Скромно одетая молодая и хорошенькая девушка, в синем миткалевом платье и в клеенчатой шляпке, выпила стакан парного молока у будочки в Михайловском сквере и, найдя тенистое местечко, села на скамейку. Погода была хорошая. В кустах чирикали воробьи, перепрыгивая с ветки на ветку. Она раскрыла принесенную с собой книгу и принялась читать ее. Проходящие мимо девушки мужчины заглядывали ей под шляпку; некоторые останавливались и садились рядом, некоторые заговаривали даже, начиная с комплиментов, но девушка не отвечала и еще более углублялась в чтение.
– «Крестцовая кость, состоящая из сросшихся позвонков, представляет широкий клин, вставленный между костями таза…» – шептали ее губы.
Рядом с ней сел белобрысый молодой человек в синем галстуке. Из-под пальто его виднелись пуговицы вицмундира. Он закурил папироску, улыбнулся прыщавым лицом и, скосив глаза, сказал:
– Такая хорошенькая девушка и себе глазки чтением портит, а между тем есть люди, которые в безумии своих чувств давно уже пронжены стрелой прямо в сердце и даже насквозь.
Ответа не последовало.
– Верно, похождением Рокамболя заинтересовались? – продолжал он. – Охота вам интересоваться любовью Альфонса к Жоржете, ежели эта самая пламенная любовь около вас и млеет в скоропалительной тоске среди летания мотыльков и терзания ада своей души… Послушайте, пройдемтесь в Летний сад, а там Амур любви перенесет нас на пароходе по волнам душистых невских струй на Крестовский.
Девушка наклонила голову и молчала, но прыщавый молодой человек не унимался:
– Прелестная незнакомка, зачем ограбили вы мое сердце, совершив кражу со взломом райского покоя души, и таитесь в коварном молчании кровожадной гиены?
И этот фортель не удался. Молодой человек начертил тросточкой на песке слово «прелесть» и, указывая на написанное, произнес:
– Чем читать фантазию вымысла поэта, прочтите лучше книгу вопля любви.
– Вы, милостивый государь, нахал! – отрезала девушка и, поднявшись с места, перешла на другую скамейку.
– Послушайте, зачем такая противоположность чувств с вашей стороны? – кричал ей вслед молодой человек. – Или, может быть, апартамент вашего сердца занят уже офицером со шпорами? В таком случае до свидания до порожнего момента. – Он встал с места и, поравнявшись с ней, спросил: – Дозвольте, впрочем, узнать, как ваше легкокрылое имечко произносится? Наверное, Евгения, Ольга или, еще лучше, Надежда? По глазам совсем надежда на необъятное блаженство любви… – прибавил он.
– Послушайте, я обращусь к защите публики и попрошу передать вас городовому! – вспыхнула девушка.
– О, как во гневе ты прекрасна! Адье, адье!
Молодой человек послал ей летучий поцелуй и пошел по дорожке сада, то и дело оглядываясь на девушку. Девушка продолжала читать:
– «Положение затылочного отверстия, непосредственно за серединою основания черепа, ясно доказывает…»
Рядом с ней плюхнулся на скамейку пожилой купец в широком пальто, в картузе и с зонтиком. Он крякнул, вынул фуляр, отер им лицо и, покосившись на девушку, улыбнулся.
– Скубентка будете? – спросил он.
Молчание.
– Али, может, гувернантка, в мамзелях служите?
Без успеха.
– Неужто мастеричка? – допытывался купец, но, не получив ответа, продолжал: – А ты, барышня, гордость-то брось, с тобой обстоятельный человек разговаривает. Солидные-то купцы, ей-ей, лучше юнкаря или писаря. Купец хлебнее, а писарь или юнкарь, что он? И вся-то цена ему – фунт красной смородины либо крыжовнику, ну а у купца потроха иные: он что твой сиг икряный.
– Послушайте, что вы ко мне пристаете?! – вскинула на него глаза девушка.
– Ошибаетесь, сударыня. Я не банный лист, чтобы приставать… – ответил купец и умолк. Через несколько времени он начал глубоко вздыхать и наконец замурлыкал себе под нос: – «Я хочу вам рассказать, рассказать, как шли девушки гулять». О-хо-хо-хо! – зевнул он. – Что, мухи, сударыня, одолевают? – спросил он, заметив, что девушка отмахивается от мух, но, не получив ответа, сказал: – Муха – уж это такая тварь, что она всюду лезет. Мне один антилерист сказывал, что у нее тыща глаз и она даже задом видит. Да… Вот мы не умудрены, чтобы затылком взирать… – ни с того ни с сего прибавил он. – Какую книжку-то читаешь? Песенник, поди? – Купец заглянул в книгу и, увидав там рисунок человеческих внутренностей, сказал: – Ну, теперь я узнал, что ты за птица! Коли про жилу и кишку читаешь – значит, скубентка будешь. Читай, читай, понабьешь башку-то хорошенько, так потом повитухой будешь. Только чтоб человечье нутро разглядывать – не женское это дело… Пойдем в Летний сад – щиколадом угощу! – отрезал он.
– Послушайте! – вскинула на него глаза девушка.
– Не щетинься, не щетинься! – остановил ее купец. – Не хочешь, и не надо. У меня же деньги целее будут. Вишь, у тебя зубки-то словно миндалины!
– Оставьте меня в покое, прошу вас.
– Да я и не трогаю, я рукам воли не даю, а насчет ласковых слов нешто это запрещено?.. Э-эх, грехи тяжкие! А что, барыня, вы вот скубенткой-то будете, так знаете: правда это мне сказывали, что потрошил раз доктор одного сапожника, и вдруг такой афронт, что в нутре у него шило и дратву с подметкой нашли?
– Умоляю вас, уйдите от меня! – просила девушка. – Старый вы человек и вдруг…
– Старые-то лучше, сударыня, надежнее. Они эту самую сверкательную коринку, что у вас на лбу на мокром месте сидит, пуще молодого ценят. Ей-богу! Ты вот свой взор пустила, а меня словно маслом…
– Нахал!
– Послушайте, это зачем же!.. Я вам конфектные слова, а вы мне в ответ купорос… Вот так барышня! Вот так брыкливая!
Девушка вскочила с места и пошла по аллее. Купец тоже встал с места и смотрел ей вслед.
– Дура! Своей собственной политики не знает. А ведь могла бы насчет карманной выгрузки свой собственный интерес сделать, ей-богу, могла бы! – пробормотал он себе под нос, махнул рукой и со вздохом направился в другую сторону.