На улице стоял жаркий июньский вторник. Один из тех вторников, что раскаляют воздух, прежде чем разрядиться грозой.
Я сижу в беседке во дворе, рисую поцелуи удивительной пары из одного романа, а сама понимаю, что во всем виноват не вторник, а Денис.
С той нашей встречи под мостом прошло три дня, самых страшных три дня моей жизни. Все это время я его не видела. Он не появлялся во дворе, хотя я даже ночью слушала улицу, ожидая услышать рев его байка. Он просто уехал, а я осталась со своими мыслями. Сначала плакала, осознав, что для него это ничего не значило, потом утешала себя мыслью, что мне досталось хоть что-то. Он ведь мог не замечать меня и дальше, а он заметил, пусть и на одно мгновение. Я ведь всегда знала, что плохим мальчикам не интересны тихие хорошие девочки вроде меня. Уговаривать себя, что Денис не такой, я давно перестала. Он всегда был из плохих парней. Если бы мама знала, что я вздыхала по парню с последней парты, то наверняка бы отлупила меня. Дениса я часами кляла на нашей кухне, жалуясь по телефону подруге на несносного хулигана.
Денис и, правда, был таким. Он всегда таскался с железками, курил не таясь, ругался матом и слал всех… в разные места.
О том, что он хороший, я никогда не думала, но он мне нравился. Я в школе покрывалась мурашками, когда он огрызался на замечания нашей классной. У меня замирало сердце, когда я видела синяки на его лице и руках. Он вечно с кем-то дрался. Наш участковый постоянно его искал, а находя, видел средний палец. Я понимала как это плохо, но он все равно мне нравился.
Плохиши нравятся девчонкам? Да, наверное. Я много об этом читала, думала, но… что я могу с собой поделать, если это всегда было сильнее меня?
У нарисованного мною героя появились черты Дениса. Я даже не заметила, как это получилось, просто думала о нем. Это злит.
Я резко зарисовываю лист карандашом, грубо исчерчиваю его линиями, пока карандаш не ломается. Обломки упираются мне в пальцы, и мне снова хочется плакать.
Для мня тот первый раз был ценен, как сама жизнь, а для него… Я даже думать не хочу, что это было для него? И это обещание про вторник. Оно прожигает мне душу, выворачивает, но я понимаю, что это были только слова.
Плакать тут, когда кто-то может меня увидеть, я не должна. Хлюпаю носом, вытираю рукавом своей кофточки слезы и смотрю в небо. Там среди синевы ползают серые тучки. Они совсем крохотные, но их цвет очень похож на его глаза. Они всегда меня завораживали. Он имел привычку щуриться, хотя вроде не имел проблем со зрением и легко читал написанное на доске со своей последней парты.
Я вздыхаю. Вспоминать Дениса явно плохая идея, особенно, если я хочу о нем не думать.
А может быть не такой уж он и плохой? Гонял же со двора шпану с других районов, чтобы наших малышей не обижала. Я тут рисовать всегда могла, потому что никто сюда не совался. Его боялись. В другом месте у меня могли вырвать блокнот, переломать все карандаши и посмеяться. Так даже случалось однажды, далеко отсюда. Во дворе, между двумя полукругами домов, было всегда тихо и безопасно, только рев мотора иногда напоминал, кто здесь главный, так же как сейчас.
Я вздрагиваю и запоздало понимаю, что слышу тот самый долгожданный звук его байка. Он проезжает по двору, останавливается у трех гаражей, примостившихся прямо тут, и снимает шлем.
Дыхание перехватывает. Мгновение назад я хотела его забыть, а теперь смотрю на него и не могу отвести глаз. Он усмехается, и только теперь я понимаю, что он смотрит на меня.
− Эй, Малая! – кричит он, и я понимаю, что это он мне, дергаюсь и отворачиваюсь.
Если он помнит, значит и обещание не забыл! От этой мысли сразу краснею и стыдливо натягиваю юбку ниже коленок. Только трусики на мне все равно мокнут почти мгновенно.
− Я тебя вижу! – смеется Денис.
Я понимаю, что все повторяется. На меня уже смотрят бабульки у подъезда и о чем-то шепчутся. Вечером наверняка все расскажут моей маме.
− Ты идешь или мне прийти самому? – спрашивает Денис и я понимаю, что не могу ничего поделать, встаю и иду к нему как в тумане, оставляя свои карандаши с альбомом в беседке.
− Прости, − шепчу я тихо, сама не понимая, почему извиняюсь.
Он не говорит ничего, а просто заталкивает меня в открытую дверь гаража.
− Ты же помнишь, какой сегодня день?
Сегодня вторник, и я не могла об этом забыть.