Я не управляю собственным телом и разумом. Руки змеями обвивают шею Гая, пока он сидит надо мной, всё ещё лежащей на полу.
– Нейт, я убью тебя, – рявкает он, не спуская с меня глаз. Его ладони просовываются под мою талию и ноги, и он лёгким движением поднимает меня.
Я лежу в его руках, ощущая странный сладковато-горький привкус на языке. В голове играет мелодия, в глазах кружатся цвета.
Небо на потолке становится тёмно-синим, в него вливаются мерцающие звёзды, будто художник потряс над картиной обмакнутой в белую краску кисточкой. Я понимаю, что всё это не реально, но разум пребывает в помешательстве вперемешку с диким экстазом.
– Иди вниз, – говорит Гай. – Хизер даст тебе указания насчёт наших дальнейших действий. А после того, как я уложу Каталину, спущусь вниз и убью тебя.
– Да-да, чувак, конечно, – слышу я весёлый тон Нейта. Его голубые глаза глядят на меня с интересом и смеются над моим положением. – Помнится, я уже раз двадцать должен быть мёртв.
– Катись, – прикрикивает Гай.
Тогда блондинчик исчезает из коридора, а вслед за ним пропадает моя нужда в каких-либо разговорах.
Я крепче хватаюсь за шею Гая, ощущая ткань его чёрной рубашки пальцами. Моя голова лежит на его плече, я прижимаюсь ею к его груди. Вкусный и пьянящий запах Гая дурманит разум похлеще наркотика, играющего в моих венах.
– Ах, какие у тебя крепкие руки, – бубню я, совершенно не понимая, как слова, будто отдельные существа, выбираются из моего рта. – Было бы здорово, если бы ты ими ласкал меня как последнюю шлюху.
– Боюсь, когда ты придёшь в себя, тебе это не понравится, – говорит он в ответ со смешком.
– Понравится. – У меня тяжелеют веки, я чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Выдаю непонятные фразы, которые у меня не получается осознать в полной мере. – Мне всё в тебе нравится. Твои руки, губы, пальцы. Ох, я хочу, чтобы ты меня касался там, где нельзя, и целовал там, где запрещено.
Ответа нет.
В глазах всё размывается, превращается в бесформенные пятна. Я не вижу лица Гая, у меня не получается понять, о чём он сейчас думает и какие эмоции у него вызвали мои бредовые слова. Мне всё ещё хорошо, слабость овладевает телом, в голову проникает дымок, будто превращая мозг в некое подобие кашицы.
Я не сознаю, что говорю, и не могу противостоять странным словам.
Меня укладывают на кровать. Мягкий матрас доброжелательно принимает меня в свои объятия.
– Тебе придётся поспать, – говорит Гай, кладя мою голову на поразительно мягкую подушку, будто сотканную из настоящих облаков. – Поговорим тогда, когда ты придёшь в себя.
– Не уходи. – Я хватаю его за руку, поражаясь тому, сколько сил ещё хранится в моём теле. – Останься. Останься со мной.
Я вижу его размытую фигуру, замирающую надо мной тёмным пятном. А потом зрение фокусируется на лице.
Он улыбается. Вижу, что улыбается.
– Ты ведь ненавидишь меня, – произносит он.
– Я ненавижу тебя настолько, что хочу, – выдаёт мой язык. Мне хочется молчать, но он предаёт меня, высказывая то, чего я не желаю говорить. – Хочу тебя. И всегда хотела.
– Засыпай, Каталина. Молчи и просто постарайся поспать.
– А ты не собираешься на меня наброситься? – разочарованно шепчу я, едва открывая глаза. Передо мной пляшут разноцветные огни, а потолок превращается в бездонную вечность космоса. – Даже не коснёшься?
– Нет. Я не имею права касаться тебя без твоего разрешения.
Он накрывает меня одеялом.
Мой лоб покрывается пóтом, волосы липнут к щекам и подушке. Я тяжело дышу, сердце стучит так быстро, что готово выпрыгнуть наружу через рот.
– Но я тебе разрешаю, – еле выходит у меня из уст.
– Нет, Каталина. Ты сейчас не в себе.
Я распахиваю глаза в ужасе, судорожно убираю волосы с лица и произношу:
– Так жарко. Гай, мне ужасно жарко…
По спине действительно стекают капельки пота. Меня словно засунули в печь. Я хватаюсь за свою кофту, пытаясь стянуть её с себя, но руки парня перехватывают мои ладони.
– Что ты делаешь? – недовольно бурчу я. – Мне жарко. Я горю. Я вся горю, боже…
– Хорошо, – сдаётся Гай. – Я помогу тебе. Не совершай резких движений, тебе нужно отдыхать.
И тогда я падаю на кровать, почти полностью расслабляя тело. Прикрываю глаза, чувствуя, как пальцы Гая хватают край кофты, касаясь моего живота, а потом осторожно стягивают её через голову. Он приподнимает мне голову, я слышу очередной звон колокольчиков и вижу резкие вспышки света. А потом в голове мелькают чьи-то мощные челюсти и острые зубы.
– Ты что, хочешь скормить меня им?! – выкрикиваю я, пытаясь вскочить с кровати.
Гай хватает меня за локти, держа в прежнем положении, и поворачивает голову в сторону лежащих предметов, которые показались мне злобными страшными существами.
– Это просто подушки, – объясняет он. – Закрывай глаза и спи.
В ответ я мычу, прижав лицо к одеялу, которое появляется поверх тела вновь. Прохладная ткань касается моего голого живота и плеч, трётся о кружевной лифчик, в котором я лежу. Мне больше не жарко.
– Сладких снов, Каталина, – шепчет у моего уха Гай.
И мне, может, даже показалось, что я ощутила поцелуй на виске.
Веки кажутся обработанными свинцом – тяжёлые и холодные.
Я едва раскрываю глаза, пока в комнату пробираются краски из пурпурного, розового и оранжевого, стекая из окна на пол. Рука скользит по обнажённому животу, и я вздрагиваю, в удивлении заглянув под одеяло.
Я лежу в одном чёрном кружевном лифчике и совсем не припоминаю, как оказалась без верхней части одежды в этой постели.
Оглядевшись, быстро понимаю, что нахожусь в чьей-то спальне. Вероятно, это комната Лэнса и Софи. У двухместной кровати стоит высокая лампа, на однотонных бежевых стенах висят картины и фотографии в рамках.
А ещё в углу сидит человек.
Я едва не вскрикиваю от неожиданности, прижимая одеяло к груди. Однажды он уже видел мою грудь не такой уж и скрытой, ведь своими руками разорвал на мне бельё. А может, он видел всё в тот вечер.
– Кто меня раздел? – обветренными губами и почти сухим языком спрашиваю я.
– Я, – отвечает Гай так просто, будто в этом ничего особенного нет.
У меня вскипает от злости кровь.
– Кто тебе разрешал меня касаться? – шиплю я сквозь стиснутые зубы.
– Ты сама разрешила. Ничего не помнишь?
Нет, не помню, но вслух этого не произношу. Бросаю взгляд на кофточку, аккуратно сложенную у моих ног.
– Не утруждайся, – говорит Гай спокойным тоном. – Я помогу.
Он встаёт со стула, берёт кофту и протягивает её мне. Я резко выхватываю из его рук свою вещь.
– Зачем ты сидел и подглядывал за мной? – Я прочищаю горло и добавляю: – Неужели у тебя нет других дел?
– Я не мог оставить тебя одну. Тебя могло вырвать. Кто помыл бы тебе лицо и уложил спать снова? Ты ведь никогда раньше с таким состоянием не сталкивалась.
– Меня не растрогают твои лживые слова, даже не пытайся, – зло произношу я. – Что произошло? Почему я… почему я раздета?
– Тебе было жарко, и ты попросила меня раздеть тебя. – Гай раскрывает занавески, и я вижу, что на город уже ложится вечер. Надо же, как быстро летят часы в заточении. – Нейт дал тебе один из своих любимых порошков. Он называет его пудрой фей.
– Он… – У меня вздрагивает голос. – И что? Я это помню, но… Это был какой-то наркотик? Что-то серьёзное?
– Галлюциноген. Вещь полегче наркотиков. Только благодаря этому факту Нейт всё ещё жив.
Я хмурюсь, потирая виски, и пытаюсь вспомнить хоть что-то из того, что творила. Наркотики или галлюциногены… Какая, к чёрту, разница?
– Что я ещё делала? – спрашиваю я, не желая знать ответа.
Он слабо улыбается, словно вспоминая что-то весёлое. Я становлюсь мрачнее тучи. О господи, только не это…
– Ничего такого, – отвечает Гай, протягивая мне стакан с водой. – Просто бубнила что-то себе под нос, но быстро заснула. А сейчас выпей это, и тебе станет лучше.
От воды я не отказываюсь и почти залпом опустошаю вручённый стакан. Она стекает приятной прохладной жидкостью по сухому горлу вниз, и я в наслаждении прикрываю глаза.
– Спасибо, – выдыхаю, ставя стакан на тумбу рядом с кроватью.
– Не за что, prisonnière[3], – усмехается в ответ Гай. – А теперь надевай кофту и спускайся ужинать.
Не дав мне расспросить его детальней о произнесённом странном слове, он исчезает за дверью, которую не забывает за собой плотно закрыть.
А я всё продолжаю смотреть куда-то вперёд, понимая, что он, вероятно, солгал, и кроме бубнёжа я делала ещё что-то. Что-то, что он счёл необходимым утаить.
И думаю, правильно сделал.
Спускаюсь я на первый этаж очень неуверенно, едва переступая с ноги на ногу. Внизу меня ждут трое: Гай, Нейт и Зайд.
Хизер уже нет, и мне от этого легче дышится, хотя я и помню её неуважительный тон и заявление о том, что я типичная жертва и как раз во вкусе Гая. Неужели он и прежде держал девушек против воли? Вполне возможно.
– Давай, шевели попой, крошка, – улыбается Нейт, подбегая ко мне и протягивая руку, словно кавалер, решивший помочь даме изящно спуститься с лестницы.
Однако я на его жест не отвечаю, а лишь грубо произношу:
– Иди к чёрту. После того, что ты сделал, я ни за что больше не коснусь твоей руки.
– Эй, ну не напоминай, а! Твой парень еле оставил меня в живых и почти уже успокоился.
– Не успокоился, – холодно исправляет его Гай. – Ты лишь отсрочил неизбежное.
Нейт цокает языком, возвращаясь на кухню и хватая вилку. Отсюда вижу, что на столе лежит аппетитный ростбиф, от которого в воздух поднимается пар, а с поверхности стекает мясной сок. У меня текут слюнки. Видно, аппетит решил вернуться.
– Откуда? – спрашиваю я, подходя к столу.
– Что, нравится? – ухмыляется Зайд. Потом показывает мне обе свои ладони, покрытые разноцветными татуировками. – Приготовил этими охуенными руками. Они не только пиздато управляются с кисками, но и ещё неплохо готовят.
– Зайд, – прикрикивает Гай. – Ещё одно подобное слово, и ты вылетишь отсюда.
Я явно свыкаюсь с мыслью о том, что речь Зайда не ограничивается простыми повседневными словами, а постоянно смешивается с самыми грязными выражениями, которые только могут быть мной услышаны. Поэтому внимание на подобное уже не обращаю: гораздо удивительней для меня тот факт, что лежащий в большой плоской тарелке, прикрытой стеклянным клошем, ростбиф приготовлен именно им.
Сажусь на стул, готовясь приступить к трапезе.
– Держи. – Нейт открывает крышку, отрезает кусок мяса и кладёт в чистую тарелку передо мной. – Буду тебе служить верой и правдой, пока ты не перестанешь обижаться из-за того, что я натворил. Ведь я каюсь! Искренне каюсь! Почти как согрешивший монах перед господом богом.
– Отстань, Нейт, – отмахиваюсь я. – Я больше на тебя не обижаюсь.
У него загораются глаза, и это вызывает у меня неожиданную улыбку.
– Что? Правда?
– Да, – киваю я. – Так что хватит подлизываться.
Он вдруг по-дружески обнимает меня за шею, подойдя сзади, и от неожиданности я чуть не роняю вилку из рук.
– Отлично, – отстраняясь от меня, выговаривает Нейт и садится на своё место. – Я уж думал, придётся ползать на коленях до скончания веков.
Отойдя от изумления, я всё же крепче хватаю столовый прибор, вонзаю его в кусочек мяса и отправляю в рот. Он почти тает во рту. Язык ярко ощущает каждую использованную при готовке специю и пряность. Я прикрываю глаза, не сдержавшись от восхищённого стона.
– Это безумно вкусно, Зайд, – говорю я. – Очень.
– Кто бы сомневался, – отвечает мне он, жуя свою порцию.
И стоит лишь снова посмотреть вперёд, как мои глаза встречаются со взглядом Гая, сидящим передо мной. Он к своей еде не притронулся.
– Почему ты не ешь? – спрашиваю я, удивляясь своему интересу к его персоне.
– Он не ест всё подряд, – отвечает Нейт с набитым ртом. – Следит за калориями, белками и ещё за чем-то там. Я в этом не шарю.
– Каталина, просто ешь, – приказывает мне Гай, недовольно глядя на то, как я на секунду отложила вилку.
– Может, перестанешь говорить со мной, как с собачкой?
Гай вздыхает, но не отвечает мне.
Я смотрю в свою тарелку, а потом на отражение в стеклянном стакане. Почему-то разглядываю свои волосы, которые вдруг подталкивают меня к интересной мысли.
Но прежде чем начать её развивать, решаю всё-таки прикинуться смиренной. Главное, не переусердствовать, иначе велик риск вызвать подозрения и излишнее к себе внимание.
Я продолжаю трапезу, глотаю один кусочек мяса за другим, стараясь покончить с едой как можно скорее. Боковым зрением замечаю, что на меня пялятся все за столом.
– Бедняжка, умирала с голоду походу, – говорит Нейт с тихим смешком.
– Блядь, Лина, главное, вилку не проглоти, – усмехается Зайд.
Я игнорирую их, но проигнорировать внимательный взгляда Гая, сидящего передо мной, оказывается в миллион раз сложней. Не знаю, что у него сейчас в голове и о чём он думает, смотря на меня в этот момент.
И не уверена, хочу ли вообще знать.
Покончив с мясом, вилку со стуком опускаю на тарелку и вытираю рот салфеткой.
– Почему бы вам просто не отдать меня тем ирландцам, с помощью которых папа с мамой хотели меня защитить?
Мой вопрос застаёт парней врасплох. Они переглядываются, во взглядах читается недоумение и в какой-то степени насмешка. По крайней мере, у некоторых из них.
– Поздно, – фыркает Зайд. – Тебе надо было думать об этом раньше. Когда эти лепреконы[4] только заявились к вам.
Гай жестом велит ему заткнуться, а потом встаёт со своего места. Я начинаю вжиматься в стул под его пристальным взглядом.
– Ты согласна выйти замуж за Логана Гелдофа, от которого яростно убегала в тот вечер, только чтобы не иметь со мной дела?
– Я просто хочу домой.
Ненавижу свой дрогнувший голос.
Не знаю, понимает ли Гай… в состоянии ли он понять, что я не такая, как он? Что мне не приходилось никогда ранее сталкиваться с такими серьёзными вещами, как желание каких-то там преступников меня убить. Что я просто девочка, жившая в розовом мире.
Он понимает. Он сам успел обвинить меня в этом. Прямо в тот момент, как привёл в лесной домик. Но боюсь, Гай не до конца осознаёт, в каком состоянии мне приходится сейчас пребывать. Едва ли такой жестокий человек способен посочувствовать.
– Твои родители отказались от этой сделки не только потому, что их девочка закатила истерику, – говорит он, ясно указывая на моё поведение в тот день. – Всё дело в том, что Гелдофы хотели, чтобы твой отец взамен вернулся обратно.
– Блядь, Гай, она вообще не смыслит во всей этой мутной теме, – недовольно вскидывает руки Зайд. – Может, лучше не будем забивать ей мозги? От неё требуется только одно сейчас – сидеть тихо и молчать в тряпочку.
Гай бросает на него предостерегающий взгляд.
– Может, мне самому решать, что от неё требуется?
– Хуёвая затея – рассказывать ей то, что явно ей не понадобится.
Нейт решает внести свою лепту в разговор:
– Чувак, хоть я и редко когда бываю солидарен с этим придурком, но тут он прав. Лина и без того сейчас… как бы… ну, не в себе. Излишняя информация будет… вот именно что излишней.
– А кто рассказал ей правду о её отце? – примечает ошибку друга Гай, настроив слова Нейта против него самого. – Я ведь велел тебе молчать.
Тот виновато кивает, признав оплошность.
Они беседуют так, словно меня здесь нет.
– Что я ещё должна знать? – подаю голос, полный недовольства, решив применить хоть какое-то «нападение», а не смиренно сидеть, как они того и желают. – Так значит, когда у папы был выбор – вернуться в преступный мир или нет, – он выбрал второе.
– Получается, он хороший человек, но плохой отец, Каталина, верно? – многозначительно выдаёт Гай, словно издеваясь надо мной ещё больше. – Он предпочёл отказаться от такой жертвы, хотя она действительно подарила бы тебе безопасность. Гелдофы – очень могущественная семья, поэтому мы с ними не тягаемся.
В глазах у меня снова собираются слёзы. Жалкие напоминания о том, как я уязвима, глупа и слаба. И потеряна. Мне сложно оставаться в здравом уме при подобных обстоятельствах, поэтому слёзы будто выступают защитной реакцией. И у меня от этого трещит голова.
Гай, увидев моё состояние, отворачивается, а потом говорит:
– Пожалуйста, только не плачь передо мной.
Я вижу, как Нейт тычет локтем в ребро Зайда, на что-то намекая. Тот закатывает глаза, и вместе они, встав и что-то пробубнив нам, исчезают из комнаты, намереваясь, видимо, дать нам поговорить.
Я встаю и подхожу к Гаю, хотя всё ещё побаиваюсь физического контакта с ним, который может последовать за этим.
– Почему? – Я шмыгаю носом и дрожащими руками вытираю слёзы. – Почему это мне не плакать перед тобой? Ты, наверное, привык к такому, да? Видеть беспомощных людей, которых собрался уничтожить.
– Я не собираюсь тебя уничтожать, – отвечает он, не глядя на меня. – Напротив.
Мне кажется, он хочет ещё что-то добавить, но нарочно себя останавливает. И тогда я преодолеваю свою боязнь и хватаю его за руку, вызвав у него сильное удивление, при котором Гай неосознанно всё-таки поворачивает голову в мою сторону и в растерянности смотрит на свою руку, которую я сжимаю ладонью. У него всегда холодная кожа, будто он весь состоит изо льда. И в какой-то степени это имеет смысл.
Ледяное тело для ледяного сердца.
– Скажи это нормальной жизни, которую ты отнял у меня. Её ты уже уничтожил.
– Веришь ли ты в это сама?
Он не собирается меня слушать.
Я хочу выпустить его руку, чтобы бросить попытки говорить с ним, но он ловко перехватывает мою, а потом прикладывает её к своей груди. Настойчиво и уверенно, будто хочет мне что-то доказать. Я ощущаю под ладонью его крепкие мышцы.
– Мне всегда казалось, что у меня нет сердца, но то, что происходит с ним, когда я вижу тебя в слезах, говорит об обратном. Ты ведь слышишь его, верно?
Стук у него в груди быстрый и сильный, словно он очень напуган или возбуждён.
– Ты сказал мне, что у тебя нет сердца, – хриплым голосом отзываюсь я, напоминая ему о его же словах, брошенных мне в последний раз.
– Оно было мёртвым всю мою жизнь, и только тебе удаётся его оживлять.
Гай выпускает мою руку. Он тяжело дышит, снова старается отвернуться от меня, потому что с моих глаз по щекам уже потекли слёзы, которые он так не хочет видеть.
– Расскажи мне, – умоляю я. – Расскажи мне всё о моей семье. Что я ещё должна знать? Почему папа… сделал то, что сделал? Прошу, Гай, иначе я этого больше не вынесу.
Он даёт краткий сухой ответ:
– Я расскажу, когда придёт время.
А чего же ты ещё ожидала, Лина?
Я опускаю руки, голову, ухожу обратно в свой уголок, думая о том, какой же радостью для меня сейчас выступило бы то, что я всегда принимала как должное: морской воздух Сиэтла, аромат кофе из кофейни, запах мокрого асфальта после дождя, даже выхлопные газы, выбрасываемые машинами.
Надолго ли они планируют моё заточение? Как подобные дела вообще решаются? Смогут ли их решить и какой ценой?
Мне не хочется об этом думать, но разум отказывает в просьбах утихомириться каждый раз.
– Я хочу принять душ, – сообщаю я. – Хоть это мне можно сделать?
Гай кивает, будто считает, что я и впрямь спрашиваю его разрешения.
Обойдя его высокую фигуру, ухожу на второй этаж, помня, где именно находится ванная комната, в которой я была в последнее своё здесь пребывание.
Раз он не хочет мне ничего рассказывать, я это переживу. Расскажет мне всю правду папа. У меня нет причин полностью доверять Гаю и его бандитам-дружкам, что бы они мне ни обещали и как бы ни клялись. Разве у преступников есть что-то святое? Что остановит их от вечно льющейся лжи?
Что, если они всё ещё хотят меня убить? Или используют для какой-то другой цели?
Судорожно открываю шкафчики и в одном из них с большим облегчением обнаруживаю небольшие ножницы в коробке с разными «парикмахерскими» принадлежностями. Исходя из внешнего вида Софи и её мелированных волос, я почему-то ещё в начале допускала мысль о том, что она, вероятно, как-то связана с индустрией красоты. Кажется, я не ошиблась. Софи вполне может работать в каком-нибудь салоне.
Я закрываю дверь и включаю воду в кабинке душа, чтобы уж точно смести любые подозрения. Потом хватаю ножницы.