Ни один человек не попадал в театр на Юго-Западе случайно. Каждый из тех, с кем я разговаривала о Валерии Романовиче, спустя десятки лет отчетливо помнит день своего первого появления в этом театре. Некоторые вспоминают дорогу до театра в тот день, кто-то даже утро того дня, запахи, свой прикид. У всех тот день оказался поворотным по судьбе.
Как в жизни не бывает случайных встреч, так и случайные люди не попадали в театр на Юго-Западе. На всех повлиял Белякович, и каждый повлиял на него. Потому что иначе не бывает.
И всё же был один самый неслучайный человек. Я даже не знаю, кто из них на кого больше повлиял: Валерий Белякович на Виктора Авилова, или наоборот. Если бы ВРБ не позвал Виктора делать театр, возможно, тот и остался бы водителем грузовика. Авиловым он от этого бы быть не перестал, дальнобойщики сложили бы о нём легенды. А вот не случись Рыжего на пути Романыча, неизвестно, что бы было. Художественный метод режиссёра Беляковича во многом сформировался от актёра Авилова. Структура спектаклей ВРБ не столько интеллектуальная, не столько психологическая, сколько энергетическая. А Виктор Васильевич был чистый источник энергии. Он принимал её из космоса (как сам говорил) и транслировал в зал. У него не было ролей хуже или лучше, сыгранные им спектакли отличались по накалу. Вот сколько у него было на тот день сил, настолько ярко и светил.
Как бы хотелось рассказать непосвящённым, как это было в те незабвенные времена. Хоть частично передать. Пусть будет про спектакль «Калигула», как я его помню.
Император Калигула теряет любимую женщину. У склонного к созерцанию молодого человека случается когнитивный диссонанс. Калигула осознаёт, что люди смертны, следовательно несчастны, следовательно мир несправедлив – и Калигула бунтует против мироустройства. Разрушая всё вокруг, он разрушает самого себя. В своём 1944-м Камю пьесу написал про это.
Ничего подобного в спектакле, который поставил ВРБ жарким летом 89-го, не было. Роль Калигулы исполнял Виктор Авилов, который был в зените своей славы, в апогее силы. Рядом с таким Калигулой патриции казались безликой биомассой. Это был Апокалипсис, а Виктор Васильевич на сцене был всеми четырьмя его всадниками вместе взятыми. Когда на его монологе давали свет в зал и Калигула напрямую обращался к зрителю, зал переставал дышать. Никакого особенного смысла в словах, произносимых Авиловым в этот момент, не было. ВРБ так перекроил текст оригинала, что от интеллектуальных построений Альбера Камю остались одни огрызки. В спектакле вообще не было смысла, который можно было внятно пересказать. А зрители спектакль обожали, они приходили снова и снова. ВРБ как никто чувствовал нерв времени. Надвигались 90-е, людям предстояло пережить нечто, ужасающее в своей неизведанности. Авилов обладал к тому моменту такой энергетической мощью на сцене, что в его глазах зрители видели тот хаос, приближение которого в жизни они сами чувствовали. Почему возвращались снова и снова на этот спектакль? Есть особая сладость в том, чтобы смотреть в глаза бездне. Вспомните хотя бы тех людей, которые на пляже фотографируют цунами.
От Виктора Васильевича невозможно было отвести глаз. Ни на сцене, ни в жизни. У него был магнетизм как у Мерилин Монро. Ни с одним мужчиной-актёром я его сравнить не могу, таких не бывало. Могу с рокерами сравнить. Он шаманил на сцене. Как Джим Моррисон или как Роберт Плант. Это незабываемо, и непередаваемо словами. Это было больше, чем любые слова.
На то собственно театр и существует, что с его помощью можно выразить нечто неподвластное другим видам искусства.
О том, почему Виктору Авилову не нравился финал юго-западного Гамлета.
«С нашим «Гамлетом» я не во всём согласен, хотя спектакль этот люблю и постоянно о нём думаю. И о своей роли в нём, конечно. Наш эффектный финал «Гамлета», хотя это и театральная находка, и очень сильная, представляется мне лишним с какой-то определённой позиции: шум нашествия и иностранного вторжения как бы зачёркивает всё то духовное, что нёс в себе Гамлет, – отныне ничего не будет, всё уничтожено. Негуманность торжествует над человечностью и духовностью. «Каким бесславием покроюсь я в потомстве, коль не узнает истины никто», – говорит Гамлет. Финал, не предусмотренный Шекспиром, как будто оправдывает эти опасения Гамлета – его затаённая мечта о справедливости не состоялась, она убита грохотом этих орудий, торжеством наглых захватчиков.
Я бы даже не сказал, что этот финал для меня спорен. Он для меня бесспорно отрицателен.
Как же я играю?
Играю, потому что не сумел ничего предложить более конструктивного…»
Это очень важное свидетельство. Главный закон театра на Юго-Западе – зритель должен выходить из театра окрылённым, а не лишённым крыльев. Тут надежду дают, а не отнимают.
Я долго искала Любу Жильченко, чтобы поговорить с ней о Романыче. Кроме моего личного к ней расположения, у меня было две причины. Во-первых, с годами её стало принято считать прислугой ВРБ. А я точно знала, что это не так. ВРБ ни к кому и никогда не относился как к прислуге. Если она и варила ему кашу по утрам, то скорее уж была его Ариной Радионовной. Во-вторых, она была с ним, когда он уходил из жизни. Существует система взглядов, согласно которой человек сам выбирает свидетелей своего ухода. Так вот, Романыча провожала Люба.
Сама Люба из тех эзотериков, которые совсем мистики. Поэтому я не буду её цитировать, но постараюсь передать суть.