Настя
У меня ощущение, будто я чего-то жду. Жду, когда случится то, что еще не произошло. И, кроме этого, не чувствую больше ничего. Я даже, не уверена, существую ли. А потом кто-то щелкает выключателем, и свет гаснет, комната исчезает, следом за ней – невесомость. Я хочу крикнуть: «Подождите, я еще не готова», – но мне такой возможности не дают. Никто не смягчает процесс. Не уговаривает. Ничего подобного. Меня резко выдергивают, отчего голова откидывается назад. Я в темноте, и все болит. Слишком много ощущений. Каждое нервное окончание горит. Потрясение как при рождении. А после все вспыхивает разом. Цвета, голоса, машины, резкие слова. Только не боль. Она постоянна, неизменна, нескончаема. Это все, что я осознаю.
Я больше не хочу просыпаться.
Наконец я пережила свой второй понедельник в школе. Казалось бы, этот дурацкий день должен был выжать из меня все соки, но нет – я никак не могу заснуть. Лежу в кровати уже два часа. Скорее всего, время уже за полночь, но точно сказать не могу, потому что с кровати мне не видно часов. Вспоминаю про свою тетрадь, лежащую под матрасом. Запускаю под него руку и касаюсь обложки. Мои три с половиной страницы уже исписаны, все разложено по полочкам, а сна ни в одном глазу. Может, если написать еще, станет легче? Только это не принесет той изматывающей усталости, в которой так нуждается мой организм. Поэтому я вытаскиваю руку и опускаю ее на живот, сжимая и разжимая ладонь в такт своему дыханию.
Ливень стих. Я откидываю одеяло и выглядываю в окно, выходящее на задний двор. В кромешной тьме не понять, насколько дождь сильный, так что я решаю выйти в прихожую. Вглядываюсь в луч, отбрасываемый ближайшим уличным фонарем. В желтом сиянии, отражающемся от мокрой мостовой, не видно капель. Я мигом скидываю свою импровизированную пижаму, не успеваю вернуться в спальню. В голове крутится навязчивая мысль о пробежке, мучающая меня последние несколько дней: как я бегу, вдалбливая свою злость в тротуар и оставляя ее позади. В считаные минуты я натягиваю шорты для бега и футболку, обуваюсь в кеды. Мои ноги говорят мне «спасибо». Бросаю взгляд на часы: 00.30. Цепляю перцовый баллончик на пояс, а в правой руке сжимаю куботан[1] с ключами, хотя с ним ужасно неудобно бегать. Но это мой гарант защиты. Зажатый в руке, он дарит мне иллюзию безопасности, которой не существует.
Я запираю за собой дверь и сбегаю по дорожке на мокрую после дождя улицу. Заставляю себя бежать трусцой, хотя это непросто. Мне хочется сразу сорваться с места, мчаться до тех пор, пока не закончится дыхание и всего кислорода в мире не хватит, чтобы спасти меня от удушья. Воздух невыносимо влажный, особенно вкупе со зноем уходящего лета, но мне все равно. Просто вспотею чуть больше – ничего страшного, с этим можно справиться. С каждой каплей пота из меня выходит напряжение, забирая с собой тревогу и силы, так что я рухну и провалюсь в сон сегодня же ночью, утром или когда смогу доползти до кровати. Может, я вообще до самой школы не усну, а потом весь день буду ходить как зомби. Оно и к лучшему.
Ноги не слушаются и переходят на полноценный бег лишь несколько секунд спустя, после того как я оказываюсь на дороге. Позже они возненавидят меня, но это того стоит. Поскольку к нагрузкам я привыкла, то бегу быстро. Жаль, что передо мной не длинное прямое шоссе, иначе можно было бы бежать по нему, не сворачивая, не думая и не принимая никаких решений. Подчиняясь прихоти своих ног, я бездумно сворачиваю вправо, не обращая внимания ни на дома, ни на машины. За последнюю пару недель моему телу и разуму этого очень не хватало: сначала мешали проблемы из-за переезда к Марго, а после из-за льющего каждый вечер дождя приходилось сидеть дома. Если я могу бегать только по ночам – ждать до глубокой ночи, пока погода прояснится, – то буду это делать. Но больше без пробежек на такой долгий срок я не останусь.
Моя самая первая пробежка закончилась тем, что меня вырвало прямо на кеды. Это был один из лучших вечеров в моей жизни. Но начинался он по-другому. Я ругалась со своими родителями. А после выслушивала, как они ссорятся друг с другом из-за меня. Я сидела, сидела и сидела в своей комнате на одеяле, точно таком же, под каким сплю здесь. Я находилась там до тех пор, пока это не стало невыносимо. Мне больше не хотелось оставаться в этом доме, слушать очередную перепалку, причиной которой была я. Отец спрашивал у матери, почему она продолжает винить себя, а она спрашивала у него, почему ему на все плевать. Тогда отец говорил, что убит горем, но не собирается тонуть в нем. А мама отвечала, что пока в нем тону я, она будет чувствовать то же самое. И так продолжалось до бесконечности, изо дня в день.
Было девять часов вечера, среди обуви я смогла отыскать только кеды. Сунула в них ноги без носков, сбежала вниз по лестнице, распахнула дверь и, не закрывая ее, вылетела на улицу. Это был мой первый, настоящий в буквальном смысле побег. Я бежала, бежала и бежала. Не было ни предварительного разогрева, ни разгона, ни конечной цели. Мне важно было убежать.
Даже не знаю, как много мне удалось пробежать в тот вечер – наверное, не очень, – прежде чем я начала задыхаться. Легкие заныли от боли, живот сковали спазмы, и меня вырвало прямо там, где я стояла. Это было потрясающе. Полное освобождение. Разрушение и возрождение. Совершенство. Я села на землю и заплакала. Мое тело разразилось отвратительными рыданиями: я всхлипывала, давилась слезами, издавая царапающие горло хрипы. А потом встала и пошла домой.
С тех пор я бегала каждый вечер. Научилась контролировать себя, разминаться перед пробежкой и набирать скорость постепенно, но в конечном счете все равно срывалась: бежала чересчур долго сломя голову. Мой психотерапевт сказал родителям, что для меня это полезно. Не столько, может, рвота, сколько бег в целом. Здоровый выплеск энергии. Моим родителям нравится слово «здоровый».
Пару раз папа пытался бегать со мной. Честно, пытался. Но я не могла отставать из-за него, а он не мог за мной угнаться. Да и вряд ли ему нравилось изнурять себя до рвоты так, как мне. Я бегала лишь для того, чтобы выжимать себя до последней капли, чтобы не оставалось сил на сожаления, страх и воспоминания. Сейчас для полного истощения приходится тратить намного больше сил. С каждым днем я бегаю все дольше. Становится сложнее добиваться столь любимой мной смертельной усталости, потому что после бега я хочу чувствовать себя опустошенной, выжатой как лимон, и пока мне это удается. Бег – единственное лекарство, которое я сегодня принимаю.
Легкие в порядке, но живот сдавливают спазмы. За последнее время я бегала не много, а потому ночью, надеюсь, отключусь быстро. Каждый мой шаг выгоняет дурь из моей головы, пока в ней не воцаряется пустота. Конечно, днем, когда появятся силы для новых мыслей, дурь вернется, а пока мне и этого достаточно. Вместе с мыслями утекают остатки энергии и адреналина, оставляя меня наедине с хорошо знакомой мне тошнотой. Я перехожу на легкий бег, а потом и вовсе иду в надежде, что живот немного успокоится, но это не помогает.
Ноги останавливаются, давая мне возможность осмотреться. Я ищу канавку или подходящую живую изгородь, куда можно опустошить желудок, и впервые, с тех пор как выскочила за дверь, обращаю внимание на окрестности. На этой улице я никогда не была. Не знаю, как далеко забежала, но место мне незнакомо. Уже поздно. Почти во всех домах не горит свет. Я пытаюсь справиться с мгновенно участившимся дыханием, и рвотный рефлекс гонит меня к ближайшей изгороди. Не рассчитав дистанцию, я врезаюсь прямо в нее. Шипы. Ну конечно. Только их мне не хватало. Пока я продираюсь вперед, колючки больно впиваются в ноги, но сейчас некогда их вытаскивать – меня выворачивает наизнанку. Когда желудок опустошен, я как можно аккуратнее выбираюсь из изгороди, стараясь не пораниться еще сильнее. Все бесполезно: на поврежденной коже икр проступают капли крови. Но меня это волнует меньше всего.
Я зажмуриваюсь, а потом снова открываю глаза. Заставляю себя оглядеться по сторонам, чтобы вспомнить, где нахожусь и, что еще важнее, как далеко мой дом.
В животе вместо тошноты поселяется иного рода страх. Все дома в округе совершенно одинаковые. Таблички с названием улицы нигде нет. Но я знаю, что забежала далеко, потому что неслась очень быстро и по пути ни на что не обращала внимания. Я нарушила все возможные правила и поплатилась за это. Мокрая от пота стою посреди ночи одна, в темноте.
Инстинктивно ощупываю карман в поисках телефона, чтобы воспользоваться системой навигации. Пусто. Разумеется, я его не взяла. Выбежала из дома так быстро, что напрочь забыла о нем. А все потому, что вела себе безответственно и в спешке не думала ни о чем, кроме себя, бега на свежем воздухе и кед.
Я шагаю по тротуару. Должно быть, нахожусь на самой окраине города, неподалеку от окружающего местность природного заповедника. Знаю, что эта дорога, скорее всего, огибает весь район, а значит, стоит держаться ее, чтобы вернуться в знакомое место. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется убраться подальше от этих деревьев. За ними ничего не видно, я не могу контролировать то, что может выскочить из них. Доносится множество непонятных звуков.
Там, где я стою, фонарей нет, но вдали виднеется слабое желтое свечение. Окутанные тьмой дома на другой стороне улицы спят. Как и все нормальные люди в этот час. Живот продолжает сводить, но это ощущение затмевает страх от осознания, что я могла потеряться.
Начинаю раскручивать в руке куботан, пока движение ключей не превращается в размытое пятно. Я прислушиваюсь к царящей вокруг меня тишине. Слышу все: гул уличных фонарей над головой, стрекот сверчков, неразборчивые голоса из работающего где-то телевизора и какой-то еще непонятный мне звук. Ритмичный и шершавый. Я вглядываюсь в темноту, туда, откуда он раздается, и вижу свет, льющийся из одного дома в конце улицы. Он ярче тех, что излучают лампы на крыльце. Я направляюсь к нему, еще не понимая, что ожидаю там отыскать. Может, тот, кто не спит, подскажет мне дорогу. А как ты собираешься спрашивать, идиотка? Ритмичный скрежет не прекращается. Звук тихий, почти мелодичный, и я иду на него. По мере приближения к дому он становится громче, хотя по-прежнему непонятно, что его издает. И вот я рядом.
Останавливаюсь на подъездной дорожке напротив бледно-желтого дома. Дверь ярко освещенного гаража открыта настежь. Мне хочется узнать, есть ли кто-то внутри, не приближаясь к нему, но ноги сами несут меня дальше, на манящий свет. Ступив на порог, я застываю как вкопанная, в голове крутится всего одна мысль: я знаю это место. Несмело захожу внутрь, оглядываюсь по сторонам, вспоминая детали помещения, где никогда, я уверена, не была. Я знаю это место. Назойливая мысль прочно заседает в мозгу. Вместе с ней я наконец замечаю ритмичный гул, не смолкающий у меня в ушах. За верстаком у дальней стены гаража сидит человек. Его руки двигаются взад и вперед, шлифуя узкий край деревянной балки. Мои глаза, словно загипнотизированные, прикованы к этим рукам. Я отрываюсь от них и перевожу взгляд на падающие на пол опилки, поблескивающие на свету. Я знаю это место. Мысль продолжает преследовать меня. Я резко втягиваю воздух. Мне нужна секунда. Всего одна, чтобы разобраться, что все это значит. Я знаю это место. Но не успеваю я подумать, как руки замирают, скрежет смолкает, и человек в гараже поворачивается ко мне лицом.
Его я тоже знаю.