Наши дни
Все было очень плохо. Хуже некуда. Город за окнами стремительно редел, бежевые соты новостроек сменялись красноватыми хрущевскими пятиэтажками, пятиэтажки – сталинками, сталинки – приземистыми купеческими домами, словно время шло вспять. Остались позади и эти окраинные деревянные дома, по бокам трассы раскинулась степь с редкими вкраплениями цивилизации. Вот мелькнула какая-то будка, вот мерно гудящие высоковольтные столбы и под ними огороды, огражденные кустарным заборчиком. Сгорбленная бабулька бредет за пасущимися козами. В голубом небе ни облачка, и пахнет пылью и гудроном. Асфальтная нить вьется по степи, дальше, дальше, дальше от цивилизации.
Саша поерзала на заднем сиденье автомобиля. Она заранее знала, что их новое жилье находится у черта на куличках, но рассчитывала, что кулички все же располагаются в черте города.
«Нам повезло, что у нас вообще есть жилье», – напомнила она себе.
Из магнитолы бренчал шансон, в наушниках мурлыкал Илья Лагутенко. Призывал утечь – сквозь резиновый коврик папиной «мазды» на горячее дорожное полотно.
Мама поймала в зеркале Сашин взгляд и ободряюще улыбнулась. За весну и июнь мама похудела и выглядела старше своих сорока двух. Лицо осунулось, под глазами набрякли мешки.
«Я должна быть взрослой», – сказала себе Саша. И улыбнулась в ответ, мол, ничего, переживем.
Главное, у них будет крыша над головой. Своя, не съемная жилплощадь. Больше не надо ютиться по общагам, просыпаться, смаргивая кошмары, в которых они с мамой бомжи, попрошайничают на вокзале. Мама крутит ручку шарманки, выдавливая заунывную мелодию, Саша пляшет, как обученная обезьянка…
Подайте, Христа ради, червонец золотой.
У обочины стелились заросли розоватого качима, торчали кустики фиолетовых, припавших пылью гиацинтов. Над соцветиями порхали пестрые бабочки. Пощипывал травку на пригорке черный козленок.
«А вокруг ни людей, ни машин», – вспомнилось из какой-то песни.
Папа насвистывал себе под нос, излишне бодро, фальшиво, от его напускного энтузиазма становилось еще тяжелее. Папа, напротив, помолодел, сбрил бороду, скинул лишний вес. Ему-то что, высадит их в поле, вышвырнет чемоданы из багажника, ну пока, доченька, пока, Танюшка. И помчит обратно в нормальную жизнь.
Ксеня прислала сообщение: «добрались?»
«Почти», – самонадеянно напечатала она.
– Скоро? – спросила, вытаскивая наушник.
– Вот-вот, солнышко.
Саша покосилась на времянку, утонувшую в сорняке.
Квартиру приобрели без ее участия: воспользовались моментом, – шептал внутренний голос. Она дала своим громким внутренним голосам имена. Их было двое, советчиков, вечных спорщиков. Та, что «должна быть взрослой», самостоятельной, правильной – Александра Вадимовна, пай-девочка, няша. И вторая, вопрошающая, почему Сашиным мнением никто не поинтересовался, – Шура, с ударением на «а», как у беззубого певца из девяностых.
На больничном Саша прочла «Доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона, и роман привел ее в восторг. Она обожала мрачные истории: По, Уайльда, Шелли…
В мае Саше вырезали аппендикс, пока она валялась на койке, мама подписывала документы. Вчера папины друзья перевезли в новую квартиру мебель и вещи. Саша ехала на готовенькое. Другого выбора не было.
«За те деньги, – сказала Александра Вадимовна, поправляя условное пенсне, – мы не купили бы и собачью будку в центре».
Но универ, но Ксеня, но школьные подружки…
– А давайте по мороженому! – предложил папа.
– С удовольствием, – опередила ее мама.
«Как обычно».
«Мазда» припарковалась у прилепившейся к трассе закусочной. Островок посреди зеленого океана, выцветшая надпись «Водопой». Под красными зонтами с рекламой пива – колченогие пластиковые столы. Летняя площадка отделена низкой каменной оградой и подперта вязами.
Саша выбралась из салона. Под кедами захрустел гравий. Голые плечи обдал теплый ветерок, заиграл в коротких каштановых волосах. Она повертелась, надеясь увидеть его – свой дом. За косматым, в васильках и нивянике, холмом возвышались девятиэтажки. Кучка панельных зданий на выселках.
– Не так и далеко, – сказал папа, кивая в сторону микрорайона.
Пятьдесят минут от Ксени, – вздрогнула Саша. А от университета сколько? Час двадцать? Полтора часа?
«Мумий Тролль» пел о девочке, которую предали, да еще и тарелкой кинули напоследок.
Стрелки часов подползали к двенадцати, и жара стояла невыносимая.
– Ты какое будешь? – спросила мама.
– Я не голодная.
– Всем по фисташковому! – вклинился папа. – И без никаких!
Родители пошли к закусочной, а Саша села за столик. Солнцезащитные очки, крепящиеся дужкой к вороту ее топика, отбрасывали яркие блики. Зайчики метались по площадке, словно паниковали: куда их привезли? Где кинотеатры, «МакДак», где суши-бары и караоке?
Отчаянно захотелось курить, и она уставилась в банку из-под какао, полную окурков.
Череда несчастий, свалившаяся на них с мамой осенью, черной полосой протянулась в этот год. Выбила почву из-под ног, выкинула с насиженных мест.
Смерть дяди Альберта и бабушки Зои, появление гнусной пучеглазой ведьмы, которая отобрала у них дом.
От мысли о мерзкой тетке засосало под ложечкой. Она вообразила, как сейчас хозяйничают в ее спальне толстогубые близнецы, чертова родня дяди Альберта, не имевшая никаких прав на их недвижимость.
«Гады», – пробормотала она.
Защебетали птицы в кронах, беспечные, равнодушные к горю семнадцатилетней девушки.
Судьбе было мало смертей и позорного выселения, мало истрепанных нервов. Бог заглянул за ширму раздевалки и хмыкнул: «Ты чем занимаешься, Алексина? Выбираешь наряд на последний звонок? Так вот тебе операция вместо звонка, вот тебе больничная пижама вместо платья и ленты».
Чудо, что она вообще поступила в вуз с такой удачей…
По шоссе прокатил грузовик. Вышли из закусочной родители, папа подал маме руку. Пародия на семью. Словно все хорошо, словно они не развелись семь лет назад. Словно папу не ждет дома другая жена, другая дочь…
А их – не ждет вшивая комнатушка на задворках. Единственное, что они заслужили.
Родители сели напротив, папа закурил, сбивая пепел в банку.
Как они могут так запросто общаться после расставания? Помогать с переездом, созваниваться?
Саша представила, что через семь лет она будет как ни в чем не бывало болтать с Лешей, своим бывшим парнем.
– У вас тут зоопарк рядышком, – сказал папа.
«Ага, Ксеня обзавидуется», – выразила скепсис Шура.
– И электрички ходят.
Вышла блондинка с симпатичным загорелым лицом. На подносе – три креманки, щедрые зеленоватые шары присыпаны шоколадной стружкой. Она поставила поднос на свободный стул, протерла столик клиентов.
Папа исподтишка рассматривал внушительные груди официантки, качающиеся под льняной рубашкой.
Блондинка распределила десерт между посетителями, подмигнула Саше:
– Лучшее мороженое в городе. Мигом поднимает настроение.
– А это еще город? – не сдержалась девушка.
Мама посмотрела на нее осуждающе.
– А как же, – не уловила подвох официантка. – Когда-то он здесь начинался.
Вокруг столиков, вязов, вокруг папы и мамы простиралась июльская степь. И лишь скопище домов за холмом походило на что-то вроде города, его филиала.
– Водопой – так раньше весь наш район назывался. А до этого, в семнадцатом веке, – поселение. Тут речка была, Змийка, сейчас она севернее течет…
Саша ковырнула ложкой свой шарик. В одном ухе напевал, тщетно успокаивал Лагутенко.
– А в зоопарке львы есть? – спросила мама. Не для себя, для приунывшей дочери.
– Нет, – усмехнулась официантка. – Это не зоопарк, а так – ферма. Но там парочка волков имеется. И лошадки. Любишь лошадок, милая?
– Кто же их не любит.
– Пойдем кататься, – сказала мама.
Мама работала медсестрой и все выходные спала как убитая. Вытащить ее куда-то было практически невозможно.
Но Саша помнила и светлые времена, когда они с мамой и дядей Альбертом навещали парк, кормили уток, плавали на катамаранах…
– Ну, – папа поднял креманку, как фужер вина, – за ваше новоселье.
Они чокнулись.
«Две комнаты, – подумала Саша, облизывая сладкую и холодную ложку. – Не так и плохо».
Мороженое действительно улучшило настроение. Они доели свои порции, запили минералкой.
Официантка вышла на парковку и помахала дружной семейке Алексиных.
Трасса огибала холм, теперь пригнувшаяся Саша видела весь микрорайон, компактный степной оазис. Дома были совсем новенькие, не те трущобы, которые рисовало ее разгулявшееся воображение. Кремовые фасады, сверкающие на солнышке окна, грибница спутниковых антенн.
– Микрорайон Речной, – сказала мама.
Высотки напоминали дома из кукольного мультфильма про Барби, который Саша смотрела в детстве. Аккуратные, комфортабельные.
«А ты боялась», – выдохнула она.
Да, придется просыпаться пораньше, чтобы добираться на пары, но до лекций полтора месяца.
Собственная квартира – они же мечтали об этом с тех пор, как Гильдеревы выперли их из дома дяди Альберта…
Район отсекала от трассы мелкая речушка, заросшая рогозом и осокой. Серебристый шнурок воды едва просматривался за джунглями. В воздухе клубились тучи мошкары.
– Купим средство от комаров, – сказала мама.
Отец, уже изучивший местность, свернул к короткому автомобильному мостку, чьи толстые, как отекшие старушечьи ноги, опоры вонзались в мелководье. Течение было вялым, река – Змийка – заболоченной.
«Мазда» съехала на щебневку, пошла зигзагами.
Проплыли гаражи, какая-то башенка из рыжего кирпичика, свежеокрашенные турники. По футбольному полю гоняла, упиваясь каникулами, пацанва.
Высотки – Саша насчитала восемь штук – образовывали кольцо с заведениями первой необходимости на нижних этажах. Продуктовый магазин, парикмахерская, аптека.
Мама перечисляла вслух:
– Банкомат, а вон ксерокс, а вон даже кулинария.
Да, здесь не было суши-баров и IMAX-кинотеатров, но не было и размалеванных ругательствами стен, сараев из фанеры и зловонных подворотен. Жильцы расщедрились, обустроили детскую площадку с веревочным городком и горками. Покачивался на ветру батут в виде пиратского корабля, чьи мачты доставали до верхушек каштанов.
«Выкусила?» – это Александра Вадимовна приструнила пессимистку Шуру.
«Мы можем быть счастливыми здесь, – подумала Саша. – Наконец-то».
И сказала, оборачиваясь:
– Па, ты въезд пропустил.
– Нам чуть дальше, – ответил папа.
Автомобиль миновал колечко чистеньких высоток и уходил от района в степь.
«Куда дальше?» – напряглась Саша.
Справа расплескалась огромная лужа, залитый водой луг, как рисовые поля в документалках про Японию.
Девятиэтажки Барби мигнули солнечными зайчиками, прощаясь.
«Куда дальше-то?»
Ветви шиповника зашуршали по борту машины. «Мазда» подпрыгнула на ухабе. Саша прильнула к стеклу.
– Мама…
– Сейчас, солнышко…
Кусты расступились.
«Что ты там вякнула?» – хмуро спросила Шура.
Сашин рот непроизвольно распахнулся.
Она увидела дом.