– Не бойся, Бог с тобой. Говори, – вновь вздохнул священнослужитель. – Я понимаю, это сложно. Сложно признаться в собственных грехах. Но, или ты это сделаешь и очистишь себя, или останешься при них. Только знай, что мы все ходим под ним, и неизвестно, кто уйдёт сегодня или завтра. Для этого следует всегда держать душу чистой и незапятнанной.
– Я загубил много людей и скоро ещё больше людей будет загублено, – прикусив нижнюю губу, выдавливал из себя хмурый брюнет. – Нет, это был не я, не я, – будто иным голосом, другой интонацией, уже на гране, что есть сил. Это сделали они!
Глаза незнакомца от напряжения стали красными. И вновь по щеке пробежала слеза.
– От твоих рук иль помыслов, сын мой?
– Падре, я не могу остановиться, – голос его был очень уставшим и по-прежнему дрожал. – Я чувствую потоки, которыми невозможно управлять. Что-то, что управляет мной, оно берет верх! И заставляет, заставляет меня это делать, – сдувая капли пота с губ. – Да… – покашливая. – Да! Будь они прокляты! Твари!
– О, Господь! Что именно ты содеял? – продолжал спрашивать священнослужитель, но на этот раз голос его звучал более убедительно, и все так же монотонно. – Поведай и покайся мне о содеянном. И Господь простит тебя, ибо ты, как и все мы – дети Божьи.
Хмурый брюнет схватился за лицо и приоткрыл рот, напрягая мускулы лица. Он будто хотел прокричать, но так и не обронил ни единого звука. Челюсть сомкнулась, скалясь во весь рот, он закатил глаза. Ещё мгновенье, и гражданин расслабил лицо. По лицу опять пробежали слезы.
– Это не я, – напрягая лицо, стал говорить брюнет. – Это они решают за меня. Будь они прокляты!
– Кто? Кто решает за тебя?
– Боюсь за эти слова, они меня покарают. Ох, будь оно всё неладным! Я даже опорожниться не могу без их дозволения.
– О ком ты говоришь? Кто, эти они?
– Злые люди иногда отпускают меня. Я наивный дурак, думаю, что меня отпустили, как вдруг выясняется, что нет. Что у меня есть цель и её нужно выполнить.
– Что за злые люди?
– Да, какая разница. Я не смогу Вам сказать, они не дадут. Просто знайте, святой отец, они злые! И тогда я могу помечтать. Посмотреть в окно. Боже, как я люблю дождь, – в голосе брюнета чувствовалось спокойствие и безмятежность, которое резко пришло на смену его странным речам.
Морель начинал подозревать, что ведёт разговор с сумасшедшим. Но это не останавливало его. Он хотел помочь.
– Ты очень странно говоришь. Ты в порядке, сын мой?
– Святой отец, я люблю смотреть в окно, когда идет дождь. И пускай окно выходит на кирпичную стену, я вижу эти капли. Я иногда мечтаю стать каплей и убежать прочь. В тот момент у меня вновь есть сила воли. Я свободен и в тот момент могу что-то сделать, – улыбался мужчина. – Вы знаете, что такое свобода?
– Сын мой, мы же говорим о грехах.
– Да, святой отец! Именно о них. Вы правы. Просто мне так обидно. Я считал, что меня выбрали для важной миссии. Мне с детства говорили, что я особенный, что я избран для великой цели. А недавно, они сказали, что рука мне ни к чему, – по щеке пробежала слеза. – Её нужно отрезать! И я согласился. Я даже не раздумывал, я дал своё согласие.
– Мой Бог!
– А потом сказали – „терпи“, пока лезвие кромсала мои сухожилия и кости.
– Без анестезии, что ли?
– Без неё, я ведь избранный. Я отдал им руку. Я просто взял и согласился.
– Господи, кто это с тобой так?
– Святой отец, так Вы знаете, что такое свобода? Что такое настоящая свобода?
– Ну, скажи мне, думаю, ты знаешь больше меня.
– Свободен ты только тогда, когда мертв!
– Бог мой, о чем ты?
– ЭТО ТАЙНА! – прокричал хмурый, но уже совершенно с другой интонацией, в его голосе звучала улыбка. – Я не в силах делать это, – дрожащим голосом. – Отпустите мне грехи за то, что я сделаю. А это грех, я знаю это.
– Так не делай этого!
– Я каюсь, но я не могу это остановить! – смотря на пистолет в своей руке. – Ибо ещё больше людей будет загублено. Но я не мо… мо… мо… – стал он заикаться. – Простите меня! – тяжело выдыхая. – Простите меня. Простите мои грехи. Я к этому долго шёл, я принял решение. Я всё взвесил!
– За что, сын мой? – спросил преподобный. – Как я могу отпустить грехи за то, что ты собираешься сделать. Это не отпущение грехов, это благословение на преступное деяние. Я не могу, я не вправе такое делать. Индульгенция тебе не игрушка. Покайся, сын мой. Отстранись от греха и ступай с миром. Бог любит тебя и прощает тебя. Не стоит делать того, что ты собираешься сделать, нарушая каноны. Ты сам сказал: „Это грех“! Сын мой, не стоит…
– ХВАТИТ! – перебил голос исповедующегося человека. – Как ты не понимаешь, я жертва! Я сам над собой совершу суд! Я жертва и я палач! Вы не представляете, что происходит в мире, – тяжело вздыхая. – Ваша вера в Бога лишь уловка для глупцов. Вы скрываете свою сущность за маской проповедника, – и вновь его голос был спокойным. – Чёрт! – с дрожью на выдохе. – Но миром правят… – он вновь сделал паузу, лишь тяжелое дыхание продолжала его мысли. – Да, к чёрту всё это! Наверно мне стоит поговорить с другим человеком.
– Позволишь мне отреагировать на твои слова?
– Ну?
– Не богохульствуй! Вот что я могу тебе сказать.
– Может Вы и правы, святой отец. И всё, что я говорю, не имеет значения. Это лишь фарс, хохма. Но это лишь для Вас, потому как Вы не были сиротой, не росли в приюте и… – он вновь сделал паузу. Во мне куча блоков и я не всё могу говорить. Как я не могу говорить об этом, так и я не могу сопротивляться их воле.
– Тебя насиловали? Да? Об этом ты хочешь поговорить? Не бойся здесь нет ничего зазорного. Давай поговорим об этом.
– Ох, нет, что Вы, святой отец. Они не настолько больные. Они рассудительные, взвешенные и вдумчивые. Я не понимаю, почему я сейчас могу Вам столько рассказать. Странно. Наверно они сейчас просто не контролируют меня. Может спят?
– Кто спит?
– Не важно. Хотя, лучше бы они всё время спали, твари! Святой отец, так вы отпустите мне грехи? Я пока могу бороться, сопротивляться, могу это сделать. Но я боюсь попасть в Ад! Я должен уйти чистым!