– Кто вас послал? – я сел на какой-то ящик и разглядывал пленников.
Выглядели они жалко со своими пожеванными псом конечностями. Тот, что в штормовке – худосочный и желчный, зыркает, будто прожечь глазами меня хочет. Второй габаритов совсем не маленьких. Морда кирпичом, но тупая, что валенок с заплатками.
Если бы не их обозленный и забитый вид и не синева наколок на запястьях и пальцах, то можно было запросто их принять за обычных мужиков-работяг. Молчат. Сопят. Только прокушенные руки к себе прижимают.
– Ладно… – хмыкнул я. – Тогда, может, пёс вас разговорит?
Я кивнул на Мухтара. Тот не сводил с поверженных взгляда полного охотничьего азарта, вся его стойка кричала: «только дай отмашку, хозяин, уж я-то с ними поиграю в кошки-мышки».
– Не по закону, мусор, задержанных псиной травить, – пробурчал тот, что в штормовке.
Ему досталось больше всего – прокушены правая рука и левая лодыжка. Штанина и рукав пропитались кровью.
– По закону, значит, хотите? Ладно… А вы знаете, что поправка новая вышла в кодекс уголовно-процессуальный?
– Нам на твои поправки насрать, – пробурчал здоровяк. – Вези уже в КПЗ, ни х*ра мы тебе не скажем, ментяра!..
– Так поправочка эта как раз для таких как вы… – с серьезным и невозмутимым видом проговорил я. – У меня даже с собой выписка имеется, вот…
Я достал из кармана листочек Пистона с картой, но при тусклом свете бандитам не видно, что это. Писульку вполне можно было принять за некий документ.
С важным видом я уперся взглядом в бумажку и стал зачитывать вслух несуществующий текст, не забывая бегать глазами по воображаемым строкам. Мол, Указом Президиума Верховного совета РСФСР от первого июня 1978-го года внесены поправки в УПК РСФСР в части, касающейся статьи 191-2 Уголовного кодекса «Посягательство на жизнь работника милиции». А именно, с июня сего года приказано установить наказание за деяние при отягчающих обстоятельствах, когда преступление совершено группой лиц – в виде смертной казни. В исключительных случаях, когда доставление задержанных лиц в орган милиции представляет угрозу для жизни сотрудника либо он не имеет возможности доставлять задержанных, сотруднику милиции разрешается применять крайнюю меру наказания – расстрел на месте.
– Мне с вами возиться не с руки, – спокойно проговорил я. – Буду вас расстреливать, закон на моей стороне.
– Ха! Брешешь, мент! – воскликнул щуплый. – Берега попутал? Без суда и следствия? Не верю!
– А я этой бумажке верю, – я бережно свернул листочек и убрал в карман. А потом повернулся к Пистону и скомандовал. – Задержанный, встать к стене!
Алкаш на трясущихся и подгибающихся ногах, хромая, сделал два шага и встал у стеллажа рядом с каким-то тряпьем и порыжевшим ватным матрацем. Зажмурился, что аж уши в стороны повернулись.
– В соответствии с указом Верховного совета РСФСР, вы, гражданин Пистонов, будете расстреляны.
Гаврик сглотнул, но глаз не открыл. Я невозмутимо навел пистолет на его трясущуюся тушку и нажал на спуск.
Бах! – выстрел в гараже прогремел слишком оглушительно, даже у меня от звукового удара по перепонкам чуть ноги не подкосились. А Пистон так вообще упал замертво. Как и договаривались. Ему и притворяться особо не пришлось, настолько он был напуган, что рад был грохнуться даже и о бетонный пол. Все же не до конца был уверен, что я мимо него, возле уха пулю пущу в матрац, а не ему в лоб. Чувствовал свой косяк передо мной, а в силу юридической и элементарной социальной неграмотности, кажется, даже поверил в Указ Президиума.
Пистон лежал дохлой тушкой и не шевелился, даже дышать перестал на всякий случай, чтобы я не передумал и взаправду его не пришил, для достоверности. Молодец, Зарыбинский Оскар я бы ему вручил, жаль, нет такой награды.
После представления с расстрелом мужики стали гораздо сговорчивее, причитали и молили о пощаде. Разве что ноги не ползли целовать.
Сломались урки… Да какие они урки? Я же разглядел наколки уже потом – не настоящие они воровские, а так, для понтов в СИЗО набитые, сявки это, а не бандиты. Труханули они знатно – ну и выложили все как на духу.
– Не стреляй, начальник, – заикались оба в голос. – Все скажем, только не стреляй. Под протокол расскажем. Мы в гараже выпивали давеча. Пришел к нам хмырь один в квелых очочках, челка набок, как у Гитлера, зализана, только что усов таких паршивеньких нет. Но взгляд точно как у фашиста – твердый, колкий такой и с лисьей хитрецой, будто тебя насквозь видит. Есть, говорит, мужики, работка для вас непыльная, плачу тыщу. И машет этот прилизанный такой пачкой денег, а мы в жизни таких барышей в руках не держали. Сделать-то нужно плевое дельце – отмудохать одного паренька в гараже. Придет он тогда-то и тогда-то. А мы ему – да запросто, не мокруха же! Да, говорит, без убийств. Так, ребра пересчитать да нос свернуть. Но он, говорит, ментяра.
– Я вижу, вы не испугались? – подковырнул я их.
Они на минуту замолкли.
– А… мы ему заявили, что это еще и лучше даже, ментов мы не шибко жалуем, – выговорил первый. – Прости, начальник. Но ты сам сказал правду говорить. Вот и согласились мы сдуру. А кто он такой и где его искать, не ведаем. Вот хоть расстреливай, больше ничего сказать не можем.
– Гараж чей? – хмуро спросил я.
– Так это Игнатича. Дедок, наш сосед по гаражу. Он пальцы отморозил по пьяни, и теперь сюда не ходок. Дома выпивает. Да он не знает ничего! Мы у него ключи сперли втихаря и копию в Доме Быта заказали. Все рассчитано было, что один ты придешь, а оно вон как получилось. Не злись, начальник, мы тебя мочить не собирались. Так, зубы пересчитать да бока помять.
– Деньги где? – хмуро спросил я.
– Вот… – вытащил из кармана щуплый тонкую пачку соток.
– Денежные средства, нажитые преступным путем, подлежат изъятию, – грозно проговорил я, пересчитывая купюры (ни у кого, естественно, не возникло возражений). – Тут стольника не хватает. Куда дели?
– Прости, командир, на нужды… – проблеял щуплый. – Нам бы в больничку… А? Кровью изойдем… Зверь у тебя, а не собака.
На Мухтара они старались не смотреть, зато он всё ещё не сводил с них взгляда.
Я прикинул, что с ними дальше делать… Вызывать опергруппу и оформлять, как покушение на сотрудника? Оно, конечно, можно, только вот терпилой я никогда не был и быть им не собираюсь. Это же мне что? Заяву придется катать прокурорскому, мол, напали… Тьфу.
И потом… Если Интеллигент в этом замешан, то и Антошенька в курсах. А я не хочу, чтобы он знал, что на хвост я ему уже сел. Пусть думает, что ничего не знаю. Стало быть, дельце с несостоявшимся моим избиением лучше затихарить пока. Ну и финт с расстрелом, так-то, тоже не вполне законный. Я, конечно, отбрехаюсь, мол, привиделось товарищам со страху, но ко мне вопросы могут возникнуть, а я на испытательном, мать его в пассатижи, сроке. Патроны проверят, пистолет тоже. Патрончики запасные я у птички-кадровички взял, она меня не сдаст, а вот копоть и нагар в пистолете надо срочно почистить. Да и легко пробить, получал я оружие в этот вечер или нет. Баночкин расскажет, что действительно получал, да и запись в журнале выдачи табельного имеется с моей подписью. А это уже так себе, хреново.
В общем, будем пока на темной стороне Луны играть. Но это не значит, что я сейчас должен на все четыре стороны их отпустить. На пятнадцать суток их оформлю. По хулиганке… Напишу в рапорте, что матюгались ночью на улице, граждан посылали. За такое легко административный срок отхватить. Еще и с судьей поговорю. Чтобы все пятнадцать, а не семь там или десять припаяла. Посидят, подумают, и я пока подумаю.
Я снова глянул на них. Крови было немало, а покусанных за решётку не засунешь – не возьмут в КПЗ. В травмпункт их тащить? Ну их на хрен. Привезу в дежурку, попрошу помочь оформить административный материал дежурного участкового. Фельдшера из медвытрезвителя позову, перевяжет их, с дежуркой договорюсь, чтобы раненных в клетку приняли. Думаю, срастется. Надо только наряд вызвать, а пока они пускай в гараже посидят.
Я выволок на улицу “бездыханное тело” Пистона и закрыл гараж изъятым ключом.
– А со мной что будешь делать, начальник? – пролепетал тот, будто смирившись судьбой.
Он поднялся и продолжал усиленно хромать, изображая жертву репрессий.
– Живи пока… Если Интеллигент к тебе наведается, дашь знать. Обманешь – грохну… Ну или Мухтарке скормлю.
– Уж лучше пуля, – Пистона передернуло.
– Незаконные активы сдай.
– Чего?
– Бабки гони! Которые тебе Интеллигент за предательство заплатил.
– А-а… эти? Да-да, конечно, конечно. Сейчас, сейчас, – стал он вдруг разговаривать двойными словами.
– И портсигар покажи.
– На… – безропотно протянул Пистон золотистый предмет и деньги.
– Врешь ведь, что безделица бутафорная! – уколол я гаврика взглядом. – Где взял, говори! В глаза смотри!
Тот опустил взгляд.
– Интеллигент дал… Тоже в награду…
– Вот как? Пятьсот рябчиков и золоченый портсигар?
– Ну да…
– Шибко он хотел меня сюда заманить… Портсигар я тоже изымаю. Как вещественное доказательство преступного сговора.
Не знаю, зачем я его забрал, но чуйка подсказывала, что он мне может пригодиться. Не в плане материального обогащения, он явно ворованный, причем импортный, и барыжить ворованным барахлом я не собирался, использовать по назначению – тоже. В этой эпохе я не курю, и лучше не начинать. Но глаз зацепился за вещицу, что-то в ней было не так. Но что? Вот я и забрал его, чтобы разобраться попозже, не сей момент. Сегодня был очень насыщенный вечер. Который уже перерос в ночь.
Однако, знатную ловушку устроил на меня Интеллигент. Теперь все больше убеждаюсь, что дело не в обычных карманных кражах, за которые он печется и которые прикрывал Трубецкой. А в чём тогда? Хрен разберет, я потянул за ниточку клубок порока, но пока не распутал. Тут явно что-то большее, чем щипачество в провинциальном городке. Вот выдумал я версию с подготовкой карманников к грядущей Олимпиаде… а что если угадал? Или тут что-то еще, не менее глобальное? Нужно быть поосторожнее.
Пистон ухромал в ночь, а мы с Мухтаром подошли к кустам за гаражами. Я тихо свистнул. Кусты зашуршали и раздвинулись. Оттуда вылез Серый.
– Сан Саныч! Я слышал крики и выстрелы! Но не вылез, как ты и велел!
Глаза у него были огромные от удивления и восторга, аж в темноте видно.
– Молодец, – потрепал я его по голове. На этот раз парнишка не пытался увильнуть от руки.
– Ты поймал его?
– Он слишком умён, чтобы подставляться. Но тем интереснее будет охота. Спасибо, что был проводником Мухтара и ждал команды.
– Ага! Ты как крикнул: «ко мне!», Мухтар ка-ак дернул, и я сразу его отпустил. Он как ракета полетел…
– Мухтар у нас молодец, завтра ему купим нормальной говядины, а не обрезь. Пошли, провожу тебя домой.
– Да не надо меня провожать. Я что, маленький?
– А я все равно провожу. Хочешь, бери поводок Мухтара.
– Давай…
Ночка выдалась почти бессонная. Проводив Серого, я вернулся к гаражу, вызвал наряд и провозился с этими горе-бандитами еще не один час. Но в КПЗ их все-таки засунул. Пока – до утра, а там их собирались к судье дежурному везти для получения законных пятнадцати суток.
С материалом на них тоже не все так просто оказалось, там надо было, чтобы граждане подтвердили их матерно-хулиганские действия и разнузданное поведение на людях, так еще и понятые нужны были. Но участковый оказался свой мужик. На этот случай у него, как оказалось, всегда были «карманные понятые». Он мало того, что знал их данные, он пошёл дальше и умел за них расписываться. Я смотрел и диву давался.
Совершенно спокойно он сделал за них все бумагомартельные дела и заверил, что понятые эти – люди проверенные, ночью их подними и спроси, подтвердят, что подписывали протокол. Вот как дела делаются. Я задумался. С одной стороны – фальсификация, с другой стороны, без таких вот незаменимых понятых иногда невозможно прижать к ногтю отморозков. А в свидетели пошли двое дружинников, что околачивались в отделе, они тоже кого-то только что доставили.
Это оказались старые знакомые – те самые, что вещи мои на пляже искали в момент моего попадания и потом доставили меня в ГОВД к Кулебякину, когда я еще не знал, что он мой начальник, и хотел через ментовку с новой личностью своей определиться. Удивлению дружинников не было предела, когда они увидели, как я распоряжался участковым и рулил действом по водворению двух задержанных в КПЗ.
Вызванная мной из трезвяка фельдшер их перевязала, благо кости у жуликов оказались целыми, Мухтарка кусал со знанием дела, запросто мог травмы поболее оставить, но чуял, что не надо. Или, быть может, обучен так был – не знаю…
В общем, после всей этой административно-протокольной возни время уже стукнуло четыре утра. В общагу пришлось долбиться. Оно и понятно – избушка запиралась на клюшку в одиннадцать ночи. Разбудил я недовольную Василину Егоровну.
Та грозилась милицию вызвать спросонья, но, увидев меня, перепачканного кровью, заохала и схватилась за сердце.
– Морозов?! Кошки-матрёшки! Что с тобой?
– Ерунда, – улыбнулся я. – Бандитская пуля.
– Скорую вызвать?
– Не переживайте, это не моя кровь…
– Ну, Морозов!.. – выдохнула коменда. – Совсем мужиком стал… Ты ли это?
– Я, я, Василина Егоровна, а кто же еще? Не инопланетяне же!
– А вот не скажи! У меня подруга дочке книжку достала детскую. Так там про космических пиратов написано, – начала вещать коменда.
В СССР было принято пересказывать друг другу книжки, хороших изданий на всех их не хватало.
– Так вот, – продолжала Василина Егоровна. – Она рассказывала, что космические пираты могут принимать облик любого человека.
– Дайте угадаю… А зовут их Крыс и Весельчак У? – прищурился я.
– А ты откуда знаешь? Кошки-матрёшки! Книжка в тираж даже еще массовый не вышла, ей по блату прислали пробники.
– Я же и есть пират… – многозначительно кивнул я. – Космический.
– Ой! Да иди ты! – отмахнулась женщина. – Умойся хоть, а то страшный, как мой бывший с похмелья.
– Вы и замужем успели побывать?
– Скажешь тоже, замужем… одно название. Ни свадьбы, ни колец, ни жизни… Прям верно заметил – «побывать».
Будильник разбудил меня ближе к обеду. Я его завел на попозже. Дребезжал, как никогда громко. Видно, паразит, за утро сил набрался.
Несмотря на то, что продрых я долго, чувствовал себя немного разбитым. Рёбра ломило. Опять утреннюю тренировку пропущу. Да и не утро уже вовсе. Ничего, наверстаю позже. Вся жизнь впереди…
Вчерашняя ночь показала, что лейтенант Морозов в физическом плане – уже совсем далеко не рохля.
Снова я подумал, что надо гири прикупить, все некогда забежать в спорттовары. Или, может, вообще в секцию какую пойти? А что? Сейчас, кстати, всякие каратэ в почете. Их пока в СССР не запретили еще, все впереди, и секции цветут буйным цветом. Но этот вид единоборств меня не особо впечатляет. Стойка, будто на шпагат хочешь встать, и удары из-под ребер, а морда в это время, получается, открыта всегда. Ерунда какая-то. Уж лучше на бокс или на борьбу пойти.
Приняв контрастный душ, я словил желанный бодряк. Наспех позавтракал, а точнее, уже пообедал холодной жареной колбасой, которой заботливо оставил мне целых полсковороды Нурик. Запил все кефиром (чаёвничать некогда) и помчался в отдел.
Мухтар встретил меня с видом довольным, но совсем не голодным. Не прыгал на сетку и не подталкивал к калитке пустую миску.
Отлично! Кто-то его догадался-таки покормить. Я, конечно, сказал дежурному, чтобы он все организовал с утра по кормежке, но в этот раз был не Баночкин, и на него надежды не было. Еще сказал, чтобы тот передал Кулебякину, что меня с утра не будет по причине того, что ночью работал.
Но судя по тому, что начальник свесился из окошка, едва увидев меня возле вольера, и, главное, курит и пристально смотрит, то получается, что дежурный и про это забыл. Но Мухтара кто-то покормил. Рожа довольная и сытая. Или крови вчера напился? Вампир… Ха.
– Морозов! – наконец, окликнул меня из окна начальник. – Ты где ходишь? Это ты только сейчас на работу соизволил явиться?
– Работал ночью, Петр Петрович, зайду, доложу.
– Ладно, – отмахнулся тот. – Предупреждай в следующий раз.
И убрался из окошка, ловко пульнув окурок в бурьян у забора.
Я подошел к своему строению, увидел, что дверь не заперта. Рука почему-то сама нащупала то место на поясе, где должна была висеть кобура. Никогда не было такой привычки, а сейчас вот здрасьте.
Но пистолета, естественно, не было, я его сдал еще ночью. Он у меня был не на постоянном ношении, хотя в свете последних событий, думаю, надо бы разрешение выбить на постоянку. Но там тоже заморочек много, сейф нужен. А я в общаге живу. Да и на испытательном – нет, нет, не дадут.
Постоял, подумал, кто там ко мне вломился, потом понял, что, наверное, свои – среди бела дня враги в ментовку не придут.
Дернул дверь и вошел…