Мама, фрик контроля, почти всегда была на связи, и это успокаивало – как будто во вселенной существовал центр, незаметно управляющий всем или хотя бы не дающий миру развалиться на атомы. После внезапной смерти отца она сначала резко сдала, но не раскисла, взяла себя в руки и быстро восстановилась. И не состарилась резко, что произошло с ее близкой подругой, пережившей такое же несчастье. Она по-прежнему профессионально хладнокровно пропускала через свои железные руки несколько десятков пациентов, сама делала ремонт в квартире, заказывала по интернету дорогущую косметику и следила за собой куда тщательнее Ленки. Мама была в курсе всех Ленкиных дел, в которые та считала нужным ее посвятить. А это дело, как ни крути, касалось их обеих.
– Ленка? Только что о тебе думала. Что-то случилось?
– Почему сразу «случилось»? Что я, просто так позвонить не могу?
– Я по твоему тону слышу, что не просто. Выкладывай.
Ленка выложила. На том конце зависло тяжелое молчание. Прямо-таки десятитонное.
– Мам? – не выдержала Ленка.
– Алена, это развод.
– В смысле, развод, я же тебе говорю, мне…
– Ты помнишь бабу Нину?
– А я ее видела вообще?
– Ты ее не помнишь, – после паузы, как-то глухо ответила мама сама себе. – Ничего она тебе оставить не могла ни при каком раскладе, – теперь голос звучал напряженно, как будто Ленка в чем-то провинилась и упорствовала. – Во-первых, она и тебя, и меня, положа руку на сердце, недолюбливала. Во-вторых, той деревни в помине нет уже, где она жила.
– Мам, погоди. Эта тетка сказала, что бабушка реально завещала мне дом и участок! Что завещание лежит в нотариальной конторе «Патриарх»…
– Там уже давно не деревня, а кладбище. Официально в этом поселке нет жителей уже несколько лет. Мы много лет не получали никаких известий от бабы Нины, но если она и правда отдала богу душу, то она, наверное, последняя, кто там умер.
«Откуда ты все знаешь?» – хотела по привычке спросить Ленка, но вырвалось другое:
– Так значит, это все вранье про наследство?
– А ты как думала? Контора твоя, рога и копыта, торгует мертвыми душами. Сколько они с тебя уже cодрали за услуги?
– Мам, я вообще еще туда не ездила, я только по телефону говорила, и не с нотариусом, а с этой, Марианной… как ее…. Пригожая…
– Пригожая. Боже мой, святая простота. Как ты жить будешь, не знаю…
– Как-то живу, – буркнула Ленка, раздражаясь.
– Зря вы все-таки с Игорем разбежались. Он потверже тебя на ногах стоял, но ты же у нас разборчивая вся из себя…
– Мам! Не начинай вот только, пожалуйста!
– Ну ладно, – мама, судя по всему, почувствовала, что перегнула палку и сменила тему: – За квартиру заплатила? Как в универе дела?
– Нормально, – ответила Ленка по привычке на последний вопрос. – Нас опять на дистант переводят со следующей недели.
– Вот и займись делом, не майся дурью. Все, давай, пока, мне карты писать надо.
– Ладно, пока.
Ленка вздохнула и, не давая себе времени на раздумья, набрала Шмеля – как в воду холодную прыгнула. Номер абонента недоступен. Да что ж такое, почему, когда ты нужен, тебя никогда нет? «Все, что тебе нужно, всегда рядом с тобой», вспомнила она. Шмель просто кладезь жизнеутверждающих афоризмов. А съездить, что ли, в этот «Патриарх», будь он неладен, подумала Ленка в сердцах. Ну просто так, для очистки совести. Закрыть гештальт, так сказать.
В конце концов, наследство это и в самом деле деньги. Пусть небольшие. Пусть через пять лет, или сколько там по закону положено выжидать? Глупая антилопа, золота много не бывает… Фу, какая пошлость. И при чем тут деньги вообще, кому она сбагрит эту хижину бабы Нины… Какой, интересно, она была, Нина Леонтьевна эта? Откуда она вообще знала, что я есть в природе? Ленка напрягла память: что-то деревенское там брезжило, но так глубоко, что деталей, и тем более лиц было не разобрать. Какие-то клети с кроликами…. Дощатый крашеный пол, пёс на цепи… Кружева, подушки… Вроде дед ее возил рыбачить в мотоцикле с коляской…
Она потрясла головой. Будь Шмель здесь, с ним бы это казалось даже приключением. Повод съездить куда-то вместе, хоть бы и в задницу эту заячью… Шмель не любил, когда она садилась за руль, и Ленке даже нравилось хоть здесь как-то оказаться впереди, проявить свое маленькое превосходство. У Шмеля были права, но водить он не любил. И в метро не ездил: не мог находиться под землей, как он объяснял Ленке, но она так до конца и не поняла, в чем проблема. Вроде как один раз в метро он даже потерял сознание – Ленке было трудно представить, как это Шмель, спокойный и надежный, весь такой свой собственный и вещь-в-себе, вырубается в полном людей вагоне, и его трясут случайные пассажиры, пытаясь привести в чувство: «Молодой человек! Вам плохо?»… Или кто там был с ним рядом…
А сейчас его рядом нет. Закатай губу и исходи из того, что имеешь.
Неожиданно возникшая проблема требовала приложения сил, и это отвлекало от мыслей о Шмеле. И все-таки его образ снова и снова всплывал в сознании – также, как пробивался сквозь рутину, будни, каждодневный алгоритм выверенных действий. С Егором и правда было проще. Но мы же легких путей не ищем, да?
Прогнав все «за» и «против» по третьему кругу, Ленка пришла к выводу, что информации для принятия решения недостаточно. И решила пойти по пути наименьшего сопротивления – попросить помощь друга.
– Миленький интерьер, – Вика с увлечением уплетала вафли с брынзой и зеленью, окидывая взглядом яркие росписи на стенах, плетеные светильники, книжные полки. – Коридор под библиотеку стилизован, душевно. Хотя облака на потолке это уже перебор, ты как считаешь?
Ленка пожала плечами.
– А вообще, симпатичное местечко. Вафли свежие, кофе вкусный. Спасибо, что пригласила.
Ленка облегченно улыбнулась: Вика была взыскательна и не разменивалась на похвалы из вежливости.
– Рада, что тебе понравилось. Я здесь часами сижу иногда с ноутом, пишу – уютно, атмосфера располагает.
– Что-то ты сегодня слишком загадочная. Как говорит мой мелкий племянник: «Вика, ты сегодня такая задуманная»… Ну что у тебя нынче, ПМС? Магнитные бури? Снова с матерью поцапалась?
Увидев, что ни одна из версий не попала в цель, Вика вздернула светлые брови.
– Да ладно. Неужто влюбилась?
Ленка только вздохнула.
– О-о-о… так я и думала, – Вика улыбалась по-своему, одними глазами. – Ну, наконец-то. Поздравляю.
– Поздравлять не с чем, – Ленка опустила взгляд в чашку. – Мы не вместе. То есть, вроде как уже четыре месяца знакомы, но…
– Застряли во френдзоне, надо полагать, – Вика аккуратно промокнула сочные губы салфеткой. – Опять боишься. Ален, мы это уже проходили, не?
Ленка помотала головой.
– У него… ты не представляешь, я даже не знаю, как это объяснить… Мне кажется, у него древние какие-то представления об этикете. Представь себе, он считает, что для того, чтобы переспать, надо жениться. Иначе нельзя.
Вика прыснула в чашку с кофе, замахала на Ленку свободной рукой.
– Да ладно! Ну ты себе и кроманьонца откопала. И откуда такое чудо?
– Вроде как с Урала. Переехали сюда с матерью, как он в армию сходил. Живут за Всеволожском в частном доме. Он в рыбопромышленном учился, там, у себя еще. А сейчас подрабатывает где-то, не по специальности. Матери помогает.
– Хороший сын, – Вика понимающе прищурилась, – Он тебя этим зацепил, да? Ответственностью и заботой?
– Нет… не знаю, – честно сказала Ленка. – Я и не думала на него западать. Ты же знаешь, я вообще ни на кого после Егора не смотрю, тошно. Знаешь, он… очень добрый, хотя это не на поверхности, сразу в глаза не бросается. И веселый. И умный. И еще… он как будто застрял в далеком прошлом, еще из детства наших родителей. В хорошем смысле этого слова, – поспешно добавила она, увидев, что Викины глаза смеются.
– Хорош, хорош, – и вправду засмеялась Вика. – Накидала уже с три короба. Ну а замуж-то не зовет, такой правильный?
– Да какой там, смеешься, что ли? Мне кажется, ему вообще ничего не надо. Такой человек, которого наизнанку выворачивает от самого этого словечка «отношения».
– Не поняла. Так у вас что, даже откровенного разговора не было?
– Да нет, он достаточно откровенен. Я ж говорю, мы просто друзья… – Ленка окончательно смешалась и умолкла. Вика молча смотрела на нее, покачивая в ладонях чашку.
– Вот ты мне скажи, как психолог, – Ленка наконец подняла глаза. – Когда мы не видимся, я его стараюсь не дергать сама: ну не звонить, не писать, вот это все… Жду, пока сам свяжется. Но почему-то после каждого разговора, даже по делу, даже по реальному поводу – остается это дурацкое послевкусие вины…
Вика едва заметно усмехнулась.
– Слушай, я не специалист и боюсь навредить, если честно. Поэтому давай и дальше считать наши встречи просто дружескими посиделками, на которых ты почему-то угощаешь меня обедом. А по поводу твоего неотработанного чувства вины… – Вика постучала по темной столешнице тонкими пальчиками с безупречным маникюром, – У каждого своя травматичная история. Ты же с Егором не то чтобы мирно рассталась?
– Господи, ну ты сравнила. При чем тут Егор, это вообще из другой оперы…
– Ты забываешь, что мы всегда наступаем на те же грабли. Егор своей злостью и обидой вырастил в тебе это чувство. И ты тащишь старый балласт в новые отношения. Кончай переживать за свою пассию, не маленький, сам разберется. Как его, кстати, зовут?
Ленка помедлила с ответом. Имя Шмеля почему-то не слетало с языка.
– Вик, я не хочу на него давить. Не хочу постоянно демонстрировать, как он мне дорог и необходим. А это значит, жить как раньше, как будто наша встреча – случайность. Как будто мне безразлично, есть он на свете или нет. А это неправда. Для меня это все равно, что внушить себе, что я – розовый броненосец. Но я не розовый броненосец. Понимаешь?
Вика задумчиво покивала, переводя взгляд на окно, где по проспекту шныряли туда-сюда замызганные машины. Аппетитные вафли с брынзой и зеленью внезапно показались Ленке тошнотворными, как еда в картинах Шванкмайера. Она отодвинула тарелку и поспешно глотнула кофе, перебивая нахлынувшую дурноту.
– Никто, по большому счету, не способен на полное доверие. Раздеться легче, чем раскрыть душу. Бывает, люди десятилетиями живут вместе, детей настрогают, а до конца все равно друг другу не открываются. Но для этого есть друзья, – Вика подмигнула Ленке. – Только как семьи начинаются, тут и дружбе конец. Некогда. Обычное дело в наше время.
– Почему так получается?
– Темп жизни свои правила задает, – пожала плечами Вика. – А вообще, все боятся. Чаще всего осуждения. Или насмешки. Знакомство, сближение – да мы же до смерти боимся нарушить чужие границы. Навязаться, надоесть, напрячь. Показать, что нам больше надо. И получается, что искренность – роскошь, которую мало кто может себе позволить. И мало с кем.
– А как же любовь? – прошептала Ленка.
– Детка, любовь нецелесообразна. Она в нашем мире не выживает.
Вика внимательно посмотрела в Ленкино удрученное лицо и вздохнула.
– Мы обесцениваем любовь. Постоянно нуждаемся в ней, но не умеем принимать. Настоящее чувство – это подарок, а мы привыкли за все платить. И даром, – Вика с сожалением покачала головой, – даром сами ничего не возьмем, даже если предложат. Не хотим оставаться в долгу. Так что, куда ни глянь, никакой любви нет.
– А что есть?
– Договоры, компромиссы. Трезвые взвешенные отношения. Совместный быт, воспитание детей, партнерство. Клуб для взрослых. Давай трезво и начистоту: людям вместе легче выживать. Вот и все. Кака така любовь?
– А если… если без этого человека тебе – ну никак? И прошлое разное, и жизнь у него другая, не похожая на твою. Но чувствуешь, что весь его мир тебе родной. И он свой в твоем мире. Как тогда?
– Ну, если уж так конкретно попасть… то здесь как в бою: либо прорвешься, либо погибнешь.
Ленка недоверчиво хмыкнула.
– Что, прямо так и погибнешь, да? До смерти?
На этот раз Вика позволила себе полноценную улыбку.
– А ты думала. В любви как на войне. И все-таки, – Вика сморщила свой точеный, в россыпи обманчиво простодушных веснушек нос, – мне кажется, сегодня ты позвала меня не за этим. Или не только за этим, – она посмотрела на часы. – В общем, подруга, у нас с тобой еще двадцать минут. Рассказывай.