы знаете, Римма ведь – совсем особенная Римма! Она – потомок арапского племени, прапраправнучка того знаменитого арапа Ибрагима, который был денщиком и верным слугой царя Великого Петра. Горячая, необузданная и шальная какая-то. Мы недаром прозвали ее Африканкой. Ее предки были детьми далекой знойной Африки, и до сих пор их живая южная кровь отражается и на дальнем потомстве. К тому же Римма всю свою жизнь провела в захолустье, где у ее отца есть огромное имение и где девочка до тринадцати лет росла на свободе, не слушаясь гувернанток, приставленных к ней, лишенная нежной заботы матери, умершей очень рано. Римма – единственная дочь и любимица отца, который, кстати сказать, постоянно занят делами по имению и не может строго следить за воспитанием Риммы… Понимаете теперь, почему она такая необузданная и буйная? И, разумеется, не осу́дите ее!
– О, разумеется! – горячо воскликнула я. – И мне теперь еще тяжелее, что я невольно выдала ее классной даме.
– Это пустое, – утешила меня моя милая собеседница. – Римма, к сожалению, смеется надо всем этим, и наказание для нее не имеет ровно никакого значения. Вот только как взглянут на ваш невольный проступок остальные девочки? У нас выдача кого-либо из подруг, хотя бы и нечаянно, считается большой виной. Нарушать правило товарищества – у нас позор. Я боюсь, что девочки не поймут вас и…
– Но их можно уверить, что все это произошло не по моей вине, – произнесла я робко. – И потом, моя соседка, которую подруги называют Феей, должна помочь в этом деле. Она, кажется, пользуется таким влиянием в классе, – припомнив прелестную девочку с тонким личиком, проговорила я.
– Вы говорите о Дине Колынцевой? – живо переспросила Мурка. – Не полагайтесь на Дину… Она – очень порядочная, честная девочка, но слишком уж холодная, какая-то слишком особенная, точно настоящая фея. Держит себя в стороне, только и занята, что сама собой. Учится она великолепно и считается первой ученицей класса.
– А вы? – неожиданно сорвалось с моих губ.
Валя взглянула на меня внимательно и кротко, потом сощурила свои лучистые близорукие глаза и проговорила тихо и печально:
– Я не могу дурно учиться. У меня нет отца, он недавно умер, а мама перебивается на небольшую пенсию и дает уроки музыки. Нас семеро детей, и я самая старшая. Я должна хорошо учиться, чтобы, окончив курс, помогать маме содержать семью. Вы понимаете, что я так должна!
Ее милый голосок зазвенел таким убеждением, а лучистые глаза, широко раскрывшись, наполнились таким дивным выражением готовности положить всю жизнь на пользу близких, что я не смогла удержаться, обняла ее за шею и крепко поцеловала в бледную щечку.
– Какая вы милая, Валя! Какая хорошая! – проговорила я, и вся душа моя потянулась навстречу этой чистой, кроткой, прекрасной девочке.
Ах, если бы эта девочка согласилась сблизиться со мной, стать моей подругой, помочь мне переносить мое одиночество в этих холодных, серых стенах! Эта мысль пришла мне в голову внезапно, я с несвойственной мне смелостью высказала ее.
– Милая Валя, хотите подружиться со мной? У меня никогда еще не было настоящей подруги, хоть я и была дружна со всем классом в пансионе мадам Рабе. Согласитесь же быть моим другом. Да? – проговорила я смущенно, ловя взгляд лучистых глаз моей собеседницы.
Валя Мурина чуть-чуть смутилась в свою очередь и, слегка краснея, проговорила, положив мне на плечи свои худенькие руки:
– Милочка, спасибо вам, душка, за ваше предложение, но простите меня! Я им воспользоваться не могу, – проговорила она своим мягким, бархатным голосом.
– Не можете? – уныло отозвалась я. – У вас уже есть подруга?
– Душка моя, не сердитесь и поймите меня, ради Бога, – с жаром и воодушевлением подхватила снова Валя. – У меня нет подруг, клянусь вам, и я не могу быть особенно дружной с одной какой-либо девочкой, потому что должна дружить со всеми тридцатью. Я их общая «Мурка», как вы узнаете скоро, я всем своим существом принадлежу всему классу и никому в отдельности. Каждая из девочек приходит ко мне поверять свои радости и горести, каждой из них я должна объяснить урок, который ей трудно дается, каждой обязана помочь советом. Так учила меня моя мамочка, когда отдавала сюда, так я и должна поступать. Не сердитесь же на меня, душка, будьте моим другом, как и все мои одноклассницы. И перейдем на «ты» – это быстрее сближает. Хочешь?
Ее милое личико приблизилось к моему, лучистые глазки сияли, рука, протянутая ко мне, ждала моей… Я пожала худенькие пальцы Мурки, поцеловала ее и с легким вздохом проговорила:
– Спасибо вам… То есть я хотела сказать – тебе, и… Спасибо большое… Ты…
Но мне не пришлось закончить фразу. Где-то заливисто и звонко зазвенел колокольчик. Сначала далеко, потом ближе, еще ближе… Совсем рядом в коридоре…
– Звонок к обеду, надо идти. Ты не сердишься на меня? – живо произнесла моя собеседница, машинальным жестом поправляя и без того гладко причесанные на ее головке волосы.
– Конечно, нет! – с усилием, стараясь казаться совсем спокойной, проговорила я.
Однако сердце наполнялось какой-то мне самой непонятной грустью, точно я чувствовала, что эта милая, так крепко полюбившаяся мне девочка не может никогда тесно и дружно сойтись со мной. С этим тяжелым чувством я вышла из спальни и направилась в столовую рука об руку с Муркой.
