– Я не спорю, согласна, – вновь улыбнулась Николаевна. – Только лунатизм проявляется простым хождением во сне, – продолжая идти по конференц-залу. – Так, по крайней мере, это слово понимает общественность. Что касается искусственного достижения, то только если человеку многократно повторять одни и те же слова. Вот только не все поддаются влиянию и могут погружаться в транс.
– Да, именно так и есть, – добавил Владиславович. – Потому на эти исследования уходит очень много времени.
– А если у вас получается. Если этот человек поддаётся влиянию, после погружения в это состояние, он преображается, у него происходит интересное физиологическое изменение. Вот за этим интересно наблюдать.
– Да, – выдохнул Владислав. – Спорить не буду. Но, найти таких сложно. Сейчас не то поколение.
– Все слишком активные и постоянно сидят в телефонах, – сказала Николаевна. – Пытаюсь бороться с этим на лекциях, но не всегда.
– Во время сеанса важно ставить уместные вопросы, – продолжил доктор. – И делать правильные установки. Требуя ответ „да“ или „нет“, от допрашиваемого, ты снижаешь нагрузку на его мозг. Так он дольше и лучше прибывает в том состоянии. Но ответы „да“ или „нет“, тебе не опишут сновидение, ты не получишь от них детальное описание сна. Потому не всегда у меня получается подробно всё записать за один или два сеанса. Порой они затягиваются.
– К каждому нужен особый подход.
– Да Аня, именно так. А ты не так проста, как кажешься, – улыбнулся Лесневский, на мгновенье, обернувшись к Анне. – Ты этим всерьез занялась?
Профессор кивнула головой.
– А почему бы и нет.
Голые стены пустого конференц-зала отчетливо отражали голоса ученых.
– А когда они были в состоянии транса, ты не просила нарисовать портреты тех людей, которых они видели?
– Нет, – немного растерявшись, ответила Черевко. – А что так можно было?
– А почему нет?
– Я как-то не подумала об этом, – замедляя ход. – Да и какие из них художники? Что они там нарисуют?
– Кто знает, не портрет, но возможно некоторые черты, которые будут узнаваться. Иногда словесного описания недостаточно или просто может не хватить времени. Рисунок лишь дополнение. Каждый рисует по-своему, но попытки можно делать. Я бы сказал, нужно!
– Ну, может я попробую.
– А я… Анна, только не отставай, – вновь обернувшись к собеседнице. – А я уже попробовал, попросил нарисовать…
– И что же? – перебила его Анна.
– Результат, – улыбнулся он. – Результат был ошеломляющим. Не идеал конечно, но ошеломляющий!
Они вошли в яркий коридор, освещенный люминесцентными лампами. По запаху можно было сразу определить, в каком направлении находится буфет. Владислав вдохнул полной грудью и только сейчас понял, насколько был голоден. В животе вновь раздалось урчание.
– Я здесь впервые, так что веди, – произнесла Черевко, ощущая буфетные ароматы. – Пахнет, как в детском садике. Фу. Что-то мне это не нравится, – опять принюхиваясь. – Фу, так это не еда.
– Краска! – указывая в сторону какой-то закрытой двери. – А может клей.
– Всё равно не приятный запах.
И они продолжили путь.
– Ты знаешь, Анна, конечно, художники из них не очень хорошие получились, однако общие черты были схожи с некоторыми студентами из моего университета. Их я также подверг гипермнезии.
– Ты – жестокий человек, – усмехнулась профессор.
– Ой, и не говори, – улыбаясь, Лесневский бросил на неё взгляд. – Кстати, все эксперименты оплачивались из моего личного кармана.
– Да, затратное дело. Кстати, про рисунки, ты вообще не рассказывал об этом, когда выступал.
– Анна, а я и не смог бы это показать. Мой настоящий доклад отправили не тем рейсом. Я остался без материалов, потому сменил тему и стал импровизировать. Я вообще не должен был выступать с докладом о снах. Хотя мог упомянуть о них, но не стал и ладно.
– Выступление было на хорошем уровне. Импровизируешь ты хорошо! Зал оценил. Единственно, что я понять не могу, тема-то интересная и сильно выделялась из того океана скукоты, почему ни у кого не было вопросов к тебе? Почему только меня это заинтересовало? Боже, какие они скучные.
– Ты мне льстишь, – засмеялся доктор. – Что до экспериментов, так я об этом уже говорил с профессором Гибитцем, месяца три или четыре назад. Скорее всего, уже полгода прошло, я не помню. Была зима, да точно, полгода. Но он меня и слушать не стал, вечно был занят работой. И постоянно говорил: „эта тема не актуальна“. Пришлось работать в востребованном направлении. Все темы, актуальные для доклада, вывешены на официальном сайте. Но те, кто их составляли, понятия не имели, насколько это всё скучно и… – он сделал паузу. – Ладно, не буду критиковать. А вообще я выступал, лишь потому, что меня уговорил Альфред. А так вообще не было желания туда лесть.
– Потому ты так ловко отыгрался на номинантах.
– Ага! – засмеялся доктор. – Взбесили, волки!
Мимо пробежал заросший черный пудель, с синим ошейником. Следом волочился поводок, шурша о кафельный пол.
– Не знала, что сюда собак пускают.
– Это собака Альфреда, – качая головой. – Опять сбежала, – сквозь улыбку. – Анна, твой случай плюс мой, возможно, позволит достигнуть больших результатов. Эти рисунки, это невероятно! Надо будет ему ещё раз всё показать и рассказать. И на этот раз я буду не один. Конечно то, что студенты нарисовали друг друга, само по себе ничего не доказывает. И рассказ о подопытных, находившихся в состоянии транса, не получился убедительным в прошлый раз. На чём, кстати, и акцентировал Альфред, – говорил удручённо Владислав. – „Просто им приснилось то, что они уже видели при жизни“, – произнес он уже низким голосом, продолжая цитировать Альфреда. – Так, что профессор Гибитц не просто отмахнулся, он поддержал меня, потому как посчитал мои исследования глупостью. Он тогда сказал забыть об этом. Ведь мой рассказ был неубедителен для него. Потом я переключился на другую тему. Ладно! – тяжело выдыхая. – Может и хорошо, что всё так случилось!