Я хотел свалить после уроков пораньше, но, к несчастью, столкнулся со школьной психушкой. В смысле психологом. Психологиней… Как это правильно назвать?
Она профессионально оттеснила меня от компании одноклассников и поправила очки в металлической оправе:
– Всеволод Ефимов? – Меня передернуло от полного имени. Черт, эта дама так просто не отстанет.
– Ничего, приедешь к нам на следующей электричке, – заботливо произнес Димка, – только гитару дай сразу.
– Пошел ты! Хрен тебе, а не гитара без меня!
Я с сожалением смотрел, как одноклассники уходят.
– Ненадолго вас задержу, Сев… Слава, – споткнувшись на имени, произнесла Валерия Антоновна. Но мне было все равно. Во-первых, надолго или нет – неважно, я все равно опаздывал. Во-вторых, я знал, что до меня ей дела не было. И действительно: – Как Кирилл поживает? Он не хотел бы зайти на консультацию?
– Да я откуда знаю! Возьмите и позвоните ему!
Она поджала губы. Мимо нас пробежали пятиклассники.
– Он не отвечает на звонки. Вот вам, Всеволод, уже четырнадцать, ваш брат зимой станет совершеннолетним, а ведете себя как дети.
– Да что вам надо-то?
– Хочу помочь вам. Знаете, ведь слуховые галлюцинации могут быть признаком неких расстройств, а кое-какие из них передаются по наследству…
– Я не псих! И брат мой тоже!
С ума сойти, я Рельсу защищаю. Мы, может, и оба психи, но явно не в том смысле, что эта дама имеет в виду. Да и вообще, я думал, когда Кирилл уйдет из школы в колледж, мне станет легче. Хрен. Мадама, перебирая крупные янтарные бусы на шее, продолжала:
– …и да, это достаточно редкий случай. При общей адекватности. Надо изучить. Я попрошу классного руководителя обратить на вас внимание.
Вот этого я уже стерпеть не мог. Выставлять меня психом перед своими – ну уж нет. Тем более в этом году появился кое-кто особенный. Особенная.
– Держите. – Я взял у психологини смартфон, быстро набрал по памяти номер телефона и тут же сбросил. – Это его второй номер, только от меня отстаньте.
Я сбежал по ступенькам, пока женщина с довольным видом вбивала имя в адресную книгу. Совесть меня не мучила. Это был номер мамы. Заикнись эта овца ей про то, что брат спятил, – мама ей быстро чакры прочистит.
Пусть разбираются, меня электричка ждать не будет. Я спешил.
В поезде я отбивал ритм ногой в ожидании встречи.
Естественно, все начали без меня. Но поприветствовать не забыли.
– Что Валерка от тебя хотела? А, Слав?
Я скинул рюкзак, пожал плечами и принялся расчехлять гитару.
– Да как обычно, Кирилла забыть не может.
Осенний ветер медленно сыпал с деревьев листьями, иногда закидывая их в костер и раздувая пламя. За лесополосой был слышен гул машин и изредка пробегавших электричек. Вроде и не глушь, но спокойно. Мы собрались здесь не первый раз, но сегодня в нашей компании было пополнение. Девушка рядом восторженно смотрела на Димку. Он играл на гитаре – гитаре, которую принес я, – что-то отвратно попсовое. Взяв последний аккорд, он улыбнулся Алисе и предложил:
– Слушай, давай я сыграю для тебя, а ты споешь?
Она смутилась.
– Нет, я…
Димона я знал отлично. Он не слезет и не отстанет, и внимания не обратит, что новой однокласснице почему-то не хочется петь и она не кокетничает.
– Так, Димка, гони гитару.
– Если будешь дропать рэп, то я врублю колонку.
– Пошел ты. – Обычная для нас перебранка. Рэп не единственное, что было в моей голове: я знал наизусть кучу рок-баллад и терпеть их не мог. Рельса задолбал, я на фиг не понимал, как можно слушать такую хтонь и не знать смысла. А русский олдскул в его репертуаре был таким же заунывным, как роман Достоевского. Так что рурэп я слушал со смаком и удовольствием – там был бодрый ритм и понятные тексты. Димка так и не отдал гитару, начал играть – явно чтоб зацепить Алису. Романтическое старье, которое я, по идее, знать не должен. Ха, вот видели бы они, сколько раз мне приходилось сидеть с Рельсой в воскреске на его репетициях и слушать именно это старье.
– Давай гитару, Дим, это я и сам могу.
– Да что ты? Речитативом, а?
– Иди в жопу. – Я взял перебор и начал петь.
«Дыхание… я слушаю наше дыхание…»
Алиса едва шевелила губами, беззвучно подпевая. Это была победа.
Стоило взять последний аккорд, как телефон в кармане заорал «Лед» от 25/17. Я не глядя сбросил звонок. Телефон загудел снова, пришлось встать и отойти от костра.
– Адвокат?
– Отвали, Рельса, ты мне не отец. – Спорить с братом было бесполезно, потому как хоть я и носил прозвище Адвоката, но руки словами выворачивать умел он. Даром что говорил всегда мало.
– Я не отец. Электричка от вас идет через четверть часа.
Кир бросил трубку. За кадром повисла фраза «Не расстраивай мать». Зараза. На себя бы посмотрел! Когда-нибудь я ему скажу все, что думаю про отключенные телефоны и непринятые звонки.
Вот же на фиг! Я подошел к компании.
– Сорян, парни. Мне надо домой.
– Что, брат заставит Библию читать? – Димон заржал. Мы раньше с ним неплохо уживались, пока в этом году к нам не перевелась Алиса. Немного питерской загадочности, немного хитринки в светло-карих глазах. Мягкие волнистые локоны с цветными прядями и челка набок. Не девушка, а мечта. А за мечту кто-то готов и против друга беспощадно шутить.
– Мне тоже пора. – Алиса встала. – Слав, проводишь до станции?
– Ну блин. – Леха вздохнул. – Адвокат, может, гитару оставишь?
– Не-а. Знаешь же, что она не моя. – Я усмехнулся и застегнул чехол.
Электрички ходили часто – лесополоса, где мы любили собираться, располагалась по другую сторону от большого дачного поселка. Так что мы молча шли по широкой грунтовке. Хотелось проявить чудеса остроумия, но с чего начать разговор? «Ты ж Адвокат, трындишь как дышишь», – сказал я себе, но это не помогло. А между тем станция становилась все ближе.
– Жалко, дольше посидеть не удалось, – грустно произнесла Алиса. Я показал на высокие мигающие огни невдалеке:
– Здесь вышку подключили в августе, а до этого сеть не ловила и было проще.
Хотя ни черта не проще. Если брат не дозвонился, то могло начаться всякое. Например, у меня сводило живот от тревоги. То ли брат молился, то ли проклинал. Понятия не имею, как это работало и почему у него ничего не ёкало и не болело, когда я до него дозвониться не мог.
– Ага, то есть это вышка во всем виновата? А при чем здесь Библия? – Она, кажется, почувствовала, что вопрос неприятный, поэтому тут же добавила: – Можешь не отвечать, если это что-то личное.
– Да нет, почему. – Я пожал плечами. – Мой старший брат верующий и готовится в семинарию поступать.
– Ого. – В голосе Алисы сквозило удивление. – Интересно было бы познакомиться. Мне казалось всегда, что священники жуткие, все в черном и ходят такие: «Бу-бу-бу, надо молиться, мир греховен, бу- бу-бу».
Я пытался удержаться, но слишком живо представил повзрослевшего брата в образе пузатого попа, махающего лампадкой и говорящего «бу-бу-бу». Надо попросить кого-нибудь зафотошопить и ради прикола подарить Рельсе.
– Не, Кир не такой, он и потусить раньше любил, даже в группе играл в седьмом классе. Это его гитара вообще-то. Ну, он просто серьезный. С детства такой был. И рассудительный. Иногда странный. Я как- то привык. Ну, вон Леха в НЛО верит, но почему-то его так не стебут.
– Это точно. – Алиса улыбнулась.
Про себя я отметил, что Рельса и правда всегда в черном. Рубашки, футболки, джинсы – даже трусе- ля и то всегда черные. Просто один цвет. Готовится к рясе? Ой, да пофиг. Тут девушка мечты рядом, а я про братские труселя думаю.
Мы дошли до станции. Я посмотрел на экран телефона – до электрички оставалась еще пара минут. Алиса проследила мой взгляд, и пришлось спрятать смартфон в карман – неловко стало за свой дешевый «Самсунг», у нее-то «яблоко» последней модели.
– Ну ладно, раз мы секретничаем, то расскажи тоже какой-нибудь свой секрет.
Она задумалась.
– Что тебе рассказать… О, этого точно никто из друзей не знает. – Она поднесла палец к губам, показывая, что это тайна и говорить никому нельзя. – Мама с детства звала меня Рысенок и до сих пор зовет Рысью, мол, такая же внезапная неприручаемая кошатина. Я в детстве облазила все деревья во дворе. Хочу ходить в походы и вести блог, только мама против.
– Почему?
– Потому что это неправильно. И вообще, будет восемнадцать, и тогда делай что хочешь. Она бы заперла меня и заставила читать учебник физики. Или экономики. Или что-нибудь про внезапные смерти и патологоанатомов. Блогеров и экстремальный спорт она не любит одинаково. У меня даже в социальной сети ничего нет, – она поджала губы, – так, только ленту смотреть и в личку друзьям писать. Ну и там чай-кофе-книжки иногда сфоткать.
– Жуть. Дай ссылку? – На самом деле я нашел ее профиль еще в первый день, только не подписался, а просто заходил время от времени. – Не бойся, я ничего плохого писать не буду, так что мама не отругает.
– Да нет, она просто переживает, вдруг я в плохую компанию попаду. Она, наверное, как твой брат. Очень серьезная, но не верит ни во что. Меня только старшая сестра поддерживает. Она классная.
Гул подъезжающей электрички прервал неловкую паузу, и мы вошли в полупустой вагон. Алиса села рядом. Мы молчали, пристально разглядывая друг друга, пока поезд не тронулся. А потом я решил продолжить разговор, который мы начали на станции.
– А отец у тебя…
– Нет его. Никогда не знала. – Она ответила резко. Видимо, это была не та тема, которую хотелось бы обсуждать.
– Прости. – Я умолк и взял ее за руку. – Просто я тоже без отца. Он ушел от нас к другой женщине четыре года назад, а спустя год погиб в автокатастрофе.
Не знаю, зачем я это сказал. Такое не говорят просто так, но почему-то с Алисой хотелось поделиться. Хотелось, чтобы она поняла.
Девушка протянула руку.
– Дай телефон. Давай, не стесняйся. Даже у нас в Питере не все понтуются, так что не парься. В телефоне что главное? Чтоб поговорить можно было. – Я протянул ей смартфон, и она вбила свой номер, коснулась губами моей щеки и прошептала: – Мой самый главный секрет – я ужасно пою. Так что спасибо, что выручил.
Подмигнула и убежала прочь в открывшиеся двери электрички на своей станции.
Через минуту от нее прилетело сообщение: «Кстати, ты обещал познакомить меня с семьей. Жду встречи». После букв – две строчки смайликов.
В квартире было светло, играла Перукуа и пахло благовониями.
– Мам, я дома!
Она не ответила сразу, я разулся и прошел в зал. Мама сидела со скрещенными ногами и не мигая смотрела на огонек свечи. И встала, лишь когда от движения воздуха погасла свеча.
– Я рада, что ты пришел. Ужин на столе.
– Кир разве не тут?
Мама покачала головой. Понятно, брат остался у святого папаши. Придется терпеть вегетарианский ужин в одиночестве.
Передо мной оказалась подогретая в микроволновке тушеная фасоль, салат из овощей и пророщенных зерен, хлебцы и адыгейский сыр. После того как папа ушёл, мама совсем погрузилась в самосовершенствование. К йоге, которой она занималась раньше, быстро добавились еще десяток разных практик, а диета сменилась духовным питанием. Честно, меня даже Кир не так бесил. Рельса заморачивался с постами, но никогда не докапывался до меня и моего гамбургера. Он хоть и играл роль папаши, но только по делу и с фигней не лез. А вот маме надо было непременно кормить меня полезной пищей. Хорошо хоть, что – спустя много времени – она смогла это «полезно» еще и съедобно готовить. Но я все равно спускал свои карманные деньги на «вредную» еду.
Ковыряя фасоль, я спросил:
– Мам, а Рельса когда вернется?
Она нахмурилась. Потом сильнее. Тот факт, что мой талантливый старший брат ушел в религию, маму не доводил до бешенства, как папу, но тоже расстраивал. Рельса ведь карму портил. А поскольку она как мать несла за него, пока несовершеннолетнего, духовную ответственность, выходило, что брат портил и ее чакры. Как это работало, я даже вникать не хотел.
– Сказал, завтра. Ты кушай, Слав. Вкусно? Уроки сделал?
– Ага, доем – доделаю.
Кому сдались эти уроки?
У мамы зазвонил телефон, и, судя по тону, это как раз наша психологинюшка была. Мама сразу начала ее «лечить» на тему того, что вся наука бездуховна и не пошла бы она лесом от нашей семьи. Я тихонько слинял.
В спальне было пусто. Скучаю по тому времени, когда отец был дома, а Кир – нормальным парнем. Брат и тогда ходил в воскресную школу, но и в группе играл, и потусить у костра был не прочь. А потом. Потом отец ушел к секретарше Лизочке, и все покатилось на помойку. Мама не запрещала папе с нами общаться, но. Толку было мало. От папиного «поймешь, когда вырастешь» хотелось биться головой об стену. В конце концов я привык. Сказал себе забыть и общался, как будто ничего не было. Ходил с ним в кино, на шашлыки. Только из принципа не соглашался знакомиться с его женщиной. Казалось, это будет уже моей изменой маме.
А Рельса. он, наоборот, вырубил эмоции. Встречался с папой, даже ту стерву его видел; но обсуждал только дела. Например, вызвонил отца, чтобы тот пришел на мое родительское собрание, когда мама забыла. Просил отца купить мне билеты на рэп-концерт. Потом отец продал фирму, большую часть денег отдал маме, а сам основал другую контору. С этой своей «секретаршей». И снова требовал, чтобы Кир поступал на юридический. Сначала брат отшучивался, что адвокат в этой семье не он, потом ругался. А однажды пришел и сказал: «Я с ним разговаривать больше не буду». И уехал на какую-то высокодуховную тусовку со своим святошей.
А потом папа умер, а Кир даже не приехал на похороны, потому что в том чертовом монастыре не ловил телефон.
Уведомление отвлекло от мрачных мыслей – Алиска добавила меня в соцсетях и прислала смайлик.
Славка: «Как дошла домой?»
Рысенок: «Хорошо. А ты? Что сейчас делаешь?»
Славка: «Алгебру на завтра дописываю».
На самом деле скачиваю с интернета, но кого это волнует?
Рысенок: «Зануда. Как тебя в телефоне записать?»
Адвокат: «Пиши „Адвокат“».
Рысенок: «Почему? Позвони, давай поболтаем!»
Я отодвинул тетрадь и подсоединил наушник к телефону.
– Слушай, я только начал… – Я покосился на планшет со скачанным решением.
– Ой, да ну тебя! Придешь на пять минут пораньше – спишешь. Или сейчас, подожди…
Щелчок затвора. Перелистывание бумаги. Щелчок затвора. Уведомление.
– Спасибо, Рысь. – Мне решить задачи проблемы не было, только лениво. Поэтому и списывал иногда. Но блин, не буду же я нудеть Рысенку, что я самый умный. – Эй, ну и почерк у тебя!
– У меня же лапки!
Она засмеялась. Я не видел ее лица, но даже через мобильные волны чувствовал манящее тепло.
– Давай завтра куда-нибудь сходим после школы? – не удержался я.
– После школы у меня… А, давай! Куда? Только не в кино.
– Можно просто погулять, а там решим.
– И то верно. – Она умолкла, до меня долетел неразборчивый женский голос: «Ну, хватит» – и Рысь вернулась: – Ладно, мы заболтались. Давай, до завтра!
Вызов закончился, и я остался смотреть на экран с решением задачи как дурак. Очень довольный жизнью дурак. Экран замигал еще раз.
«Доброй ночи», – Рысь прислала селфи. В полумраке взгляд почти как у дикой кошки, волосы растрепаны, и только глаза видно из-под одеяла.
Блин! Я закрыл лицо рукой и нервно засмеялся.
Ночью мне снились горы, высокий перевал, а внизу озеро. Только я и она, никаких взрослых. Да мы и сами стали старше. У Алиски был большой фотоаппарат и много разных приблуд к нему. Она смеялась, свободно и легко. Лишь с высокой горы дул холодный мерзкий ветер и шли тучи.
Мне снился кошмар – о том, что я не хочу вспоминать.
Перед глазами – темный потолок, в голове – боль. Я не могу пошевелиться, не могу освободить руки и только чувствую, как медленно утекает жизнь. Как тепло уходит из моего тела. Тогда я сосредоточиваюсь на дыхании. Вдох. Выдох. Холодно, и из моих губ должен идти пар, но я его не вижу. Темнеет. Или это у меня глаза закрываются? Вокруг пляшет рваный свет свечей – или это тоже кажется? Чьи-то руки касаются меня, чей-то голос поет на незнакомом языке. В сознании проносятся обрывки образов: вот я читаю «Волшебника изумрудного города» в полумраке, вот я иду по лесу, вот меня зовут домой… а как меня зовут? Имя утекает, как и голос, как и жизнь. Утекает все, и я чувствую тьму. Мне кажется, пролетело мгновение от бездны до властного женского голоса:
– Остановитесь, уроды! Это же ребенок! Остановись, я приказываю!
Пение прекратилось, и вместо него появилось злое шушуканье людей, которые слишком напуганы, чтобы ответить ясно. Но все же прозвучал четкий ответ, не словами, а силой, пробивающейся через сердце, через кровь, через дыхание.
Нет. У тебя нет власти надо мной, женщина. Кровь за кровь, три шестерки оставляю, три шестерки забираю.
– Уходи! Прочь!
В ответ женщине гремит мерзкий смех. Тогда она поет. Повторяющееся, улетающее вверх «Аве Мария» звучит как голос жизни.
«Я заберу ее, когда ей будет трижды по шесть», – шепчет тьма и пропадает.
Я не хочу вспоминать, как Оксана трясла меня за плечо, как спрашивала мое имя, как рвала свой платок, чтобы перевязать раны. Как вынесла меня из какого-то подвала и как перешагивала через чье- то тело, как придумала мне имя, когда я не помнила своего. Как я просыпалась в больнице от кошмаров, как ощупывала швы сзади на шее и ревела в голос. Но в предутренние часы сны все равно иногда приходят, и их не прогнать. На счастье, я все забываю с пробуждением.
У меня остается лишь стойкое чувство «я – не хочу – это – вспоминать».
Поэтому – будильник, обычное утро, на столе телефон с открытым чатом, в прихожей валяется собранная с вечера сумка с книгами. Делаю Оксане кофе с корицей, а себе чай. В моих пальцах – ромашка и мята, зверобой и лаванда. В моих пальцах тоже немного силы. И я не хочу вспоминать, как началась моя новая жизнь. Не сегодня.
Да и, впрочем, никогда. Пусть даже это «никогда» будет недолгим. Временами я это все-таки прекрасно понимаю. Пусть и не могу вспомнить все.
– Алиса? Все нормально?
Я пью чай. Оксана садится рядом и касается моих волос. Я улыбаюсь и отвечаю:
– Да, все хорошо.
Не хочу вспоминать, хотя понимаю, что скоро придется.
Вздыхаю и пишу сообщение однокласснику, который очень хочет мне понравиться. Которому должна понравиться я.
Больше всего мне хочется быть просто Алисой, которая приехала из Питера и любит старый рок. Девушкой, которая хочет найти парня и сбежать с ним в горы.
Девушкой, у которой есть в душе что-то большее, чем дикие травы и глубокая тьма.