Поделили с Винсентом видеофоны, и какое-то время молча удаляли записи. Я приноровилась не сразу. Модели сильно отличались друг от друга, и я долго и мучительно тыкалась в поисках галереи. Но дольше всего я рассматривала сами устройства. У каждого свой особенный чехольчик, на некоторых висели забавные брелоки, и я не без улыбки взвешивала их на ладони.
– А у тебя есть такой? – Вестерхольт первым нарушил тишину, и я суетливо отложила в сторону очередной видеофон.
– А? – быстро уткнулась в следующий, изображая бурную деятельность.
– Видеофон есть у тебя? – повторил вопрос Винс, и я почувствовала, что вновь начинаю краснеть.
Отчего-то это казалось мне таким же интимным, как спросить, целовалась ли я. И так же стыдно на оба эти вопроса ответить: нет.
– Был. Давно, – соврала я, не поднимая глаз.
Вестерхольт никак это не прокомментировал, и я снова занялась изучением брелоков, а не своих позорных видео. Последний был в форме сердечка и немного переливался на свету.
– Нравится? – ещё одно беспардонное вторжение Винсента в мои мысли.
– Нет, – я уже хотела бы отложить его в сторону, как Вестерхольт перекинулся через стол и забрал у меня видеофон.
– Смотри. Сейчас я позвоню на него.
Он принялся быстро набирать что-то, затем протянул мне устройство обратно. Через несколько мгновений брелок начал светиться. Для человека, который может музыкой вызывать реалистичные иллюзии, такая мелочь определенно должна была показаться чепухой, но я отчего-то ахнула.
– Как это? Магия?
Я ожидала, что Винсент рассмеется или скажет что-то обидное, а он взяли и начал объяснять.
– Никакой магии. Чистая наука. Во время звонка происходит электромагнитное излучение, оно и заставляет брелок светиться. Здорово, да?
– Здорово, – зачаровано согласилась. Никаких нот, тренировок, волшебство от нажатия кнопки.
– Представь, что однажды наша магия больше никому не будет нужна. Нас заменят вот такие штуки, – с легкой горечью выдохнул Винс, сбросил вызов, и брелок погас.
Задумалась над этими словами, но затем вспомнила его песни. На сердце стало предательски тепло, а губы сами собой произнесли:
– Нас не заменят никогда.
– Ну тебя-то точно. Ты сама как машина играешь и никогда не сбоишь, – а вот теперь он рассмеялся, и мне бы стоило обидеться, да только силы на обиды я сегодня исчерпала.
Продолжала удалять видео, изредка подглядывая за Винсентом. Он почти управился со своей горкой и теперь внимательно изучал что-то на экране. Смех, свист, выкрики на хангрийском.
Одно из слов заставило Вестерхольта мгновенно перемениться в лице. Даже когда я лабухом его назвала за кулисами, он не был так зол, как сейчас.
– Что там сказали?
– Хангрийским ты, видимо, не владеешь? – изрек он и покачал головой. – Принцесса-зубрилка не такая уж и зубрилка оказывается. Не учит языки, не знает про электромагнитные излучения, даже с видеофонами едва управляется.
– Это так плохо? – бросила ему с вызовом, но он лишь пожал плечами.
– Это грустно и скучно, Лена. Твоя жизнь проходит мимо.
– Оттого что я не знаю ругательств на твоём родном языке и не сижу часами, просматривая эфир?
– Отчасти, – совершенно спокойно продолжал он. – Ты живешь в очень крохотном и ограниченном мире. Может, именно поэтому твоя музыка такая однообразная.
Я вскочила со стула, уперла руки в стол и гневно воззрилась на этого лабуха. Вот только сказать было нечего, и пока я отчаянно придумывала ему обидную ответку, дверь снова отворилась. Марко и Ласло вернулись с новой партией видеофонов.
–Надо же, вы не переубивали друг друга, – хохотнул Лас и высыпал свою порцию конфиската.
Винсент лишь вскинул руки:
– Я сама миролюбивость.
– Сказал призыватель змей и медведей, – процедила я.
– Отличные кстати зверюшки были, пока ты их не растерзала, Курочка, – подначивал меня Винсент.
Я бы и дальше продолжила эту перепалку, если бы Марко не встрял.
– Что мы решили с выступлением? Виви ни в какую не соглашается.
– И не согласится, я свою сестру знаю, – мрачно ответил Винс. – Есть кто на примете у вас? Кто может на себя взять её партии.
Ласло скривился, словно ему предложили выпить яду.
– Ты серьёзно? Предлагаешь нам за день сыграться с новым басистом? Мы опозоримся, Винс. Даже если будем играть не своё, а попсовые каверы, лучше вернуть деньги и не выступать вообще.
–Тогда про этот клуб мы можем забыть навсегда. Такой подставы нам не простят, – задумчиво рассуждал Вестерхольт, покусывая большой палец.
– А в чем собственно сложность? – встряла я, и на меня оскорблённо уставились сразу три музыканта.
– Курочка не понимает ценность басиста в группе? – Винсент снова взялся за старое, и я закатила глаза. Боже, почему рок-музыканты так любят себя переоценивать.
– Я понимаю ценность басиста. Ритмическая сплоченность, низкочастотные вибрации, грув.
Судя по лицу Ласло этих слов он не знал, а вот Винсент смотрел на меня с интересом.
– Похвально, зубрилка. И как твои бесценные знания нам помогут?
– Я могу легко сыграть партии Вивиан.
После сегодняшних унижений, вишенкой на торте которых стала помощь Винсента, мужской хохот меня уже не цеплял. А Марко и Ласло прямо старались. Картинно держались за животы и смахивали с лица невидимые слезы. А нет… слезы были неподдельными. Быстро же их перестало пугать имя моего отца. Видимо, после того как Винс раз пять назвал меня курочкой, а его не расстреляли за госизмену, эти двое решили меня больше не бояться.
Не смеялся только Винсент. Он терзал свою серьгу. Покусывал её, покручивал языком, а я боролась с мурашками, которые возникали у меня этих завораживающих движений.
– Десять песен осилишь к вечеру? – задумчиво спросил Вестехольт, все ещё насилуя свою серьгу.
Я поборола свой снобизм и на стала называть их песни примитивным завыванием, которое можно заучить меньше чем за час, а лишь коротко кивнула.
– Инструмент есть?
– Найду.
Винсент думал, смотрел на меня, прикидывал что-то, боролся с собой.
– Ты же не серьёзно? Винни, да ты глянь на неё, – ворчал Ласло. – У нас столько фанатов в академии, куда народа откликнется.
– Мне не нужны фанаты, – жестко ответил Вестерхольт. – Мне нужен кто-то с серьёзным подходом. Ты точно справишься, Елена?
– Инструмент, десять ваших песен. Что-то ещё?
– Марко распечатает партии. А я заеду за тобой в восемь вечера. Бывайте!
Так просто? Он согласился? Даже не попросил меня показать, что я умею.
С этими словами он подобрал свою акустическую гитару и побрел к дверям.
– Эй, Винс! А видеофоны? – Ласло отчаянно указывал на ещё не разобранную горку на столе.
– Курочка поможет, а у меня планы, – он подмигнул мне, и покинул чердак.
Едва дверь хлопнула, Марко и Ласло синхронно выругались на хангрийском. Не нужно было знать язык, чтобы догадаться, что это ругательство. Нечто похожее прилетело мне сегодня утром поверх жижи и перьев.
Быстрее сяду, быстрее закончу. Первой устроилась на стуле и продолжила удалять свои записи.
Ребята присоединись, но я чувствовала, как их распирает от вопросов.
– А ты точно умеешь играть на басу? – с неприкрытым сомнением поинтересовался Марк.
Я лишь самодовольно вскинула голову и ответила ему полным уверенности взглядом. Вот только в квадратных очках клавишника Парамнезии отразилось совсем неуверенное лицо.
Я в жизни не держала бас гитару. Вот сегодня как раз и узнаю, умею я на ней играть или нет. Это же не должно быть сложнее скрипки?
Когда с видеофонами было наконец покончено, на Ласло взвалили самую неприятную часть работы. Ему нужно было вернуть все изъятое владельцам. С недовольным кряхтением он начал собирать устройства в коробку. Я же пошла за Марко в копировальную комнату.
Он не разговаривал со мной почти всю дорогу и явно был не рад моему обществу. Можно подумать, я счастлива от истории, в которую влипла в прямом и переносном смысле этого слова.
Редкие адепты высоких, которые встречались нам по пути, провожали нас вопросительными взглядами. Но хоть не кидались ничем. Интересно, какая по счету пара идёт сейчас? И что мне будет за прогул? Воображение рисовала ещё одну объяснительную в кабинете герра Циммермана. Почему же мой конвоир молчит, вот бы разбавил мои невеселые мысли хоть на минуту.
Только когда Марк подключил к множительной машине свой видеофон, я услышала:
– На всякий случай не обольщайся. Я не в восторге от твоей замены на сегодня.
– Даже не думала. Просто хочу отплатить Винсу за услугу. Не более.
Это было лишь отчасти правдой. В той части, в которой было не страшно признаться самой себе. Ну а если быть честной до конца, то мне хотелось повторить нашу дуэль, я мечтала вновь ощутить ту бурлящую на кончиках пальцев магию, утонуть в какофонии противоречивых чувств, услышать рокот толпы. Довольной, гневной, испуганной. Не важно. Я хочу жить этим.
Марко деловито закатал рукава мантии. Целая вязь татуировок покрывала его кожу от запястий и выше. Слова на хангрийском, ноты, древние магические символы.
Хотелось пошутить что-то про шпаргалку, которая всегда с собой, но парень был так серьёзен, что я лишь терпеливо ждала, когда он закончит с распечаткой. Старый копир скрипел и повизгивал от натуги, но упорно работал. Хоть и медленно. Так что мне приходилось и дальше терпеть общество недовольного Марко, а ему моё.
Наконец-то первый лист выполз из машины. Потянулась к нему, но Марк опередил меня.
– Это не просто песня. Её написала Виви специально для вчерашнего выступления. Эту партию она должна была играть на большой сцене. Это её долгожданный дебют и триумф, которые вы с Винсом грубо отняли. Отнесись хотя бы здесь с уважением к тому, что мы делаем.
Приняла лист из его рук, и в этот раз уже новое чувство разливалось в груди. Мне было стыдно? Как сегодня утром, когда держала чашку кофе, сваренного Шаей. Что со мной такое? В жизни не было стыдно и совестно, но после дуэли, во мне начало что-то ломаться. Сочувствие к Амадею, стыд перед Виви и Шай, злость на студентов, раздражение из-за Марко.
А ещё есть Винсент с его серьгой на губе. И тут все куда сложение. Тут сразу весь спектр неприятных эмоций, которые сливаются в удивительную сладко-болезненную гармонию…
– Я отыграю партию Виви безупречно и с уважением, – пообещала Марку, но он даже не посмотрел в мою сторону.
И хорошо. Потому что себя я видела в отражении стеклянного шкафа. Ручаюсь, обсыпанная перьями я выглядела лучше. Огромные влажные глаза. Испуг и полное непонимание, что делать дальше со всем этим новым и непонятным.
На всякий случай песню Виви я не стала читать в присутствии Марка. Вдруг я выдам себя какой-то гримасой? Песня не понравится мне, и я усмехнусь, фыркнуть или сморщусь. Позже. Ознакомлюсь, когда останусь одна.
– Остальные песни Винсента.
Марк раскладывал листы на свободном столе и делал в них пометки.
– В этих местах мы обычно делаем паузы. Начинаем хлопать и позволяем зрителям включиться в пение. Но ты продолжаешь играть. Держишь структуру все время. Качаешь толпу.
Кивала. Боже. Позволять зрителям петь! Какой непрофессионализм. Словно они забыли слова или играть разучились. Люди заплатили, чтобы слушать, а не выполнять работу музыканта! Кто вообще в своем уме стал бы платить, чтобы спеть?
– Я написал тебе свой номер. Позвони, если возникнут вопросы. Полноценную репетицию мы все равно сможем провести только в клубе во время проверки звука.
Кивнула, все ещё боясь открыть рот и обидеть Марко своими мыслями. Звонить ему я, конечно, не буду, но уже не из-за снобизма. У меня просто не с чего звонить.
– Тогда до вечера. Удачи тебе не желаю. Если ты сыграешь лучше Виви, а ты все делаешь идеально до зубового скрежета, я тебе этого никогда не прощу, Елена. Я искренне надеюсь, что ты облажаешься.
Вот и поговорили. Осталась один на один с распечатками. Меня мучил только один вопрос, если Марк желает мне провала, зачем тогда оставил номер и подробно расписал все места, которые могу вызвать у меня трудности.
Когда Марко ушёл, я заботливо собрала распечатки и убрала их в сумку. Я пропустила всего полторы пары и вполне успевала на оставшиеся занятия. Могу устроиться на последней парте и спокойно разучивать песни. При одном только беглом взгляде на листы, музыка уже слагалась в моей голове, а голос Винсента обрамлял все своим пением. Пальцы сами собой водили по воздуху, пытаясь нащупать мелодию. Я справлюсь. Непременно справлюсь.
Поспешила обратно к своему шкафчику. Нужно попробовать очистить его. Тем более я помню, что проделал со мной Вестерхольт. Я легко повторю эти хангрийские мотивы на флейте и избавлюсь от гадкой жижи.
Вот только в холле меня ждал новый сюрприз. Никаких следов недавнего побоища не было и в помине, из моего шкафчика не лилась сомнительная субстанция. Лишь кое-где в углу лежало несколько перьев. Осторожно потянула за ручку дверки и на всякий случай отпрыгнула едва створка отворилась.
Ничего. Тетради и книги аккуратно разложены. Чуда не произошло, и они уже не были красивыми и новенькими. Потрепанные слегка разбухшие страницы. Но сухие. И даже текст читаем.
Недолго гадала, кого благодарить за эту заботу. На внутренней стенке шкафчика была нацарапана картинка. Пригладила пальцем смешную пучеглазую курицу. И почему я не обижена? Почему мне приятно?
Обернулась. Никого не было в холле. Быстро приложила чистый лист бумаги к рисунку и заштриховала карандашом, переводя изображение. Сложила листочек с картинкой и спрятала в карман. Понятия не имею, зачем я это сделала, но сейчас это казалось мне важным. Очень важным.
Курочка…
Прозвучало в мыслях голосом Винсента. Как бы я не мотала головой, вытряхнуть это уже не получилось.
Закрыла шкафчик, и с тяжелым сердцем пошла на третью пару. До начала занятия оставалось ещё немного времени. Положила бубен на колени, если вдруг кто решить опять меня забросать яйцами, и достала песню Виви.
Хорошо, что я не стала читать её в присутствии Марка. Простовато даже для Парамнезии. Слегка избитый текст про противоположности, про единство и дружбу, огонь и лёд. Несложно было догадаться, что в такой аллегорической манере Вивиан показала непростые отношения между Острайхом и Хангрией. Наивно и даже чуточку мило. Но с таким они бы точно не победили. Скорее всего их бы освистали. Так что я сделала им одолжение, что ввязалась в дуэль с Винсентом и сорвала конкурс.
Песня нуждается в значительной доработке. Она не безнадежна, но… Ей ещё рано появляться на свет. Зачем же мне дали эту распечатку?
В коридорах стало шумно, и я быстро спрятала листы в сумку и схватилась за бубен.
Мои одногруппники стягивались к аудитории. Они беззаботно переговаривались, пока не увидели меня. Вновь напряженная тишина. Переглядывание, а затем полнейшее равнодушие.
Кто-то уткнулся в книгу, кто-то перебирал в воздухе невидимые струны. Кто-то большим пальцем постукивал по сумке, слово играя на басу. Я видела эту нестройную музыку, по легким движениям рук я могла считать невыраженные мелодии. Все безбожно фальшивили даже в собственных мыслях. Но хуже всего мое сердце. Давненько он так не теряло ритм.
Игнорировать меня продолжили и на парах. Я несколько раз поднимала руку, чтобы прочитать свою работу, но преподаватель словно смотрел сквозь меня. Мне пришлось молча положить своё исследование ему на стол.
Получила дежурное “угу” в ответ.
Это продолжалось до самого обеда.
Меня даже на раздаче еды чуть не пропустили, а потом хангрийка-раздатчица шлепнула каким-то месивом, напоминающим картофельное пюре так, что часть отскочила мне на мантию. Она долго и с вызовом смотрела мне в глаза. Я лишь рассеянно поблагодарила её и пошла занимать свободное место.
Сегодня был целый стол в моем распоряжении, только аппетита не наблюдалось. Отодвинула странное пюре и разложила перед собой распечатки с песнями. Лучше займусь делом, чем буду раздумывать над всем тем, что со мной происходит за последнее время. Всех в академии мотыляет из равнодушия в открытую враждебность и обратно. Это очень утомляет.
Сама не заметила, как стала редактировать песню Виви. Не из снобизма или врожденного перфекционизма. Мне было жаль этот недоведённый до идеала шедевр. А ведь это действительно могло быть шедевром, чем-то что по-настоящему сплочает народы.
Добавила партию для скрипки. Не знаю, почему я сделала это. Наверно именно скрипка представляла весь Острайх с его утонченностью и царственностью, в то время как ударные и гитарные партии были чем-то яростными и диким. Такой я всегда представляла непоколебимую Хангрию, которая никак не хочет вливаться в наш Западный мир. Сопротивляется, цепляется за прошлое, страдает.
Расширила роль Марко. Клавишные здесь были мостом. Удивительным балансом между сражением скрипки и гитар.
Теперь мне все нравилось. Жаль, никому не покажешь. Мне дали ясно понять, чтобы эту песню я не трогала. Отложила карандаш в сторону и полезла в сумку за ластиком. Едва я распрямилась, как чуть не вскричала от паники.
Откуда он только взялся?
Винсент держал листок с моими пометками и внимательно его изучал. А я так и замерла со стеркой в руке.
Ужасное чувство, меня словно за чем-то постыдным застукали. Как если бы я осквернила памятник или святыню. Или хуже. Винсент может понять, что я действительно хочу с ними сыграть сегодня. Добавив скрипку, я словно себя в любви им призналась, влезла в их уютный мирок со своей, как он там сказал, мёртвой, унылой и безэмоциональной музыкой.
Вестерхольт взял со стола карандаш и тоже сделал какие-то пометки. Я же нервно втыкала в стерку ноготь, оставляя там глубокие следы, и старалась не думать, что все в столовой сейчас таращаться на нас. А все действительно таращились с опаской и интересом. Вдруг мы тут друг друга и остальных превратим в жаркое. Жаркое… Есть хочу, аж желудок сводит. Это нервное? Как же мне не хватает сейчас привычного звяканья ложек о тарелки. Тишина как в склепе.
Винсент сел за стол, положил листок с песней Виви и развернул его ко мне.
– Зачем ты это сделала? – Он ткнул пальцем в партию для скрипки.
– Просто так, – брякнула я, а затем попыталась дотянуться стеркой до своих пометок, но Винс каким-то до ужаса дразнящим жестом отодвинул распечатку, и ластик скрипнул по столу.
– Песня ужасна, – неожиданно выдохнул он, и я услышала облегчение в этом признании.
Я аж застыла с открытым ртом. Что он только что сказал? Это же их конкурсная песня!
– Ой, да брось, принцесса, ты сама это поняла. Иначе ты бы не исчеркала тут всё.
Это какая-то проверка? Он хочет развести меня на эмоции, уличить в плохом отношении к Виви? В эти игры я точно играть не буду. Его сестра как минимум спасла меня сегодня утром.
– Ничего не исчеркала, а просто немного поимпровизировала, ты же сам мне это советовал, – я невинно хлопала ресницами и встретилась взглядом с Винсом.
Судя по его довольной улыбке, ответ ему понравился, значит, я опять проигрываю.
– Хорошая ученица, – похвалил он, и если бы не стол между нами, клянусь, он бы по макушке меня погладил.
– Хорошей ученице пора возвращаться к занятиям, – я протянула руку за листком, но Вестерхольт сложил его вчетверо и убрал в задний карман штанов.
Его черная футболка слегка задралась, и я увидела ремень с массивной пряжкой. Как только штаны с него не спадают под таким грузом?
– Эту песню мы сегодня играть не будем. Разучивай оставшиеся, и вот уже их править не советую, они мои.
Прозвучало угрожающе.
– Винсент Вестерхольт настолько безупречен? – едко спросила я.
Теперь уже дело чести найти в его писульках изъян. Демонстративно взялась за ту самую мучившую меня с ночи песню, а Винсент даже карандаш мне вернул.
– Ну попробуй, курочка.
Перевожу на его змеиный язык:
– Только риски!
Можно подумать я боюсь его! Боюсь я как раз другого, песня на бумаге безупречна. Студийное исполнение далеко от идеала, но вот на листе… Но мне не хотелось признавать своё фиаско, и я весьма уверенно ткнула карандашом в первую строчку.
Не успела я даже испугаться как Винсент вырвал у меня из рук карандаш.
– Нет. Эту нельзя!
Пожала плечами и взялась за другую. Даже новый карандаш достала из сумки вместе с точилкой. Под тяжелым взглядом Вестерхольта сдула стружку с острого кончика.
Я даже не успела замахнуться как Винсент пальцем обломал мне грифель.
– Не получается, Курочка?
Он издевается?
Принялась по новой затачивать карандаш, стараясь сохранять невозмутимый вид, но ничего не выходило, грифель обламывался прямо внутри точилки.
– Ты опять? – зло воззрилась на Винса, а он лишь продемонстрировал мне пустые ладони.
– Нет. У принцессы-курочки руки дрожат, как ты с таким тремором-то на скрипке играешь?
Сдалась. Всё равно не очень-то мне и хотелось вносить какие-то правки в уже появившиеся на свет песни. Другое дело работа Виви. Она ещё не сыграна на публике, её можно без зазрения совести немного отредактировать, да простит меня Марко.
– Восемь вечера, – строго напомнил Винсент. – Без правок и фокусов.
– А не то что? – он словно нарывается. Я не хотела саботировать их выступление в клубе, но теперь сами Музы благоволят мне.
– Шшшшшшшшшш, – Винсент убедительно изобразил змею, и я даже подпрыгнула на месте. – Я знаю твои фобии, принцесса-курочка, не шути со мной.
– И не собиралась, пока ты не спровоцировал. А теперь жди. Пшшшшшшш!
– Это ещё что? – рассмеялся Вестерхольт.
– Огонь! – грозно ответила, но в тот же миг почувствовала себя самой настоящей принцессой-курочкой, потому что Винсент смеяться не прекратил.
– Серьёзно? Больше похоже на расстройство кишечника. Ты же не ела эту мерзость? – он кивнул на непочатую миску с зеленой жижей, и я мгновенно покраснела и схватилась за урчащий от голода живот.
Вот же!
Этот раунд тоже остался за ним.
Но самое худшее ждало меня впереди. Будто мало мне было за этот день встрясок. Винсент обошёл стол и наклонился к моему уху так близко, что я почувствовала сначала холод металла от его серьги, а затем обжигающий шепот:
– Очень не советую есть это, курочка. Я видел, как на раздаче тебе плюнули в пюре.