– Кирюха? Кирилл! Ты меня слышишь?
За окном шел противный мартовский дождь, в наушниках гремели Black Sabbath, а в мыслях была путаница.
– Кирюха, ты к юридическому колледжу готовишься? Мама говорила, у тебя с историей нелады? Может, репетитора нанять? И английский тоже нужен, завязывай с французским.
– Пусть Славка поступает на юрфак. – Я оторвал взгляд от тарелки с овощным рагу. – Нет у меня проблем с историей.
Мне стоило сказать, что проблемы у меня только с альтернативно одаренной училкой, которая читала всякую фигню. То ли было у нее монголо-татарское иго, то ли не было. Но она должна уйти в декрет, и вести нас снова будет Пал Славич; я в том году сдавал ему реферат по истории Ильинского монастыря и точно знал, что он нормальный мужик. Я бы объяснил, но где-то этажом выше мелькнула тень, и произносить лишние слова стало страшно.
Я заканчивал седьмой класс, а папа уже подыскивал варианты, чтобы я мог помогать ему после школы. В моих планах была только семинария. Папа хмурился, но молчал. Мне нравилась музыка, легко давались точные науки, да и вообще у меня все было отлично, кроме конфликтов с учителями и школьным психологом. Поэтому папа щурился и на тему семинарии меня всерьез не воспринимал. Ну да, я ведь еще и рок на гитаре играл, и наушники не снимал. Папа считал, что я хотел быть похожим на «этих жутких музыкантов с крестами на груди». Или на актера из сериала про врачей, который, оказывается, тоже имел духовный сан. Отец Игорь тоже не спешил меня поддерживать:
«Может, подумаешь, Кирилл? Лучше сначала мирское образование получить. И пожить немного. Ты должен точно понимать, ради чего ты идешь и что теряешь».
Мне сложно было объяснить даже отцу Игорю, что я не хотел идти в семинарию, просто вариантов других не видел. Наоборот, казалось, что после семинарии смогу жить нормально. Что, может, хоть там меня научат справляться с моим даром. Какой юрфак? Какие речи в защиту кого-то? Да ё-моё, я даже петь мог только в церкви или в воскресной школе! А мне ведь нравилось, я пытался с ребятами играть в группе. Но… еще со школы помню, как спел «Спи, моя радость, усни», а какая-то тень исполнила мои слова и полкласса заснули. Вместе с учительницей. А я испуганно выскочил из кабинета и чуть не сшиб старшеклассника с плеером. Он меня не слышал, зато я успел услышать выплескивающийся из наушников хард-рок. Именно поэтому спустя три месяца на ДР потребовал себе плеер.
С тех пор подпевал только мысленно, хотя гитару папа мне подарил в восемь лет.
Под этот Новый год мы с Ванькой хотели замутить группу. Я сразу сказал, что буду только играть, а не петь. Не помню как, но он уговорил меня на бэк- вокал. Хотя нет, это я сам в очередной раз убедил себя «попробовать». В итоге закашлялся, когда спел «я пытаюсь разучиться дышать», а Ванька вырубился на строчке «ты спишь и не знаешь». Хорошо, что он забыл это происшествие.
Так я забросил идею петь в группе и старался хорошо учиться. И не сходить с ума. «Жить обычной жизнью», как говорил отец Игорь. Только непросто было.
Голоса демонов заглушала или молитва, или тяжелый рок. Молитва или Честер Беннингтон. «Богородица Дево радуйся» или In this Moment. Muse или «Отче Наш». Я не мог без наушников, спасибо тому неизвестному парню, что меня не заметил из- за музыки. Лучше Skillet в голове, чем демоны. Потому и выбрал в пятом классе французский вместо английского, чтобы продолжать подпевать Честеру, не понимая всерьез, о чем песня. Буду понимать – вложу силу ненароком. Можно было начать слушать немцев, к примеру. Или исландцев. Но я просто влюбился в Meteora и Hybrid Theory. Под Numb я очень крепко засыпал. Это, конечно, уже старье, но… Зашло. Конечно, иногда скачивал новье или другое старье, типа вот нынешнего Black Sabbath, которые продолжали орать из наушников, висевших на плечах.
М-м-м, какой мужчина… Вот бы мне его деловое чутье!
Я вздрогнул. Один голос пробился. Ну вот, стоило снять наушники и прислушаться к реальности, как понеслось.
– Тихо, – сказал я шепотом, но все равно прозвучало увесисто. Голос исчез. Мне не удавалось убирать их навсегда, но если требовать тишины, она наступала вокруг меня на время. Только проблема – надо было говорить вслух и вкладывать силу в слова. А незаметно такое не провернешь.
– Не затыкай отца! Опять кого-то услышал и отвечаешь?!
– Просто вырвалось, пап.
– Вырвалось?! Кир, твой батюшка Игорь – такой же сектант полоумный, как те йоги, к которым ходит мама!
Я нахмурился.
– Не путай божий дар с яичницей, па. Мне нравится отец Игорь. Он рассказывает умные вещи.
– Например?
– Например, что надо сначала думать, прежде чем говорить. А тем более оскорблять кого-то.
Я встал, убрал посуду со стола. Отец хмурился, но молчал.
– Ну, я пойду. Мне в воскреску надо.
– Если ты и пойдешь куда-то… и хочешь ходить, – он нахмурился сильнее, – то только с посещением психолога. Я не собираюсь слушать байки. Это ненормально, когда парень молчит днями или бормочет в пустоту, а потом молится – и это в четырнадцать лет!
Смысл слов дошел не сразу.
– То есть я псих?
– Я этого не говорил! Но в воскресную школу я разрешу ходить, только если ты раз в неделю будешь посещать психолога.
– Нет.
Я хлопнул дверью и закрылся в своей комнате. Внутри поднимался гнев.
Гнев – мерзкое чувство. Он происходит из обманутых ожиданий, из-за того, что мир не благосклонен к нашей Гордыне.
«Гнев – это грех…» – так написано в книгах.
Да, но если гневаешься – гневайся честно. Так говорил отец Игорь. Он говорил признаваться себе в том, что чувствуешь. Не обманывать себя, что гнев праведен… Но я не мог успокоиться. Обида, досада, ярость. Я всего-то хотел, чтобы меня поняли.
– Почему он меня не слышит? – забывшись, спросил я в пустоту.
Пустота ответила из-за окна:
Мы слышим тебя всегда, мальчик. Давай, пожелай зла. А мы сделаем…
– Уйди прочь! – крикнул я и добавил: – Никогда не возвращайся!
Я задел тетради, и по столу покатилась старая ручка Parker. Повертел ее в пальцах. И вышел из комнаты.
– Пап, я хочу кое-что обсудить.
– Давай. – Он складывал бумаги в портфель. – Уже успокоился?
– Да я и не… – Пришлось остановиться. Да, я сильно злился, буду честным. Но да, успокоился. – Если ты хочешь, буду ходить к психологу. Но, чтоб ты знал, отец и так психолог, у него высшее образование, еще до семинарии.
– Отец? – Мой нахмурил брови.
– Отец Игорь, пап. – Вот же блин, оговорился. Неловко вышло.
– Он отец, а я кто? – Папа прищурился. – Он еще и психолог? Ну, теперь понятно, как он тебе голову задурил. Я-то думал, как такой умный парень, как ты, повелся! А это НЛП какое-нибудь! Он тебе мозги загадил! Вот не зря он в школу ходит! Детей соблазняет! Сектант в балахоне!
– Пап, это ряса! И у него там дочка учится на класс старше меня. Ты Аню видел, она ко мне в гости приходила. Она же тебе нравилась!
Возникло сильное желание уйти и хлопнуть дверью, но я держался.
– Пап, я хожу в воскресную с первого класса и крестился давно. Почему именно сейчас ты решил меня к психологу отправить?
Я говорил максимально спокойно. А между тем – и вправду, почему именно сейчас?
– Когда это ты крестился? – Он опять вытащил из моих слов исключительно что-то одно.
– Пап! Я же подходил к вам с мамой! Спрашивал! Это давно было! Ты сам разрешил! Так же как с французским в пятом классе!
Он уставился на меня:
– Да откуда мне помнить, ты у меня постоянно что-то спрашиваешь!
– То есть ты меня даже не слушаешь?
– А надо? Что ты можешь умное сказать?
Я развернулся и ушел. Спорить смысла не было.
Крещение свое я помнил прекрасно. Как-то отец Игорь спросил, почему я не ношу крестик. Может, одноклассников стесняюсь или потерять боюсь? А я честно ответил, что, кажется, некрещеный… Мы общались уже несколько месяцев, но впервые обратили на это внимание.
– Прости Господи. – Он перекрестился. – Ты чего раньше не сказал? Да и я молодец – думал, ты крещеный, как крестят младенцев. А потом дети об этом даже не знают.
– А что делать? Это же грех?
– Глупым быть грех, – как отрезал отец Игорь, – а это не про тебя. Спроси у родителей. Да, знаю, сложно у тебя с ними. Но родительское дозволение важно, мы не в Советском Союзе живем. И приходи в субботу.
– А вы… – У меня перехватило горло. Я поднял взгляд на бородатого старца у окна – преподобного Сергия Радонежского. – А вы станете моим крестным отцом?
Отец Игорь внимательно посмотрел на меня.
– Чувствую, пожалею я об этом, но да – стану.
Мне стало неловко.
– Вас, наверное, часто просят?
Отец Игорь усмехнулся и тут же ответил:
– Да нет, ты первый. Удивительно. Хотя должны бы… по разговорам пастырей, для священника это обычное дело. Я уж думал, что со мной не так, недостоин, может быть? А тут ты. Так что будешь первым и единственным моим крестником.
Мы помолчали. Потом я задал важный для себя вопрос:
– А голоса. пропадут? Тени исчезнут? Может, они и приходили потому, что я некрещеный?
– Нет, Кир, все намного сложнее. Твой дар – именно дар, а не проклятье. Он не исчезнет. Научись пользоваться своим Словом. Гони их – и да воздастся тебе сторицей. И не забудь спросить родителей, хорошо?
Ну я и спросил, за ужином в тот же день:
– Пап, мам, я хочу креститься. Можно?
Отец оторвал взгляд от газеты.
– А ты разве нет? Ты же в церковь ходишь. Ну, крестись. От нас что надо?
– Да ничего. Просто устное согласие.
Честно, я ждал, что он будет возмущаться, спорить.
– А, ладно. Это все?
Это было все.
Кир, а раньше ты не догадывался, что он тебя даже не слышал и не вникал? Не смутило, что, кажется, для него «ходить в церковь» и «быть крещеным» – равносильные понятия? Ну да, я.
– Рельса, я вхожу?
Брат толкнул дверь и уселся на свою кровать.
– Славка, – я кинул в него подушку, – не надо звать меня Рельсой. Нифига не смешно.
– Тебе нет, а мне – да. – И он заржал. Славка находился в том дурацком возрасте, когда любят пошутить на сортирно-словесные темы. Десять лет, что с него взять.
– Иди уроки учи, Адвокат, – буркнул я.
– Легко! – Он чуть ли не козырнул, уселся за стол, включил планшет с вайфаем.
– Опять из сети списываешь?
– Ты ничего не докажешь. – Он хмыкнул. – Не парься, Рельс, я эту четверть без троек закрою. Можешь за меня помолиться.
Я махнул рукой. Хотелось сказать «отвали», но когда видишь, как падают люди, которые оказываются рядом, просто потому что тени приняли мои слова за приказ, то боишься говорить лишнее – вдруг что- то пойдет не так? Я коснулся креста под футболкой. Кусочек металла успокаивал. Это лишь игра разума, наделяющая силой простую вещь. Но все же…
Огромные наушники полностью отключили внешний мир звуков и наполнили сознание гитарными риффами Motorhead. Вот, теперь можно спокойно делать уроки и даже подпевать, не понимая смысла. Когда я закончил, Славка еще тупил в интернете. Ну и ладно, я ему все равно не авторитет. Даже папа не всегда справляется, так что я прочитал молитву и лег спать.
Проснулся я посреди ночи, будто кто в ухо крикнул. Горел свет – Славка забыл выключить настольную лампу. Я встал и, не включая освещение в коридоре, прошел в ванную. Умылся, глотнул воды. Посмотрел в зеркало: обычный русоволосый парень, среднего роста. Совсем не Рельса. Славка придумал это прозвище случайно. В детстве он звал меня одно время Кириль, Риль, Рель… ну и досклонял до Рельсы. Так и осталось. Вроде и не обидно, но все равно раздражает.
Сквозь стенку я услышал знакомый голос и тихо шагнул в коридор. На кухне сидел отец. Горел только экран его сотового.
Женский голос из трубки нежно шептал:
– Егор. я скучаю.
– Я ведь говорил, Лиза, не звони мне по ночам!
Что сказала девушка, слышно не было, отец в кои-то веки убавил звук микрофона до минимума. Но его тихий голос я расслышал отчетливо:
– Да, это было отлично. Ты прекрасно умеешь… Но я хочу сначала решить все дела в семье, сыновей обеспечить. А потом уже думать, как уйти. Мне и так сейчас сложно, как ты не понимаешь!
Дальше я слушать не стал. В ушах звенело. То есть он решил позаботиться о семье не потому, что заботился. И этот дневной разговор, и психолог, и навязчивая опека – не любовь вовсе, а чувство вины. Мерзко. Отвратно. Ужасно.
Надо бы пойти и сказать ему, что я слышал. Маме – чтоб знала она. Надо бы пойти. Но стоило мне вернуться в свою комнату, как я провалился в знакомый кошмар. Он не снился мне очень давно.
Кладбище. Похороны деда. Призрачный манящий женский голос.
Ты только не забудь его похоронить, слышишь?
– Рельса, ты чего на полу спишь? С кровати упал или так и заснул?
– Тихо. – Я потянулся. – Славка. сколько времени?
Брат был уже одет, а за окном стало подозрительно светло.
– Половина восьмого.
– Мы опоздаем, – буркнул я и сел. Все тело болело. Неужели я провалился в сон, не дойдя до кровати? Славка поднял рюкзак.
– Ты – да. А я успею. Родители уже куда-то свалили, на работу, наверное.
Я подскочил, схватил брюки. Рюкзак я собрал еще вчера.
– Подожди, блин! Упрешься один, а потом мне влетит! Набери родителям, пока я одеваюсь!
Быстро напялил вчерашнюю водолазку, схватил школьный пиджак и через секунду уже обувался в прихожей. Славка тыкал в телефон. Никто не отвечал.
– Пойдем? Или подождем? Или, может, позвонить куда?
Брат начал волноваться. Я вспомнил вчерашний разговор. Заглянул на кухню – глотнуть воды.
– Славка, ты дурак.
На холодильнике висела бумажка: «Мы уехали на выездную консультацию. Связь плохая, будем после обеда. Присмотри за Адвокатом». Ну ок, присмотрю, не в первый раз. Еще бы он меня слушал. Мы пошли в школу. Опоздали всего на пять минут.
Я пытался звонить на переменах, но мама не брала телефон. Подозрительно, дико подозрительно. Хотел зайти после школы к отцу Игорю, но надо было домой – родители так и не объявились. А Славка, хоть и Адвокат по характеру и прозвищу, еще мелкий перец. Так что мы сходили на Славкину тренировку, перекусили в Маке и домой пришли уже затемно.
Квартира встретила тишиной. Полной и неожиданно страшной тишиной. Мы не впервые оставались дома одни – родители были по уши в бизнесе. Но только сейчас я чувствовал пустоту, будто дом был брошен. Но, может, это у меня разыгралось воображение. Может, они правда уехали в командировку? Может, подслушанный ночной разговор мне приснился, как и кладбище?
На кухне раздался стук.
– Вали в комнату, Адвокат! – Я толкнул Славку в дверь.
– Но…
– Иди, – рыкнул я. Брат попятился. Кажется, против воли я вложил в слова ту интонацию, для изгнания бесов.
Я зашел на кухню, не включая свет.
– Воды, мам?
Она не отвечала, и я просто налил стакан воды из графина. Сел рядом, отодвинул наполовину пустую бутылку какого-то дорогого коньяка.
– Славка где? – В мамином голосе было много всего. Что говорить в таких случаях, я не знал.
– В комнате. Папа ушел, да? Все-таки ушел? – Меня колотило. Я слышал достаточно – вчера. И видел тень злобы. Не демона из преисподней, не сущность. Просто боль.
Я бы мог. попробовать. Изгнать словом. Но это разве что на вечер сработает. Я открыл было рот, но увидел свое отражение в зеркальной панели шкафа. У меня были темные глаза.
Игра света и тени или взаправду я сам скатываюсь вниз? Я помотал головой. Надо честно признаться в своем гневе, верно, отец Игорь?
– Отпусти на сегодня. – Я коснулся маминого плеча, но обращался не к ней, а ко мраку за ее спиной. Может, это неправильно, но мне было все равно. Я знал, что позже зайду в ванную и скажу это сам себе. Вернее, своему отражению.
Даже если сработает это один раз. Но пусть хоть так.
Мама коснулась моей руки.
– Кир, ты знал? Знал про Егора?
– Я вчера ночью вставал и случайно услышал разговор по телефону. Прости, мам.
Она провела рукой по лицу.
– Это ты прости за… за это. Иди к брату. Ложитесь спать. Не надо вам этого видеть.
Я сгреб из холодильника бутерброды и пакет апельсинового сока и утащил в спальню.
– Пить хочешь, Слава?
– Нет. – Он сидел на кровати, по-прежнему в школьной форме. – Там только мама, да? А папа где?
Хотелось соврать, но сил больше не было.
– Он ушел к другой женщине.
Странно видеть и проживать то, что ты не раз смотрел в тупых комедиях. То, что обыгрывается в анекдотах. Мужик ушел к другой. Я не знаю, может, мы вырастем и станем такими же, но. Не хочу быть таким же.
– От женщин одни проблемы, – сказал я вслух.
– И от мамы? – спросил понуро брат, а я не нашел что ответить.
В ванной заработал душ. Надо пойти и убрать на кухне, маме явно не до этого.
– Он не мог, – сказал тихо брат, – не мог.
Я покачал головой. Тоже хотел бы сидеть и бормотать. Но кто-то должен тут быть ответственным, когда мама расклеилась. Так что я убрал на кухне, проследил, чтобы улегся брат, заснула мама.
И нажал вызов на телефоне.
– Отец Игорь. Я знаю, что поздно уже, но можно с вами поговорить?
Пусть будет так. Пусть у меня только один отец, кроме Всевышнего, – мой крестный. Пусть будет так, потому что так и есть.