– Опять она натянула это убогое платье.
– Сочувствую тем, кто будет выступать после неё, жюри просто сдохнет от тоски.
– Винс с ребятами её в лоскуты порвут.
Обычный день, обычный проходной конкурс, коих было уже сотни в моей жизни с тех пор, как я взяла в руки скрипку. Я не волнуюсь, не слушаю своих конкурентов, вожу смычком по воздуху, настраиваясь на выступление, и стараюсь игнорировать откровенные смешки своих главных и единственных конкурентов во главе с Винсентом.
Но даже у них нет шанса.
Отборочный тур для всех исполнителей един. Скрипачи, виолончелисты, пианисты, а капелла исполнители, музыкальные коллективы. Винсент Вестерхольт и его группа относились как раз к последним. Четверо весьма посредственных инструменталистов, которых свели вместе Великие Музы, чтобы уничтожать само понятие искусства. Не понимаю, как им удалось заиметь столько поклонников не только в нашей академии, но и за её стенами. Видимо, современный слушатель совершенно не имеет вкуса и здравого смысла. К счастью, сегодня в жюри не буйно-помешанные фанатки, а профессионалы, которые могут отличить настоящую музыку от вульгарной долбёжки и невнятного бренчания.
Поморщилась, когда Винсент, красуясь перед девчачьим а капелла трио, исполнил на своей гитаре визжащее соло. Рваные ритмы, натужное звучание. Не играл, а буквально насиловал свой инструмент. Все вокруг с замиранием таращились только на него. Каюсь. Я тоже наблюдала, но не за тем, как он трясёт своими черными патлами, не за гипнотизирующим блеском серьги на нижней губе, я следила за движениями его длинных пальцев. За тем, как легко и просто рождалась под ними едва сдерживаемая магия. Что-то разрушительное и болезненное, рвущееся наружу откровенными образами. Вестерхольт демонстративно не использовал медиатор, отчего звук казался особенно грязным и мерзким до зубового скрежета, но в то же время глубоким и теплым, обволакивающим меня со всех сторон…
– Что-то не так, принцесса? – издевательски спросил он, следя за моим выражением лица. И сколько он уже на меня так смотрит? Давно перестал играть? Почему же чувство боли и безнадёги все ещё сковывает моё тело. Стряхнула с себя наваждение.
– Все в порядке, господин Вестерхольт. Вот только, – я вдруг изобразила легкий испуг, коснулась уха и поднесла кончик пальца к глазам. – Уф, показалась, что кровь из ушей пошла.
Улыбка не исчезла с лица Винсента, а превратилась в холодную усмешку. В темных глазах тоже не отражалось ничего хорошего. Но мне не привыкать, это уже не первая наша стычка. Как обычно обменяемся несколькими оскорбительными колкостями и разойдёмся. Я уйду с призом, а он с очередной поклонницей в обнимку. Великие Музы воздают всем по заслугам.
– Можешь лучше? – спросил Вестерхольт, снял с плеча гитару и с готовностью протянул мне инструмент. – Смелее, принцесса.
Я с опаской посмотрела на тяжёлый гриф, увенчанный головой кобры. Терпеть не могу змей. Почти все в академии в курсе моей фобии. Уверена Винсент заказал себе это украшение не красоты ради, а чтобы доводить меня перед выступлениями.
Прижала руки к груди и старалась сохранить невозмутимый вид, а ему нравилось наблюдать за моей секундной растерянностью. К счастью, громкие аплодисменты раздались из зала, а конферансье уже во всю представлял а капелла трио. Девушки кое-как очнулись от магического очарования Винса и засеменили на сцену. Мне же это подарило время дать отпор.
– У меня свой инструмент, – я ласково погладила скрипку. – И тебя уделать я могу даже без смычка.
Зря я это сказала. Если раньше к моим пререканиям с Вестерхольтом все относились равнодушно, то сейчас только ленивый не повернулся, чтобы посмотреть на это.
– Так уделай меня прямо сейчас на сцене.
Я немного растерялась, но тут же ответила.
– Пьеса, которую я подготовила для конкурса, не рассчитана для пиццикато. Если хочешь дуэль, можем встретиться позже.
Раздались новые смешки.
– Винни, в этот раз ты себя превзошел, сама Елена ден Адель позвала тебя на свидание. Вот это поворот! – беззлобно пошутила Вивиан Вестерхольт.
Я мгновенно покраснела из-за слов сестры Винсента и поджала губы. Лучше молчать, пока они все мои слова не извратили. Молчи, Елена, молчи.
Винс оценивающе оглядел меня, а после с легким пренебрежением выдал:
– Не в моём вкусе.
Он никогда мне не нравился, и влюблена я совершенно в другого человека, но отчего-то сейчас стало обидно и горько.
– Хотя в порядке исключения могу уделить вам время, госпожа Адель. Вы же не настолько скучны как ваши идеальные до омерзения выступления.
Вестерхольт изобразил зевок. И как ему только челюсть не свело от этого кривляния?
Я горделиво вскинула голову.
– Мои выступления идеальны, потому что такой и должна быть музыка. Выверенной, чёткой, красивой, а не этот ваш скрежет, бренчание и долбежка, – я все же не сдержалась и парировала его колкость.
– А ещё мёртвой, унылой и безэмоциональной, – Винсент загибал пальцы. – Посмотри записи своих выступлений, все же с трудом досиживают до конца. Конкурсы ты выигрываешь лишь благодаря своему папочке-министру. Нас обожают, а тебя… Тебя просто терпят.
Это уже было слишком! Оскорблять мою семью я ему не позволю!
– Забери свои слова, Вестерхольт, – пригрозила ему и крепче сжала скрипку.
– Заберу, как только ты выполнишь своё обещание уделать меня без смычка. Мы всё ещё ждем твоё фееричное пиццикато, – издевательски напомнил Винсент, а пение трио набирало обороты и почти достигло крещендо. Уже совсем скоро мой выход.
– Некогда мне тратить время на тебя время, убогий… – я слишком долго подбирала подходящее для него оскорбление и утратила своё мнимое преимущество.
– Маленькая папенькина дочка настолько правильная, что не может своим милым ротиком сложить плохое словечко, – продолжал глумиться Винс, и я не сдержалась.
– Убогий лабух! Ты и твоя команда только и можете что выступать по кабакам, заглушая чавканье посетителей. Профессиональная сцена не для таких как вы, не для тех? кто продался за звонкую монету, – я смерила его уничижительным взглядом и уже было развернулась, чтобы пойти к сцене, как услышала весьма зловещее:
– Никуда ты не пойдешь, принцесса. Ничего ты о нас не знаешь, – злобно шипел он.
В этот раз между пальцев Винсента появился медиатор, и жуткая мелодия стремительно начала разливаться по закулисью, она змеями расползалась по полу и устремлялась прямо к моим ногам пугающими образами.
– Винсент, прошу! Что за детский сад? – Вивиан попыталась остановить своего брата, но по его охваченным магией глазам, я видела, что это ей не точно не удастся. Никому не удастся. Все то, что Вестерхольт так отчаянно сдерживал пару минут назад, прорывалась в этот миг, а я вольно или невольно стала проводником его гнева.
Попятилась от наколдованных змей, которые с каждым мгновением становились все реальнее. Они оставляли на полу влажные следы, шипели в унисон с музыкой и угрожающе обнажали ядовитые клыки.
С неимоверным трудом я подавила панику. Шумно выдохнула, успокаивая дрожь в теле, вскинула скрипку на плечо и суетливым пассажем попыталась отразить атаку Винсента. Золотые стрелы одна за другой пронзали змей, которые корчились и издыхали в агонии. Я уже хотела ответить Вестерхольту победной улыбкой, как осознала, что ползучие гады были лишь отвлекающим манёвром. Пока я создавала разящие стрелы, мой противник нырнул в очередное соло, напоминавшее крик ястреба в пике. Всего на мгновение мои пальцы ослабили хватку, и когтистая лапа хищной птицы тут же вырвала у меня смычок.
– А вот теперь-то ты сыграешь нам всем своё хвалёное пиццикато, принцесса, – Вестерхольт пренебрежительно указал мне смычком в сторону сцены, где трио закончили своё выступление и принимали восторженные аплодисменты. – Послушаем, как звучит твоя непродажная музыка.
Сейчас, глядя свой на драгоценный смычок, грубо зажатый в руке Винсента, выступление и наш спор были последними, о чем я тревожилась. Даже змеи не вселяли в меня такого ужаса, как неосторожное обращение с моим сокровищем.
– Отдай, – слабо попросила я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам.
– Я не слышу тебя, – он приложил ладонь к уху.
– Отдай, – повторила я уже громче, наступая на горло своей гордости. – Отдай, пожалуйста.
– Винни, ну в самом деле, – вмешалась его сестра. – Отдай ты уже девочке смычок.
– Нет, Ви, – отрезал Вестерхольт. – Ты слышала, как она нас назвала. Лабухи. По кабакам, значит, мы только можем.
С этими словами он провёл смычком по своей гитаре, словно по виолончели, извлекая скрежещущие звуки, которые пробирала меня до самого основания, выскребали из меня душу без остатка.
– Не надо, Винсент, – шептала я, захлебываясь невыплаканными слезами, потому что именно эти самые чувства я испытала впервые взяв скрипку. Мамину скрипку. Тогда, сжимая древко смычка, на котором я знала каждую трещинку, я представляла, что моей рукой водит мама. Но мамы рядом не было, и струны рождали болезненную мелодию, которую я пытаюсь заглушить годами практик.
Винсент не слышал. Он наслаждался моим страданием и унижением, и я, возможно, заслужила их за свои гадкие слова. Но не так.
– А сейчас на сцену приглашается Елена ден Адель. Дочь знаменитой Софии ден Адель в девичестве Хаслингер.
– Прошу, – безо всякой надежды попросила Вестерхольта.
– Мне надоело ждать, принцесса, – с этими словами он грубо зажал смычок между зубами и вдарил по струнам.
Меня отбросило волной почти на сцену, я потеряла равновесия, запуталась в полах своё концертного платья и упала.
Я уже не думала о смешках, не думала о том, что конкурс я скорее всего проиграю, что отец будет недоволен. Я смотрела лишь на белые зубы Винсента, и его злой оскал, мне казалось в меня он впивается со всей яростью, а не в древко смычка. Прямо сейчас он осквернял самое дорогое, что у меня было, он оставлял новые рубцы не только на инструменте, но и на моей и без того израненной душе.
– Елена Анна ден Адель, – повторил конферансье.
Я медленно поднялась на ноги, зажала скрипку подбородком и легко коснулась струн.
Пиццикато совсем не подходило моему состоянию, слишком веселой и непринуждённой рождалась музыка, больше напоминая разнузданное ярмарочное веселье. Но разве это важно сейчас важное? Важно вернуть смычок и наказать Вестерхольта.
Новые незнакомые мне до этого дня образы рождались под моими пальцами, они принимали форму крохотных птичек, которые словно рой насекомых устремились к моему обидчику, окружили его, щебетали в уши и пытались отнять смычок.
Винсент отмахивался от птиц, попутно вплетал в мою музыку свои грубые и надрывные мотивы, выпуская на волю ястребов, которые без труда истребляли моих пташек, а после рванули на меня, заставив попятится на сцену. Пришлось сосредоточиться на своей игре. Мягче, быстрее, коварнее. Кого там бояться хищные птицы?
Я возбуждённо пощипывала струны, и со всех сторон начали сбегаться лисицы. Словно неуклюжих домашних куриц они хватали ястребов Вестерхольта и трепали их. Несколько хищниц даже попытались куснуть Винсента, и ему пришлось отбежать. Мои существа гнали мерзавца ко мне на сцену. Но он не сдавался, выдал почти низкое, почти басовое звучание, и за его спиной материализовался медведь.
Лисы с пугливым скулежом метнулись в зал и растворились над головами изумлённых зрителей, оставив меня один на один со зверем и его создателем. Медведь неумолимо двигался на меня, ревел. Под ним стонало деревянное покрытие сцены. Когда зверь навис надо мной когтистой лапой, зал ахнул. Для всех это было частью какого-то представления, даже конферансье не до конца понимал, что происходит. Я же судорожно искала правильную пьесу.
Огонь!
Как же сложно сыграть его пальцами. Кажется сами струны начинают нагреваться и плавится, и вот уже не без труда подобранные мотивы пламени обращаются в первые искры, они летят медведю на морду, сыплются на половицы, пляшут язычкам в темных глазах Винсента.
– Осторожно! – кричит он, несется на меня и утаскивает в сторону за миг до того, как сверху срывается горящая балка. Она падает прямо у наших ног, проламывая помост.
После нашего первого совместного выступления никто не хлопал, зрители в панике покидали зал, а мы с Вестерхольтом смотрели, как тлеет начавший опускаться занавес.
– Винсент! Елена! – прокатился рокотом над эвакуирующейся толпой голос ректора.
Нас сейчас накажут, или объявят победителями? Я поднялась на ноги, нервно сглотнула и наступила мыском туфли на язычок пламени, пытаясь его затушить, а Вестерхольт стряхнул с плеча птичьи перья и помёт.
– В мой кабинет. Оба!