Ленка Лунева, появилась в нашем дворе примерно, года за три до начала той проклятой войны. Из худой, угловатой девчонки с пшеничными косами, она совсем незаметно, превратилась в статную барышню приятных форм ангельской красоты. Вероятно она пошла в свою мать, Галину Алексеевну Луневу, которая была гордостью не только Офицерской слободы, но и всего города Смоленска.
Ленка росла без отца. Мать рано овдовела, и как большинство вдов, была одинока. После смерти мужа, красного командира РККА, погибшего на Дальнем востоке во время боев за Халхин – Гол, она была вынуждена вернуться с дочкой в родной город Смоленск.
Галина Алексеевна была прекрасным врачом. Она работала во второй «Советской больнице» в хирургическом отделении. За свою добрую душу, и волшебные руки, дарованные ей Богом, завоевала она в те нелегкие годы безграничную любовь смолян.
Вот так, новая жизнь семейства Луневых, покатилась в обычном, и размеренном ритме простой советской семьи. Их пристанищем стала комната в двухэтажном деревянном доме, где была обычная коммунальная квартира на четыре семьи с печным отоплением. На деревянных лестницах тех домов всегда воняло котами, которые метили свою территорию, керосином, и низкосортным углем, которым топили печи. А еще в таких домах жили огромные черные тараканы. Днем они прятались по углам и щелям в ожидании ночи. А когда хозяева прятались по своим комнатам, они выползали из щелей и принимались за ревизию территории кухни, в поисках съестного. Несмотря на свалившиеся на семью Луневых трудности, Ленка умудрялась после уроков общеобразовательной школы, учиться в школе музыкальной.
Каждый день в одно и то же время, она по тропинке проходила мимо большого сирени, которая росла в нашем дворе. Под его раскидистыми ветками пряталась дворовая шпана, которая скрывалась от родительского глаза. Там стоял стол, который поставили мужики, чтобы играть в домино и пить пиво, подальше от своих семейств. Пацаны резалась в карты на щелбаны, и жалкие медяки, которые им удавалось заработать.
Здесь была свобода: здесь можно было курить, ругаться матом, и не опасаться тяжелых отцовских оплеух. Здесь за этим столом хранившим тайны карточных баталий ребята взрослели. Здесь они постигали науку жизни, настоящей мужской дружбы и первой юношеской любви, которая по мере взросления приходила в их сердца. Вчерашние мальчики повзрослев, уезжали на комсомольские стройки, уходили в красную армию, где превращались в настоящих мужчин. Девочки выходили замуж, покидали этот двор и растворялись со своими семьями на просторах необъятной страны.
Ленку в нашем районе знал каждый. Она как некоторые девчонки того времени не была, похожа на пацана с разбитыми коленками. Она была не только красивая, но и какая—то совсем не современная. Таких называли барышнями. Она была не по годам серьезная, наверное, потеря отца повлияла на ее характер. За умение красиво одеваться, за милое ангельское личико, которое украшали ямочки на щеках, и эти, чертовски соблазнительные губы, получила Ленка Лунева прозвище Леди.
Ребята, по своему не совсем углубленному образованию почему-то считали, что Леди с английского языка переводится, как девушка внеземной красоты. В присутствии Луневой, ребята, неизвестно по какой причине «надувались», словно удоды в период брачных игр и изображали из себя английских джентльменов. Как по команде они тушили окурки, и переставали ругаться матом, стараясь показать свое воспитание. Возможно, где-то в душе, каждый мечтал, что именно на него Ленка обратит свое внимание, и непременно одарит нежнейшим поцелуем.
– Гляньте пацаны, Ленка на фортепиане тринкать шпилит! Она не чета Светке и Вальке, она настоящая краля! Издалека видно белая кость! – вздыхая, говорил Сенька Хвощев, по кличке Хвощ. – Если бы мне было лет пятнадцать, я бы ее закадрил. Я мальцы, люблю пианину и люблю, когда кто-то играет…
– Белая кость! Закадрил? – повторял Синица, растягивая свой рот в ехидной улыбке. —Ты Хвощ, кто такой? Ты кадритель, свою рожу конопатую в зеркало зырил? Тоже мне – ухажер нашелся!? Ты зелень сопливая! Нет не по твоему карману краля! Ей прынца на белом коне подавай… Ты шкет малолетний и тебе еще рано о девушках думать. Женилка у тебя еще не выросла…
Сенька Хвощев недовольно щурился. От эти физиономических ужимок, казалось, что конопушки на его роже становились еще больше, сочнее и сливаются в одно рыжее пятно.
– А, что я!? Да, это правда! Я пока еще не вырос, но когда я выросту, я знаешь каким буду… Я буду, как Петр Алейников из фильма «Большая жизнь», или как Ваня Козловский… Я буду петь, а Ленка будет мне на пианине аккомпанировать…
– Петр Алейников – Иван Козловский?! Ой, держите меня семеро – пятеро не удержат! Эй, мужики, вы видели нового Петра Алейникова? Вот – посмотрите – это Семен Хвощев, собственной персоной! Сидел бы уже артист – аферист, – говорил Синицын и шутя, натягивал козырек кепки Семену на глаза. Пока тот старался вылезти он отвешивал ему сочный подзатыльник, и дворовая компания заливалась смехом.
– Санек, хорош… Мне же больно, – кричал тот. – Не твори беспредел – сотрясение мозга мне сотворишь. Чем я мысли думать буду?
Ребята смеялись над Сенькой и на мгновение забывали о красавице Луневой, которая проносилась мимо них, и шла дальше, не обращая на парней никакого внимания.
– Ты Хвощ, придурок! Мозг нужно иметь, от рождения, чтобы его можно было сотрясти, – говорил Синица.
– Нет, парни, серьезно – Гляньте на Ленку она ведь не просто краля, Ленка, как настоящая англицкая Леди! Она просто – как королевишна, – говорил Хвощ, отходя от подзатыльника.
Синица вновь отпускал Семену «леща» и парни снова смеялись.
Все что происходило там во дворе, было Луневой, уже не интересно. Отрывки слов доносились до ее слуха, вызывая в душе легкий, веселый трепет, который обычно появляется при виде какой-то комической ситуации. Она не обращала никакого внимания на смех.
Ленка вышла из девичьего возраста и все, что было вчера не входило в сектор ее интересов. Она стала взрослой барышней. Теперь даже зрелые мужчины при виде такой красоты цокали языком, и не могли отвести глаз от этой необыкновенной красоты.