Думала, в райцентр придётся ехать, там милиция настоящая и действенная, там цивилизация и закон, но оказалось, что и в селе пункт имеется. Ну правильно, центральная усадьба колхоза, почти тыща дворов.
– Стойте! – остановил нас дед на полпути. На лице – капельки пота. Взгляд тяжёлый, подавленный. – Не надо в милицию. Сам их найду. Здесь такого не утаишь, непременно узнаю. По-тихому разберусь. Кровью расплатятся за содеянное. А никто ничего и не узнает.
Дед – бывший мент. Милиционер то есть. Мент нехорошо говорить, хотя сейчас многие это слово употребляют. Даже по телевизору в неврастеничных и разоблачительных фильмах о правде жизни.
– Ты чего! Ты чего! – это тётя Марина в бок его тыкать взялась. Мы с ней наскоро успели познакомиться. Соседушка, через дом обитает. В Вешних Ключах недавно, откуда-то припорхала. Перелётная птица. Вдовушка. Ну и женщина дедова – определённо. – Сесть захотел? Как ты их найдёшь, так и тебя потом найдут. За убийство – вышка.
– Меня простит совецка власть! – шмыгнул носом дед и взмахнул рукой в отчаянии. – Не может не простить.
– Советская власть – за закон. Давай и мы всё по закону сделаем.
Тот молчал, Марина прихватила его за локоток. Я – за другой.
– И вправду, деда, – шепнула. – Надо по закону.
Он не сопротивлялся, а мы ласково, касаниями тихими утешая, вели его по улице.
– Стыдоба… – скрипел он зубами. – Позор… Ну думал, что доживу до такого. Что же мать с тобой не поехала? Разве можно девчонке одной в дороге?!
– Ты не вздумай девку винить, – шептала Марина. – Ты так говоришь, словно на ней стыд. Чем она провинилась, чем? Любая на её месте могла оказаться.
Дед, словно неловко стало между баб, тесно и душно, освободился от наших тёплых объятий и расправил плечи.
– Ну идёмте, идёмте! – буркнул злобно.
Вроде недолго добирались – так показалось.
– Изнасилование? – приподнялся с места лейтенантик. Младший. Ну да – одна звёздочка на красной полосе – это младший. Если не путаю. – Вы уверены?
Не сдержалась – прыснула в кулак от прилива эмоций. Поспешила тут же убрать улыбку с уст алых.
Рыжий, веснушчатый. А глаза – симпатичные. Голубые, проницательные. Детские, правда. Я бегу от детскости, стесняюсь её. Мне взрослости испить хочется – это глупость, знаю. Или, скорее, психологический комплекс. Но я своими комплексами дорожу, не то что некоторые – в них творческое сусло и заряд к движению.
Интересно, у нас могло бы с ним получиться?
– Вот, – подвиг повторить хотела, задирая подол платья. И реакция лейтенантика была интересна – пусть возбудится и проклянёт себя за мысли порочные. Но Марина, резкая такая, пригнулась и за край платья ухватилась. «Не надо, не надо», – шепнула. Пришлось подчиниться. – Всё порвали мне там. Ступить не могу. Детей уж, видимо, не придётся выносить. И это в шестнадцать!
– Шестнадцать! – воскликнул голубоглазый и веснушчатый лейтенантик. – Это серьёзно. Это предельно серьёзно. Это просто чрезвычайное происшествие. Пишите заявление! – указал он рукой на стул.
Ковыляя, села. Дед справа поддержал, тётя Марина – слева. Оба бледные, жалкие. Особенно дед. Тяжело Никите Владимировичу. Больно. Не укладывается это в его библиотеку впечатлений.
Он здесь же работал, участковым. Надо думать, в этом самом кабинетике располагался. И лейтенанта этого наверняка хорошо знает. Потому и не глядит сейчас на него. На пенсию ушёл капитаном. Были ли в его практике изнасилования?
– Игорь, – молвил дед хрипло. Глаз так и не поднимает. – Об одном лишь прошу: будь добр, сделай так, чтобы шума никакого не было. Ты же можешь, я уверен. Чтобы не терзали девку. Да и меня…
– Хорошо, – коротко кивнул тот. – Постараюсь. Хотя…
Продолжать не стал. Дед вопросов с просьбами тоже не озвучивал. Лишь вздохнул в очередной раз тяжко-претяжко. Ой, блин, жалко его!
– Уверяю вас! – торжественно заверил нас при прощании младший лейтенант милиции Игорь Кондаков, стаж работы в органах вместе со стажировкой четыре года (источник информации получен позже, не разглашается). – Уверяю вас, что это вопиющее преступление будет раскрыто! В кратчайшие сроки.
Это я домысливаю, конечно. Так пафосно он не говорил. Он лишь буркнул что-то коротко. Но смысл тот же.