Мама всегда говорила, что мои каштановые волосы выглядят безупречно именно в той длине, в какой они есть у меня сейчас – доходящие до середины спины. Испанские корни со стороны мамы никуда не подевались, и волосы у меня чуть волнистые, их никогда не нужно было как-то закручивать или укладывать, так как густота позволяла им красиво «подпрыгивать», пока я шагала, и блестеть на солнце. Я всегда ухаживала за ними.
Теперь мне придётся распрощаться с этой длиной.
Я хватаю локоны и беспощадно отрезаю их на уровне чуть ниже середины шеи. Пряди волос шоколадного оттенка падают на чистый пол, на раковину. Вместе с ними я будто теряю часть своей прошлой истории, но стараюсь не думать об этом, ведь именно благодаря этим действиям собираюсь как раз таки вернуться обратно. Мама ужаснулась бы, увидев то, что я делаю со своими волосами. Я отрезаю их, жестоко избавляясь от длины, всю жизнь вызывавшей одни восторги. А потом приступаю к чёлке, стараясь хотя бы немного следить за тем, чтобы она вышла более-менее ровной. Моими волосами всегда занимались исключительно стилисты и нанятые парикмахеры, и притрагиваться к ним в такой грубой форме очень непривычно для меня и даже кажется преступлением.
Я стараюсь запомнить в глазах глядящей на меня девушки ту самую Каталину Норвуд, которая любила спать до обеда, своего папу, тишину и слепо доверяла всем подряд, что в итоге едва не погубило её. Я пока не знаю, окончится ли мой план удачей или парни сразу раскусят меня, но в голове уже всплывают свободные улицы города и я, ищущая помощи от кого угодно. Отчаяние затмевает разум, который пытается вставить слово, похожее на «глупость». Потому что я действительно собираюсь поступить глупо. Поразительно глупо.
Когда я заканчиваю процедуру изменения внешности, из отражения на меня смотрит уже кто-то другой. Девушка с короткими волосами, не доходящими до плеч. Мне удалось добиться более-менее ровной линии, хотя в некоторых местах волосы сострижены короче.
Многие признают тот факт, что причёска способна сильно изменить человека внешне. Я не стала исключением.
Теперь Гаю трудней будет заметить меня среди толпы.
Я встряхиваю головой, бросаю ножницы обратно в шкафчик, убираю все валяющиеся волосы, протираю поверхности, чтобы не оставить следов, а потом делаю шаг навстречу свободе, ощущая, как тесно сердцу становится в груди от напряжения. Я отодвигаю в сторону шторку подъёмного окна, а потом сдвигаю его вверх. Уличный воздух тут же обволакивает лицо. Мне снова приходится вспомнить о недавно приобретённом навыке сбегать из окна, которому меня научил Гай. Здорово использовать это всё против него самого.
Я осторожно перелезаю наружу, стараясь не издавать лишних шумов, а потом встаю на чуть наклонённую крышу крыльца. Черепица оказывается скользковатой, но мне удаётся удержать равновесие, поэтому я чуть наклоняюсь и скольжу медленно вниз, чтобы затем ухватиться за края крыши и осторожно спуститься на землю.
Мне это всё удаётся.
Во дворе дома нет парней, так что я уверенно перелезаю через маленький забор, ограждающий территорию, и бегу прочь, благодаря ночное небо, служащее мне всё это время хорошим прикрытием.
Поверить не могу, что я на свободе.
У меня трясутся руки, а сердце скачет в груди галопом. Я бегу до тех пор, пока не выбираюсь на одну из улиц, по которой проезжают машины, а вдоль дороги расположились кафешки и магазины. Пытаюсь перевести дыхание, забежав в какую-то дешёвую забегаловку. Дверь при открытии вызывает звон висящих над ней колокольчиков, поэтому взгляды посетителей тут же обращаются ко мне. Я опускаю голову и прохожу к стойке, понимая, как нелепо и странно сейчас выгляжу.
– Что будете есть? – с ходу интересуется стоящий за стойкой мужчина с глазами, похожими на бусины. – Или пить?
– Мне просто воду из-под крана.
Он косится на меня, но всё же идёт выполнять просьбу. В следующие несколько секунд передо мной возникает стакан с водой, который я, не брезгуя, опустошаю. Мужчина не сводит с меня глаз, явно заинтересованный моим странным состоянием.
– Вам чем-то, может, помочь? – спрашивает он.
Я качаю головой, не осмеливаясь обернуться или просто поднять голову. Мне кажется, если я это сделаю, то на пороге каким-то чудом появится Гай.
– Хотя… – начинаю я, прокашлявшись. – Вы можете дать мне телефон, чтобы позвонить?
– Девочка, на вид тебе нет и шестнадцати, и выглядишь так, словно находишься в бегах, – недоверчиво сообщает мне мужчина, откладывая тряпку, которой протирал стойку. – Мелкая хулиганка? Что-то устроила?
Я оглядываюсь по сторонам, а потом тихо отвечаю ему:
– Меня зовут Каталина Норвуд, и меня похитили. Я сбежала, и мои похитители вот-вот могут найти меня. Пожалуйста, дайте мне позвонить отцу. Поверьте, мои родители щедро вознаградят вас за помощь.
– Каталина Норвуд? – задумчиво переспрашивает он. – Кажется, я что-то слышал о твоём исчезновении… Конечно, сейчас принесу телефон. Сиди здесь и никуда не уходи.
От облегчения у меня глаза намокают, я прикрываю лицо руками, чтобы утихомирить тревожно бьющееся сердце, стук которого уже отдаётся в ушах.
Моментами в голове всплывают мысли о предосторожности, а затем я осматриваюсь по сторонам, гляжу на лица посетителей и понимаю, что это простые американцы – кто с детьми, кто с друзьями, – и ничего страшного здесь со мной не случится.
Осталось совсем немного. Просто поговорить с папой по телефону, и он меня заберёт. Я не знаю, в какой части Сиэтла нахожусь и как далеко отсюда здание папиной компании, но в окружении простых людей я наверняка в безопасности. Хотя задерживаться мне здесь не стоит.
Проходит несколько минут, но работника забегаловки, обещавшего телефон, всё ещё не видно, и меня это заставляет нервно озираться по сторонам и теребить пальцами кончик пряди.
Время словно замедляется. Не знаю, сколько уже прошло, пока я тут сижу, не шевелясь, но ни одной секунды не проходит без длинных и тревожных раздумий.
Снова раздаётся звон колокольчиков, но я не оборачиваюсь, вглядываясь в дверной проём за стойкой, в котором исчез мужчина. Неужели так сложно найти телефон?
А затем…
– Какое божье благословение наконец видеть тебя воочию.
Сперва я решаю, что обращаются не ко мне, но об обратном говорит мужская большая ладонь, которую кладут мне на правое плечо. От удивления я лишь беспомощно поворачиваю голову назад и встречаю высокую фигуру в клетчатом костюме «тройка» коричневого цвета, в коверкоте с заострёнными лацканами и с козырьком на голове. У незнакомца большие голубые глаза, широкое красноватое лицо, а волосы походят цветом на пшено. Он выглядит как настоящий англичанин.
На этот раз моё сердце решает переместиться к самому горлу и отчаянно стучит прямо там.
Я растерянно перевожу взгляд на своё плечо, стиснутое ладонью мужчины, и он вдруг убирает руку, будто бы моя реакция его задела. А потом за стойкой появляется работник забегаловки, но без телефона, и смотрит на нас отсутствующим взглядом.
– Извини, если напугал, – улыбается незнакомец за моей спиной, поворачивая меня к себе. И говорит он с явным британским акцентом. – Привычка хватать всё, что попадётся под руку, никогда меня не красила, но увы, приходится с этим жить.
Потом гогочет над собственной шуткой. На шее у него висит золотая цепочка, а уши проколоты маленькими серьгами, что очень сильно контрастирует с официальной одеждой.
Я не на шутку напряжена.
– Ты пойдёшь со мной, – резко сменившимся приказным тоном выдаёт англичанин.
И тут-то я и замечаю…
Из его нагрудного кармашка выглядывает серебряная карта.