Глава 8 Русские люди в датской глубинке. Люди и телеги. Секс ради брака, брак ради пособия по бедности. Свадьба и кровавые следы. Приличные люди и кастрюли.
Мы жили в однушке в ебенях. Общались с соседями из Мурманска. Мурманчане были отличными соседями и довольно брутальными парнями. Назову их Раффи и Леца. Леца – такой блондин коренастый с голубыми глазами, простой мурманский парень, эдакий мичманок. А Раффи – высокий и худой казах с длинными волосами, чисто индеец.
У нас у всех были клички, мы же жили как настоящие подонки! Это позже в Москве появилась мода на слово «падонок» и все составляющие этого понятия – жизнь без денег, рок-н-ролл и автостоп. А тогда мы создавали этот культурный феномен своей собственной судьбой. Переосмысливая этот неожиданно клевый образ жизни.
Меня звали «жена Алекса», и я понимаю почему. Потому что, когда он меня с кем-то знакомил, человек всегда удивлялся и переспрашивал: «Жена?» Это был очевидный нонсенс в нашем возрасте. Да и мы не сильно подходили друг другу… Все спрашивали: что вы с Алексом делаете вместе? Мы не делали вместе ничего.
Леца и Раффи мечтали стать рок-музыкантами – и стали в конце концов. Странным каким-то волевым усилием, как будто сами себе придумали челлендж. Никакой особой любви к музыке или характерной симптоматики рок-звезд я у них не наблюдала. Впрочем, не мне судить.
Потом я еще встретила там такого же художника. От ума. Он решил стать художником, потому что ему папа посоветовал выбрать наконец какую-то профессию. А кем еще можно стать половозрелому хипану без музыкального слуха?!
Когда я познакомилась с будущими рок-звездами, они открыли мне свой скелет в шкафу: их «голубая телега» могла в любой момент дать трещину. У Раффи появилась девушка. Мурманчане получили свой ВНЖ, как два романтичных голубка. Их проклинала Родина и порицала толпа. Дания их пригрела, поддержала и поселила в экологически-чистой глуши. Счастье. А тут… Говорят, как-то на Новый год Раффи нажрался и приставал к некой Плюхиной. Коварной и прыщавой, как утверждал Леца. Но питерская девочка Юля Плахина была очень даже ничего. Она тоже приехала, как я, попытать счастья. А тут красавец Раффи. У них едва завязалась романтика. Этого хватило, чтобы все заметили. Леца заволновался, что эти отношения выйдут из-под контроля, гейская телега потерпит фиаско, и их вышлют на хер, на Родину. Но мы ржали, что он просто ревнует… Нам было сложно представить, чтобы мурманские парни были истинными геями. Они рассказывали, что у них зимой вдоль улиц натянуты тросы, чтобы людей ветром не сдувало. Сугробы такие, что улицы напоминают траншеи, в которых гибнут алконавты. А пьют все и все время, чтобы не замерзнуть. Для нас, москвичей, этого было уже достаточно, чтобы считать мурманских героев заслуживающими датского убежища. Но датчане (смешные!) говорили: «Если у вас так все живут, то почему именно вас мы должны спасать?» Да потому, что мы вырвались! Мы – такие нежные – не смогли мириться с такой действительностью. Мы убежали и просим вас помочь! Мы уже – предатели, раз отвернулись от Родины и ее трудностей. У москвичей нет колбасы, у мурманских – заносы, у питерских штукатурка в сквотах прямо на голову падает… И никаких, знаете ли, перспектив. Разве этого не достаточно? Но тут начинался cultural clash:
«Вы должны сами решить эти проблемы, своими силами!» – «Да у нас денег нет, совсем!» – «Так идите на работу!» – «Так, и работы нет!» – «Но у вас перестройка! Скоро все наладится, ваше правительство делает все, что в их силах…»
И, чтобы избежать всей этой демагогии, датчан легко кормили тем, что они сами хотели. Геи? Да, мы тут все геи! Антисемитские пытки? Пожалуйста! Религиозное меньшинство? Да, мы ортодоксы… Не подходит? Ладно, зороастрийцы! И хотя, люди врали, это считалось даже более честным, чем брак. Некоторые восточноевропейские мальчики охмуряли датских девушек и женились на них ради визы. И это не было фиктивным браком, а просто обманом на доверии. Девушки плакали, но не разводились. Наверное, проявляли благородство. А может, любили. Потом парни, получившие свои пятилетние визы, испытывали двойной дискомфорт. Теперь они становились лакомым кусочком для других. При этом на каждого такого «датчанина» шла конкретная охота. Пользуясь случаем, выражаю свою искреннюю признательность Алексу за то, что он тогда отважился на мне жениться.
Я всегда говорю, что фиктивно вышла замуж. Но формально, о фиктивном браке мы договорились не сразу. Сначала это была какая-то кривая, но честная попытка… потому что ни он, ни я не представляли, что вообще люди в браке делают. И зачем нам это обоим, тоже было непонятно. Мне это надо было ради визы, а ему – ради большого «семейного» пособия», чтобы не работать и покупать наркотики. Так он говорил. Но, похоже, это была бравада, я ему просто нравилась.
Но очень скоро он начал меня напрягать. Его четкий вектор на наркотики был слишком смелым. Он как будто собрался совершить идейный прорыв и проверить на своей шкуре силу сатанинских заклинаний. Космонавт-одиночка. Не смотря на кажущуюся безбашенность, у меня сразу включился инстинкт самосохранения.
Почему-то он решил, что именно я смогу сопровождать его в этом путешествии. Довольно скучном, кстати говоря. Когда наркотики становятся главной и единственной целью в жизни, спадает весь флер. Алекс был парнем весьма прагматичным и гордился этим. Даже слабый луч романтизма пресекался безжалостно. Как в жизни, так и в наших отношениях. У нас это называлось «без соплей». И устраивало обоих.
А датчане, наверное, считали, что все русские долбанутые, женятся после первого траха. Здесь действительно все женились скоропалительно. Просто так было выгоднее. И не так одиноко в чужой стране. Зато взрослые женатые люди практически все разводились, им, наоборот, было легче по одиночке… Странно, но факт.
Буквально через месяц я уже так разочаровалась в нашей затее, что начала подумывать: не вернуться ли обратно. Но поворачивать назад казалось малодушием. Вид на жительство был для всех фетишем, сверхзадачей, ради которой люди страдали, унижались, врали и предавали. А я, понимаешь, дать не могу пару раз…
Трахаться без любви не всем дано. Ну, сильно не прикольно. Хоть это и малая плата за вид на жительство, я явно не справлялась. Думала, что смогу. Но не смогла. Глупо было бы признаться ему в чем-то таком… Через некоторое время я начала закрываться в ванной и врать, что у меня опять критические дни и вообще голова болит. Даже немножко всплакнуть приходилось.
Да и в остальном… мне было чудовищно скучно после бурной московской жизни, тусовок с художниками. Алекс вообще-то парень умный, поговорить мог о шахматах, о политике, но как-то мне все это было не близко. Не думаю, что он тоже мог быть со мной счастлив. Несмотря на все это, мы решили пожениться. Так было надо! Нам нечего уже было жрать.
Итак, мы подали заявление. Расписывали нас в понедельник в здании центральной городской ратуши – Rådhus. Надо было прийти в 9 утра. Накануне Алекс сказал, что у них тут все строго и нельзя опаздывать. И я немножечко удивилась: «Странно, это же наша свадьба! А они нам условия диктуют…» Такой вот детский сад. И вот, утром, на нашей микрокухне, я пытаюсь сделать яичницу из последних двух яиц и говорю:
– Слушай, а в чем мне замуж-то выходить? У меня же белого платья нет.
Он говорит:
– Ну и слава богу, все эти предрассудки советские, эти белые платья – говно полное. Иди в чем есть, вот я в джинсах буду.
– Нет уж, я хоть чуть-чуть наряжусь! Фрик я или нет? Все-таки, неплохой повод…
У меня была длинная юбка дикой расцветочки, какая-то черная кофта, типа болеро, и кепка а-ля Гаврош. Но гвоздем программы были бабушкины туфли – дипломатическое наследие. Бархатные, на каблучке «рюмочкой», с длинным мысом: огонь! Я на каблуках, в принципе, и сейчас не хожу, а тогда тем более. Но это же свадьба! Короче, пока я в этих ретротуфлях допрыгала до автобуса – а мы жениться ехали на городском автобусе, естественно, а не на лимузине, – я себе ноги стерла до волдырей. Жестокие туфельки оказались. Мне пришлось их по дороге снять и босиком ехать жениться. Мы уже опаздывали на собственную свадьбу жутким образом. Туфли я не смогла надеть на свои мозоли и как есть, босиком, побежала от автобуса к зданию Rådhus. Это все-таки центр города, какой бы маленький он ни был. А датчане очень любят гулять и пить пиво. И, естественно, какой бы город чистый ни был, после выходных остаются бутылочные осколки. Уже на центральной лестнице, перед самым входом в такое солидное госучреждение, я грязными босыми ногами напоролась на осколок. Вытащила и поскакала на одной ноге дальше. Нас уже тревожно ждали у входа две дамы в лиловых мантиях. А за мной – кровавые следы от босых ног. А что делать? «Ну вот, – говорю, – кровавая свадьба! Плохой знак». Мы вбежали в хоромы: высокие потолки, деревянные двери, стиль – готический. Музыка, золоченый обрез в книге для росписи. Официальные лица вокруг улыбаются: «Мы вас поздравляем! Можете поцеловаться!» А мы такие: «Нет, мы не будем сейчас, мы дома. У русских это не принято, мы – народ застенчивый». В общем, подарили нам две рюмочки для водки, на которых было написано «Roskilde». И мы, счастливые, прижимая их к груди, побежали в другую контору – за баблом. В общем, ради чего вся эта женитьба и затевалась. Недорогая авантюра.
Пока ты не знаешь датский язык, ты – бельмо на глазу. Несчастный приезжий, «не-датчанин», варвар… Но, главное, ты не можешь официально устроиться на работу. А неофициально тебя еще и не очень-то берут. Никто связываться не хочет. Так иммигранты и жили из года в год: учили язык и искали работу. Статус – arbejdsløse. Пока ты безработный, ты получаешь пособие. Даже не по безработице, а по бедности. Там, правда, это по-другому как-то называется, деликатно. Ибо по безработице ты получаешь, если у тебя перерыв между работами, и это пособие как-то высчитывается, в зависимости от твоей бывшей зарплаты. И оно всегда небольшое, поэтому у тебя есть стимул идти работать опять. А вот всякие подонки, психи, инвалиды и приезжие сразу получают хорошее пособие – 3000 крон что ли. Если не ошибаюсь, это под 1000 долларов тогда было. Не бог весть что, но ты спокойно можешь на эти деньги жить и плевать в потолок: есть, передвигаться на общественном транспорте и покупать убогие шмотки в дешевых магазинах. Ты даже можешь умудряться что-то откладывать и триумфально купить соковыжималку через полгода. А в начале этой сногсшибательной карьеры дают подъемные. Еще тысячи три. Они-то, собственно, и понадобились Алексу, потому что был конец месяца, а он уже все просрал на сигареты с пивом. Мало того – женатые получают сумму чуть больше, чем холостые. И, когда женишься, тебе дают не только подъемные, но и сразу два пособия – на мужа и на жену. Единовременно выходит приличная сумма денег. И в подарок – мешок говна от государства. То есть реально дают две подушки, две одеялки, набор кастрюль, набор ножей и т. д.
Нам очень хотелось быстрее пожениться. Мы просто сгорали от нетерпения, как настоящие молодожены. Нервничали, пока сидели в конторе – что-то вроде гламурной такой социальной службы – «помощь беженцам» (flygtninge hjælpe). Там все очень искренне радовались за нас, поздравляли. А мы чувствовали себя такими циничными и ушлыми мошенниками. Типа тех, которые в это время в развалившемся СНГ приватизировали заводы. Я прям по списку ставила галки, что нам надо: все нам надо. Мы набрали всего. И добрые люди из «помощи беженцам» обещали все это нам привезти на газели в новую квартиру. Квартиру мы попросили в Копенгагене. В центре. Как приличные люди – в престижном районе. А на подъемные – купили музыкальный центр. Алекс резонно сказал: «Ну, не на курорт же нам ехать в наш медовый месяц?» После этого, я неожиданно поняла, что весь бюджет сосредоточен в понятно-чьих цепких лапах. И, похоже, я не имею на него никакого морального права.