Вечер закончился поздно, Мага проснулся у себя и позвонил Наде. Нада взяла трубку и долго смеялась над всем и ничем. И над роботами, которые ходили по улицам и говорили «Данте», «Платон» и «Томпсон».
– Представляешь, тут роботы, – говорила она, – они то ли писателей любят, то ли они сами писатели.
– А мне кошмары снились, – сказал Мага, – будто у меня есть сестра и ее изнасиловали, в пустырях, вдалеке от дома, на меня наставили пушку и прогнали, а сестра догнала меня и призналась в том, что ей понравилось.
– Ужас, – ответила Нада и приехала.
Она искупалась у Маги, обмотала одним полотенцем голову, другим обернулась сама и села пить компот, который достал Мага из холодильника. Добротный напиток, купленный в магазине «Сталин и Гитлер», открывшийся потому, что они больше не живы. Нада сделала два глотка и начала говорить о любви. О том, что брак – это хорошо, а дети еще лучше, богаче и чище. Мага слушал ее и бряцал невидимыми кандалами в голове. Те звенели песнями «Дорз».
– Ты слушаешь меня? – спросила Нада. – Сначала будет один ребенок, потом второй, потом третий, а потом мы поедем на море, покатимся на катере, а дальше всё будет как в фильме «Открытое море».
– Я не видел его.
– Посмотри, он крут, даже очень.
– Примерно о чем?
– Двое в открытом море.
– В лодке?
– Вовне ее.
– Не знаю к чему, но я подумал, что добро – это совсем не то, что мы думаем.
– А что мы думаем?
– Ну, что добро – бесплатное лечение людей, бесплатная раздача продуктов.
– А по-твоему что?
– Бесконечность и вечность.
– Когда мы путешествуем по всему космосу и не умираем?
– Да, искусство при этом гигантские небоскребы из стекла – книжные магазины.
– Ну так целые планеты из книг.
– Всё так, не иначе, Нада.
– А иначе – это признание в любви – от акулы. Как медведь или акула признаются в любви? Они съедают того, кого любят. Никого подобного себе не любят они. Только лань или человека.
– Ну да, но когда ты говоришь, знаешь, кого ты мне напоминаешь?
– Не знаю.
– Саму себя.
– Жуть. Это страшно.
– Именно это я и имею в виду.
Компот невообразимо кончался, бурлил и кипел просто так, Нада усмиряла его собой. «От заката до рассвета» фильм о том, что вырвалось из головы Тарантино наружу. Чтобы хоть как-то успокоить приближающуюся мировую катастрофу, было решено снять этот фильм. Вообще, искусство, всё мировое искусство – один сплошной гигантский зверь, посаженный в клетку». Мага пожарил сосиски, нарезав их, налил рядом кетчуп и усадил Наду завтракать.
– Вкусно? – спросил ее он.
– Очень, – ответила Нада и облизала пальцы.
Они поели, выпили чай и посмотрели друг на друга.
– Сказать, что человек склонен к самоубийству, – дать карт-бланш его убийцам, среди которых он сам.
– Это ты к чему? – спросила Нада.
– К тому, что я поэт.
– И?
– Еще ни один поэт и – шире – творческий человек не покончил с собой. Были только убийства.
– Даже если он поднес пистолет к своему сердцу и выстрелил?
– Даже если и так.
– Ну тогда и Блока убили. Бродского тоже.
– Да. И если подумать, то ужасы показывают по ночам не случайно, потому что это сны спящих людей, вышедшие наружу и транслирующиеся через экран. Это объективация голов.
– Ужасы? Фильмы? Какое кино ты хотел бы снять?
– Боевик, мелодраму, ужасы, комедию, триллер, эротику и порно в одном лице.
– О, я бы посмотрела. Или даже снялась. Но не в последнем случае.
– Я так и понял.
– Ну. А вот что, скажи, если соберутся все жители земли и скажут тебе: улетай, мы больше не держим тебя, наши воли смирились, что ты сделаешь?
– Улечу.
– Ну это понятно, я про то, если у тебя ничего не получится, машинка перемещения не появится, смартфон не получит дополнительную функцию и инопланетяне не прилетят. Как ты поступишь?
– Я? Встану на сторону всех людей и обращусь к пустоте. Я скажу: улетай.
– И пустота улетит и вернется с божьим воинством – армадой Иисуса Христа?
– Именно.
Они вышли на улицу и сели на лавочку возле подъезда, где к ним подошел парень, похожий на Датви, и сел рядом с ними. Нада прижалась к Маге.
– Меня зовут Ашот, – сказал парень, – я изучаю Арцах, вдыхаю камни, горы, песок.
– И они становятся тобой? – спросил Мага.
– Ты то, чем ты дышишь, – ответил Ашот. – Я – Армения, Азербайджан и Арцах. Я дышу только ими. Втягиваю ноздрями женщин, мужчин, детей. И я скажу так: легкие – это Азербайджан и Армения, сердце меж них – Карабах.
– Ну, он не совсем меж ними, – возразила Нада.
– Не суть важно, – продолжил Ашот, – оно общее и ничье. И в то же время – оно всего организма, всего человека. И нельзя так делить его, как делили раньше.
– Карабах стучится и бьется – он заперт и он разбит.
– Да, – согласился с Надой Ашот, – сердце – человеческое развлечение.
– Конечно, – сказал Мага, – сколько раз я видел, как на поле у пацанов не было мяча, и они считали считалку и извлекали сердце у того, на кого показал палец. Играли сердцем в футбол, а потом отдавали этот мяч пацану. И он уходил с ним домой, унося с собой опыт голов. Много большой информации.
– Это я и говорю, – согласился Ашот. – Мяч, наполненный кровью, – разве это не круто?
– Мне не нравятся эти аналогии, – сказала Нада. – Мага, пойдем в кино.
– Хорошо, – согласился он.
– А меня оставите так? – спросил их Ашот.
– А что с тобой? – спросил Мага.
– Я теряю себя, с каждым днем меня становится меньше, уходят от меня мои органы.
– Это ужасно, – улыбнулась Нада.
Мага и Ашот обменялись телефонами, и Мага с Надой пошли в кино.
– Никогда не расставайтесь, – крикнул им вслед Ашот, – будьте сердцем, носом и ртом!
– Хорошо, – прошептал Мага и взял Наду за руку.
Вместе они дошли до каруселей, сели на чертово колесо и покатили ввысь. «Наверно, мы живы все время, постоянно здесь, но в конце концов захотели нарезать колбасу, чтобы съесть, а не любоваться ею – нашей постоянной жизнью, историей, одним человеком Василием. Потому мы сделали кусочки – Сергея, Вазгена, Дениса и Дато. Вот в чем дело. Человек – это или палка колбасы, или ее куски. У нас сегодня второе». Поднимались наверх, держали друг друга за руки.
– Знаешь, – сказала Нада, – я не признаюсь тебе напрямую в любви потому, что делаю это косвенно. Через передачи и фильмы, книги, в конце концов. В этом больше сокровения и истины.
– Мне тоже как-то так показалось.
– Мы же с тобой поженимся?
– Не надо получше узнать друг друга?
– Нет – мы же знаем. Сыграем свадьбу в горах и станем одним человеком.
– Душечка ты.
– Ты обидел меня?
– Нет, это комплимент.
Нада сжала руку Маги и случайно коснулась его бедром. «Какая африканская женщина, красивая, южная, страстная, с теплым взглядом и ртом».
Он поцеловал Наду и не смог от нее оторваться. Их губы сошлись, как Пушкин и Лермонтов, и заставили Дантеса и Мартынова прикончить друг друга. «В поцелуе рождается истина, потому что губы спорят друг с другом о боге, дьяволе и Христе. И после поцелуя маленькие Иисусы прыгают изо рта и бегут по улице Солнца». Мага, подумав это, оторвался от Нады и посмотрел на нее. Та плыла в безмятежности.
– Мага, – сказала она, – если человек заглянет в геном, то увидит в нем армян и азербайджанцев, торгующих на базаре. Ничего другого в нем нет.
– Но это же самое главное.
– Думаешь?
– Я уверен.
– А чеченцы торгуют суммой арбузов и дынь.
– Ну и грузины тоже.
– Нельзя встретить пару грузин на улице – только одного или трех.
– Се продумано богом.
Они сошли с колеса и пошли за сахарной ватой, взяли ее и стали прогуливаться вдоль пруда. «Матрица – решетка в голове человека, убери ее – и станешь свободен, но и хлынут враги, убийцы или грабители. Потому человек заточил себя сам. В тюрьме сидят только те, кто хотят сидеть в ней». Нада прижалась к Маге, обняла его и начала целовать.
– Знаешь, – прошептала она ему, – ноги – это ножницы, ими человек режет воздух, чтобы нарезанные куски смогли в себя впитать люди, животные, птицы. Без ног не было бы ничего.
– Тоже так думаю и полагаю, что реальность – вода в ванне, утекающая через отверстие – объектив видеокамеры. И вообще, реальность и виртуальность могут поменяться местами. И один день у нас будет «Терминатор», второй – «Унесенные ветром», третий – «Малхолланд Драйв».
– Еще мультфильмы, клипы, передачи, КВН и «Камеди клаб».
– Порнофильмы еще.
– Футбол, баскетбол и хоккей.
– Еще интересная мысль: люди – продукты питания, так делится психика их: есть человек-картофель, есть человек-капуста, есть человек-арбуз, есть человек-говядина, есть человек-изюм. Последний пункт говорит о том, что эти продукты бывают сырыми и приготовленными. То есть на улице могут стоять и болтать человек-свинина и человек-карбонад. Общение – это поедание друг друга, не в прямом – переносном смысле. Есть сырое общение, есть приготовленное. Но общение с великими людьми – это уже не мясо, а раньше, когда оно было живым.
– Согласна. И есть мертвые фильмы и есть живые. Первые – по горизонтали, вторые – по вертикали. В мертвых герои одеты в гробы, в живых – в колыбели. И мертвые, и живые – это крест. Мертвый лежит. Живой стоит. Их соединяет Иисус. Он распят на смерти и жизни. В нем решение всех проблем. Он должен их разрешить. Руки есть мертвецы. Всё живо, кроме рук. Поэтому всё решает парадокс Короленко. Рассказ «Парадокс». Или нет рук, или крылья. Об этом и афоризм.
– Короленко сказал следующее: если нет рук, то должны вырасти крылья.
Они взялись за руки и зашагали по миру, находя его платоновским – философским и писательским, сжатым ночью и днем, пришедшим из древности и из сейчас, чтобы слиться и стать одним.
– Скоро тот мир, – сказала Нада, – переполнится, и песочные часы перевернутся, и тот мир станет этим, под воздействием тяжести душ и тел, мы просто все будем жить там. А потом вернемся сюда.
– Не спорю, – ответствовал Мага, – и добавлю к тому: клип – это человек, песня – человек без руки или ноги, стих или музыка – человек без двух рук или ног.
– Ужасно, давай без этого.
Нада уткнулась носом в плечо Маги и зашмыгала часто.
– Я тут подумала, – сказала она, – что коробка передач – это секс, наркотики, сигареты и выпивка, это скорости, а задний ход?
– Се искусство.
– Почему?
– Искусство – это познание, знание, а знание – это воспоминание. Так говорил Платон. Это молодость, счастье, вечность. Это секс, наркотики, сигареты и выпивка. И безумие – верх всего.
Навстречу им вышел Датви.
– Какая встреча, – улыбнулся он им и добавил: – В 35 трудно найти девушку, если у тебя нет машины и работы.
– Времена поменялись, – ответствовал Мага, – сейчас главное деньги, известность и харизма. Можно быть блогером, певцом и писателем. Сейчас модно читать.
– Я не читаю совсем, – забеспокоился Датви. – Вытаскиваю мысли из своей головы.
– Это тоже неплохо, – ответила Нада, – потому что сжигание книг – это чтение. Голова – костер, книги – дрова.
– Да, раньше люди были умней, – произнес Мага, – потому что табак закручивали в газеты, они читали легкими их. Сейчас пустота.
– Сейчас предлагается самому писать на бумаге, – не согласилась Нада.
– А если человек не писатель? – вопросил Датви.
– Да писать письма хотя бы, – фыркнула Нада. – И скажите, какое самое крутое слово в мире?
– Писатель, – сказал Датви.
– А поэт? – возразила Нада.
– Писатель – это и поэт, и прозаик, и драматург, – пояснил Мага.
– Вот именно, – добавила Нада. – Сама знаю. Дурачусь. Пойдемте кататься на машинах.
Ребята вернулись, нашли автогонки и окунулись в детство.
– Блок писал прозу и рубил ее на стихи! – кричала Нада.
– Берроуз – это не писатель, это наркотик! – вопил Датви.
Мага молчал, только в конце сказал, что они все чудаки.
– Не знаю, откуда такой вывод, – добавил он после, – но так захотелось сказать. Можно ведь орать «член – это насос, который выкачивает из женщины всю грязь», но я не буду озвучивать это.
– Уже озвучил.
– Только для вас, – парировал Наде Мага. – Хочу прочесть всего Томпсона.
– Читай, – сказал Датви.
– Попробую скоро. А вообще, сейчас время книг, которые можно с любого места читать.
Ушли от каруселей, зашли в сумасшедший дом, выстроенный на аллее, с открытыми дверями и койками, на которых может любой полежать и полечиться от болезней Декарт и Паскаль. Трое прилегли на кроватях и закурили.
– Добротное сумасшествие, – сказал Мага.
– Сочащееся по стене и стекающее в ведро, – добавила Нада. – Когда здесь никто не лежит, то светит солнце – всегда. И хочется сказать, что сумасшедший тот, для кого реальность нормальна, время естественно, смерть неизбежна. Это надо лечить.
– Свобода – это то, куда запирают, – сказал Датви.
– Почему? – не согласилась с ним Нада.
– Свобода – это замкнутое пространство, оно в творчестве, а это закрытые места: бумага, синтезатор, полотно, – объяснил Датви. – Вот снимают фильм на природе, и что? Там свобода потом, на экране, там искусство, а не в процессе съемки. Съемки – это работа, кино – это наслаждение.
Взяли по тонику, забросали свои желудки жидкостью, вымерли в одном месте и воскресли в другом.
– Где мы? – спросила Нада.
– На улице Руставели, – прочел Мага табличку.
– И что он писал? – снова спросила Нада.
– Улицы и писал, – пояснил Мага, – строки есть улицы, дома между ними – пробелы.
Попили газировки на углу и пошли в гости к Датви, чтобы играть в Xbox.