Через полчаса мы с Машкой входили в отель «Бель Ривес» в городке Жуан-ле-Пен. Я даже немного оробела, открывая массивную дверь. Слишком долго мечтала сюда попасть.
Ведь именно на этой вилле почти сто лет назад жил наш любимый писатель Френсис Скотт Фицджеральд, где-то тут находится пляж, который он описал в обожаемом нами романе «Ночь нежна».
Здесь клубились самые невероятные вечеринки, искрилась шампанским та самая эпоха джаза, тусовались знаменитости: Хемингуэй, Пикассо. А теперь будем и мы.
Путеводители обещали, что внутри до сих пор гуляют сквознячки тех далеких времен.
Но они ошиблись: за дверью витал аромат вполне сегодняшней роскоши. В огромные, до пола, окна било солнце, гостиная походила на выставочный зал современной галереи, а элегантные диваны сверкали такой снежной белизной, что на них страшно было присесть. Единственное, что выбивалось из атмосферы дорогого праздника, – верещанье колокольчикового голоска, канючившего что-то по-французски.
Миниатюрная девушка с нежным акварельным лицом, будто сошедшая с портрета Брюллова – тоненькие черные бровки, фиалковые глаза, милые каштановые кудряшки, – тыкала в седовласого портье беспородную собачонку, такую лохматую, что не разберешь, где у нее голова, где хвост. Портье отрицательно качал головой.
– Смотри, и в Европах собак дискриминируют! А на сайте отеля написано, что пускают с животными, – хмыкнула Машка, уверенная, что никто, кроме меня, ее не поймет.
– Вот именно! – неожиданно повернулась к нам акварельная девушка. – Пипец! Поселиться с собакой у них можно, а в ресторан нельзя. Что же мне делать, если Бунин один дома ссытся?!
И она, развернувшись, опять перешла на нежное французское щебетанье, ткнув собакой прямо портье в лицо. Из клубка коричневой шерсти высунулась оскаленная пасть и клацнула зубами в сантиметре от благородного носа служителя отеля.
Я поняла, что эта битва девушкой проиграна.
– Вы тоже на заседание клуба фанатов Зельды? – спросила она, когда портье взял у нас с Машкой паспорта. – Я, кстати, Катя.
– Это, кстати, Лена, я, кстати, Маша, – улыбнулась моя подруга. – А что за клуб?
– Я думала, вы из этих… Феминисток. У них тут банкет. Сегодня же день рождения Зельды Фицджеральд.
– Вообще-то сегодня мой день рождения, – сказала я. – И мы приехали отметить именно это печальное событие. Не каждый год тебе стукает 30 лет.
На эту поездку я копила деньги с прошлого лета. Так случилось, что мужчины, который повез бы меня заливать горе старения в лучшее место на земле, не нашлось. К этой дате в моем любовном анамнезе врача-аллерголога элитной поликлиники Москвы значился лишь один хронический женатик – заведующий нашим отделением. А в июне он традиционно возит жену в Венгрию – обмазываться грязями. Так что компанию мне смогла составить только незамужняя журналистка Машка, с которой мы дружим с детства. У нее, в отличие от меня, личная жизнь всегда находится в острой стадии и скачет, как кривая кардиограммы. Сейчас она находилась на низшей точке: Машка только что застала своего кавалера за перепиской в Тиндере сразу с двумя девицами.
– Не знала, что родилась в один день с женой моего любимого писателя, – сказала я Кате, получив ключ. – Только мы не ее фанаты.
– Да уж! – взъерошилась Машка. – Нарочно спаивала мужа, чтобы тот ничего не писал!
– Это на нее Хемингуэй наклепздонил. А так все они тут жрали виски, как не в себя! – начала акварельная Катя. Но пес в ее руках заперебирал лапами, выскользнул на пол и побежал задницей вперед – ну, то есть, я так решила, потому что не угадала, где у него голова. Катя ласточкой бросилась вслед за ним под изящный столик, на котором, к ужасу портье, закачалась расписанная драконами антикварная ваза. Ухватила пса в прыжке и вытянула за лапы, бурча под нос:
– Вот не фиг было Бунина злить!
– Чем вам так насолил великий русский писатель? – не сдержалась я.
– А что такого? Характеры у них похожи. Буня такой же нервный, людей не терпит, на всех кидается. А душа нежная, ранимая.
Из зарослей шерсти на меня глянул хитрющий желтый глаз.
– И потом, пусть народ видит, что его хозяйка – не хрен собачий, а работник пера.
– Ты журналистка? – заинтересовалась Машка. Она всегда была расположена к коллегам по профессии. Хотя по независящим от нее причинам и была вынуждена перейти из лучших расследователей одной из популярных российских газет в пиарщицы.
– Блогер. Еще в местную русскую газетенку статейки пописываю. Вообще-то я экономист. Но на Ривьере экономисты нужны только для увода бабла от налогов. Но я была хренова отличница, правила выучила, а как их обходить – нет. Вот, ловлю местные сенсации. Тут сегодня на заседании будет сюрприз.
В этот момент дверь отеля открылась, и в нее ввалилась высокая, полнотелая, мощная, как борец-тяжеловес, дама – она излучала такой силы энергию, будто вместе с ней в отель занесли небольшую электростанцию.
– О! Ирусик! – бросилась к женщине Катя. – Скажи этому, – кивнула она на портье. – Он меня с Буниным на заседание не пускает!
– Счас порешаем! – розовощекая Ирусик, рассекая воздух, с грацией круизного лайнера пришвартовалась к стойке и улыбнулась седовласому красавцу. Тот расплылся в ответ, но, услышав про Катю и пса, посуровел.
– Он говорит, твой Буня в этом ресторане кого-то покусал, – повернулась она к Кате.
– Старушенция сама виновата! Бунин лежал себе тихо под столом, нет, надо переться его гладить! А он не терпит амикошонства!
– Тогда я – пас! – пожала мощными плечами Ирусик. И кивнула на нас с Машкой.
– Это кто?
– Да так. Здешние постояльцы.
– Ну оставь его у них в номере.
В глазах Кати вспыхнула надежда.
– Правда, девочки! Вы же сейчас заселитесь. Может, Буня у вас часика два посидит?
– Ты ж говоришь, он ссытся? – прищурилась Машка.
– А мы его в ванной запрем.
– Что ж ты дома его в ванной не запрешь?
– Ну… – замялась Катя. – Дело в том… Буня еще и воет. Когда остается один. А соседи – сволочи! – накатали на меня жалобу в полицию. Я на одной вечеринке немного задержалась. До трех утра. Так они – вот гады! – уже хотели у меня дверь сломать. Мол, там мучают животное. Короче, квартирная хозяйка сказала: еще одна жалоба, она нас с Буней выселит и залог не отдаст.
– А если он у нас в номере выть начнет?
– Не начнет! Я дам ему кость из жилы. Через часик сбегаю и еще одну дам. Дома-то я ему сразу много костей оставить не могу – у Буника желудок слабый, еще будет заворот кишок!
Я вздохнула.
В этом дорогущем отеле я мечтала погрузиться в атмосферу изысканного аристократизма, а не в проблемы Буниного желудка. Но акварельная Катя смотрела так умоляюще, что Машка не выдержала:
– Ладно. Только лужу сама будешь вытирать.
– Я уберу! Все-все уберу! – придурковато зачастила Катя. – Хотите, присоединяйтесь к нам за ужином! Как раз две участницы не приехали. Правда же, Ирусик?
Та окинула нас оценивающим взглядом:
– Они хоть знают, кто такая Зельда?
– Конечно! – Катя выпучила честные глаза. – Они фанаты Фицджеральдов! Правда, не уверены, что семантически произведения Зельды совпадают с морфологемами Скотта, но это же как раз предмет нашей дискуссии!
И прошипела мне в самое ухо:
– Хоть пожрете на халяву!
Я еще раз удивилась, как уживаются в одной девушке два таких разных человека. И покачала головой:
– Нет, спасибо, у нас уже заказан столик. Хотим посидеть тихо.